Он служил в 61-й бригаде морской пехоты Северного флота ВМФ России. Однако бойцовский характер будущего трехкратного победителя Олимпийских игр и девятикратного чемпиона мира по борьбе в классическом стиле формировался уже в школе. В 1997 году он был награжден званием Героя России. Наша беседа с Александром Карелиным, знаменитым спортсменом и депутатом Государственной Думы.
Крым: возвращение домой
— Дмитрий Дибров назвал вас королем Сибири. Кроме Новосибирска, в котором вы живете, в каких сибирских городах были недавно?
— В Кемеровской области, на Алтае, в Тыве, Хакассии, Омске.
— По депутатским делам?
— Не только. Я не отношусь к людям, которые заняты только одним каким-то делом. Все время пытаюсь совмещать. Со своими коллегами по борцовской деятельности то встречу с ребятами проведем, то тренировку устроим. Меня однажды спросили: «Выборов нет, для чего ты школьников собираешь, они же не голосуют?» А я ответил: «Все дело в том, что к ним не так часто трехкратные чемпионы приезжают».
— А разве не проще совмещать в Москве?
— Не всегда прямой путь — самый короткий. Это во-первых. Кроме того, с 1983 года у нас опорная спортивная база сборной СССР — в Алуште, в Крыму. Она борцовская, там тренируются именно «классики». Мы летали туда не всегда через Москву: бывало, через Актюбинск или Оренбург. Так вот в чем вопрос: кто там-то останется?
— Вы Крым упомянули. Теперь Крым — наш. Кто-нибудь из депутатов-коллег негативно высказывался об этой инициативе?
— Есть мнения, что это дорого, что мы грузим на себя огрехи, накопленные не нами. Да еще эти «вывихи мозга», которые там происходят… Но Крым всегда был нашим.
Я был в Крыму во время подготовки референдума. И на одной из встреч в Судаке ко мне женщина подошла: «Сынок, спасибо, я домой возвращаюсь». Я спрашиваю: «Вам сколько лет?» Она отвечает: «Мне 80, я заслуженный учитель Украины, преподавала русский язык и литературу. Сама я родом из Луганска, и когда мои родители сюда ехали, страна еще единой была. Поэтому сейчас, не меняя своего места жительства, я возвращаюсь домой…»
Русские за Уралом
— Недавно читал мемуары уральского поэта Ильи Кормильцева. Он вспоминал, как в 80-е годы сибирские рок-музыканты, в отличие от столичных, слушали «вражеские голоса» исключительно ради музыки. То есть антисоветские настроения, которые доминировали в столице, в сибирской рок-среде, как говорится, не прокатывали. Откуда тогда сейчас в Сибири сепаратистские настроения?
— Я считаю, что они просто хотят пооригинальничать. Так было всегда. Но никогда сибиряки не пытались из этого делать повод для эпатажа. Помните, что такое дефицит? Так вот, когда понимают, что будет ажиотажный спрос, эту тему сразу же начинают эксплуатировать. Как только затрещал по швам Советский Союз, у нас появилось намерение создать Сибирскую республику. Но эта идея не получила развития — прошла, как пресловутая эпидемия гриппа… Кто такие сибиряки? Кто Сибирь-то покорял? Начиная с Ермака Тимофеевича со товарищи, это были осужденные по уголовным, а чуть позже — по политическим статьям. То есть те, кто шел против режима, против строя, против государства. Но потомки этих людей в войну в составе Сибирской дивизии гибли, защищая Москву.
— Сибиряки себя ощущают отдельной нацией?
— Нацией — нет. Хотя на последней переписи населения некоторые в графе «национальность» написали «сибиряк». Чаще всего это дети от смешанного брака, например, татарина с казашкой. Что они напишут? Татаро-казах? Лучше написать «сибиряк». Все просто. Но при всей своей самобытности мы — русские, которые живут за Уралом.
У меня был опыт общения с вашим коллегой из Риги. Он меня спрашивает: «Что вы знаете о латышах?» Я говорю, что знаю в общем, на уровне фольклора, но немного. И он сразу задает новый вопрос — про гибридные войны. Я на него смотрю и не понимаю: он что, настолько убежденный латыш по имени Андрей Вячеславович Татарчук? Он засмеялся и спросил: «Причем здесь это»? Я говорю: «При том. Чего вы сейчас начинаете с больной башки на здоровую перекладывать? Какие гибридные войны?»
Да, в Брюсселе утверждают, что Россия через спорт, культуру, конкурентоспособную часть жизнедеятельности (я имею в виду балет) доказывает, что она — победительница. Это, типа, один из наших секретных российских, но очень победоносных видов оружия. Я говорю этому журналисту: «А то, что вы сейчас проводите в Риге чемпионат Европы — это тоже ваша попытка восстановиться или что? Или вы в партизанский отряд вступили в этой гибридной войне? О чем идет речь?» Поговорили, в общем…
Шофер и боксер
— Скажите, когда вас приглашают в Госдуму, то багаж спортивной славы, всех ваших титулов работает на определенную партию?
