Старая Россия

Старая Россия должна была умереть – потому что империя тоже смертна, она живет дольше, чем человек, но уж точно не дольше дуба.
Но как бы я хотел, чтобы ее всего лишь убило время.
Чтобы она медленно потонула в долгах и залогах, продаже имений богатым крестьянам и неравных браках с новыми деньгами, чтобы она ушла на заработки в кинобизнес, открыла домашние музеи по средам и пятницам, выставила на аукцион свои мундиры и ломберные столики, чтобы она была вежливо отодвинута пышными фуражками пародийных военных диктаторов и скучными галстуками их буржуазных детей, чтобы она долго разменивала пыльное беднеющее величие на пошлые удовольствия, чтобы ей, старой России, досталось свое ар деко, досталось офисное место на тридцать втором этаже Башни Илья Муромец и двадцать восьмом этаже Башни Княгиня Ольга, чтобы она могла жаловаться там на жизнь и отхлебывать потихоньку.
И так, год за годом, она отступала бы в никуда, превращалась в ничто, – но это только так кажется, а на самом деле, превратив русский двадцатый век в одни затянувшиеся похороны, она подарила бы своему народу счастье взросления у себя дома, среди родных покосившихся стен, а не в казенном бараке.
Она была бы как та надоедливая пенсионерка, наша старая Россия, которая тридцать пять лет проживает на пенсии, и вроде бы только и делает, что кряхтит и почти помирает, – но на ней-то все и держится, на ее памяти и привычках семья и стоит.
Нельзя исчезать быстро, нельзя исчезать рано.
Надо тянуть и тянуть прежнюю бесполезную жизнь вокруг себя до тех пор, пока твои дети не превратятся в таких же больных и надоедливых маразматиков – и, значит, смогут с успехом продолжить твое великое дело: отдавать времени на съедение не сразу все, что было ценного и любимого, а по чуть-чуть.
Рубить кошке хвост по частям – потому что тогда те, кто будут жить после тебя, смогут запомнить, какой он был.
Старая Россия была красивая как пушистый хвост.
Но он махнул и исчез.
А нам осталось лишь делать вид, что мы его не забыли.