— Именно такая сфера жизни, как российский спорт, конкурентоспособна на мировом уровне. Она была представлена в том числе и в Государственной Думе Российской Федерации. Я был первым из «титулованных персон», кто после Юрия Петровича Власова оказался в парламенте. Мой папа — шофер. Именно поэтому, закончив восемь классов, я решил пойти учиться в автотранспортный техникум. Я сказал: «Пап, хочу быть как ты — водителем». Он мне объяснил: «Ты должен понимать — это очень тяжелый труд. Подумай. Я тебе такого будущего не желаю».
Когда я проиграл четвертые Олимпийские игры, отец был там, в Сиднее. Он ко мне подошел и спросил: «Сынок, почему ты плачешь? Все это суета сует». Представляете? Я-то знаю эту библейскую цитату. Но я не предполагал, что папа такое скажет. Он шофер по мировосприятию и боксер по жизни, он никогда так сложно не говорил. Но сказал единственно возможное. Не прошло с правой, не прошло с левой, — повтори заново. Не прошла «двоечка», колоти «троечку». Вот и все. Добивайся. Начинай с себя.
— Меня в вашей биографии больше всего поражает не список побед, не перечень медалей, а потрясающий пример лояльности к своему первому тренеру.
— Неправильное слово. Постоянство, я бы так сказал.
— Соглашусь абсолютно. Но смысл в том, что вы с ним остались. Хотя, понятное дело, у вас была масса предложений.
— Да, когда я уже был в команде, приходили люди, которые предлагали себя в качестве тренера. Они говорили: «Слушай, ты же штучный экземпляр!» Нет, они говорили по-другому — штучный товар.
— В истории спорта я не помню еще примеров, чтобы человек, достигнув таких высот, как вы, остался при этом с первым тренером.
— С Виктором Михайловичем Кузнецовым, с которым я пришел в спорт, мы и сейчас вместе. И сегодня у нас отношения с ним прежние: когда я прихожу в зал, то он — тренер, я — воспитанник.
Семейная «демократура»
— Я знаю, что у вас впечатляющий набор травм: и сотрясение мозга было, и большая грудная мышца и ребра отрывались. Ради чего все это?
— Ради того, чтобы быть в команде СССР, а потом — Российской Федерации.
— А ваши дети выбирали виды спорта в контексте, как вы это называете, «демократуры»? Или вы им дали карт-бланш?
— Учитывая, что оба мои богатыря занимались борьбой, конечно, карт-бланш. Куда я их приведу? Я приведу их туда, где все понятно. Я разговариваю с ними на одном языке. Правда, понимаю, как неимоверно сложно с такой фамилией на ковер выходить. Это же огромное бремя. А вот то, что дочь пошла в гимнастику — это уже решение жены.
— Разве это было не решение дочери?
— Ну сами посудите. Когда приходят в художественную гимнастику? В три-четыре года. Может человек в этом возрасте определить, что он неудержимо хочет заниматься именно гимнастикой? Или, к примеру, рисованием, шашками стоклеточными? Конечно, в этом возрасте за него решают взрослые.
— Вы какие-нибудь ошибки совершали?
— Конечно. Я вообще человек-ошибка на самом деле.
— Ух ты! Вот это интересно! Поясните.
— Да очень просто. Я должен был остаться в том зале, куда меня папа привел. Я должен был стать боксером. А потом Кузнецов, проходя мимо, зашел, посмотрел и пригласил меня в зал борьбы. И все.
— То есть элемент случайности был? Стало быть, вы верите в случай?
— Я — часть этого случая. Шансы — они же выпадают. Если каждый раз просчитывать вероятность, то ты пропустишь половину своих возможностей. Не половину даже, 99%. Поэтому если появился шанс — хватай и греби. Бери больше, кидай дальше. Все же просто!
— В одной из бесед вы сказали, что вас с 17 лет товарищи и коллеги называли Сан Санычем. Никаких кличек в школе не было?
— Да, Сан Санычем я стал в неполные 17 лет. А клички в школе, конечно, были, и обидные. Я же был крупным — в 13 лет рост 178. Задача каждого школьного забияки — уязвить и уесть того, кто больше. А кого еще пытаться принизить, как не человека, который младше тебя по возрасту, но выше тебя на голову по росту?
— У психологов существует такой термин — компенсация. Вы, наверное, как никто в мире компенсировались. То есть стали настолько великим человеком, что все те, кто вас когда-то дразнил, сейчас, я думаю, горько-горько плачут. Спасибо за вашу биографию и за эту беседу.
