Для книги «Мушкетёры перестройки. 30 лет спустя», приуроченный к 30-й годовщине культовой программы «Взгляд» и ставшей пятой работой «взглядовца» Евгения Додолева об этом проекте (предыдущие: «Битлы перестройки», «Влад Листьев. Пристрастный реквием»», «The Взгляд», «Лиsтьев. Поле чудес в стране дураков»), его экс-коллега по газете «Новый Взгляд» Игорь Воеводин написал главу о своих сокурсниках – ведущих программы. Эксклюзивные иллюстрации по просьбе того же Воеводина предоставил для книги их бывший приятель, ныне живущий в Праге.
I. Водка стоила 3.62
Олег Вакуловский был ведущим первых выпусков «Взгляда». По воспоминаниям продюсеров и режиссеров, произвел хорошее впечатление – он и в жизни был напорист, находчив, остроумен и за словом в карман не лез.
Почему не стал вести программу дальше?
Не знаю, и его уже не спросишь.
Я же помню его еще по ШЮЖу – Школе юного журналиста при МГУ. Потом мы вместе учили шведский – я в группе АПН, он – в группе международного радио. На тридцать студентов международного отделения журфака традиционно приходилось примерно двадцать иностранных языков, но это не было самой яркой экзотикой.
- Где бы денег раздобыть? – спросил я однажды Олега. Мы были уже на третьем курсе. Олег был женат на курсовой красавице Наташе Веселовской, – едва ли не единственной девушке, кому был дан допуск на равных правах в наш суровый мир мужской дружбы – на международном учились только мужчины.
- Я до журфака на мясокомбинате работал, – ответил Вакуловский. -Червонец за ночь грузчикам платят, если попадем в контрольный цех. В остальных цехах – по пятерке.
Это были деньги. Водка стоила 3.62, а популярное в МГУ вино «Лучистое» – 1.20.
II. «А вы ничо так пацаны»
Мы вышли в ту ночь втроем, с нами был еще Володя Щукин, тоже из радиогруппы, силач и богатырь, хоккеист. Сын замдиректора Хаммер-центра, уголка западного мира в Центре Москвы.
-Так, ребята, – сказал мастер контрольного цеха, – так… Бригада запила, одни вы вышли… Надо потрудиться!
- Сколько денег? – cпросили мы.
- Ннну… Это… По пятьдесят закрою!
Пятьдесят рублей за ночь! Стипендия была всего сорок в месяц…
И мы согласились.
Всю ночь мы вкалывали за пятнадцать человек. Огромные клетки-вагонетки с тамбовскими окороками и краковскими колбасами все шли и шли, шли и шли, шли и шли. Мы изнемогали на скользких от жира полах, мы блестели от пота и жира, мы почти теряли сознание, а вагонетки шли и шли.
- А вы ничо так пацаны, – сказала нам жирная баба, бригадир.
В одной руке она держала батон вареной, в другой – сырокопченой колбасы.
И откусывала по очереди от обоих.
Салями, видимо, была вместо хлеба.
И она подмигнула нам троим всей своей сальной рожей. И повела лукавым глазом в сторону брошенных кем-то шин от КАМАаЗа. В качестве брачного ложа…
Мы не повелись. Работа! Работа в первую очередь! Вагонетки шли и шли…
Чтобы подкрепиться, мы выламывали целые куски окороков, и жрали на ходу.
Пот. Жир. Темнота в глазах. Скрип вагонеток. И хрипы.
Мы не сдохли в ту ночь только потому, что были молоды и здоровы.
III. Пробовали грузить тамбовские окорока?
Олег умрет в пятьдесят лет известным журналистом. Володя – в тридцать три, редактором АПН, первым из нас вырвавшись за границу в долгосрочную командировку и имея все шансы на головокружительную карьеру.
А деньги…
Мы пришли за ними в назначенный день. И в кассе нам выдали по девять с чем-то рублей. На территорию же завода нас не пустили. И этот плевок в душу долго не засыхал.
Почему в памяти всплывает именно эта картина, одна из тысяч других? Наверное, потому, что ребята показали себя в ту ночь, кем они и были – бойцами. Вы пробовали грузить тамбовские окорока? В грузовики? А разгружать вагоны в шестьдесят тонн? На склизких от жира полах, под пристальными взглядами пьяных баб-контролеров и огромных местных крыс. Их были тьмы.
IV. Считалось, что там учатся сынки
Владислав Листьев учился на курс старше меня, тоже на международном отделении. Первым языком у него был испанский, мечта многих. Но до стажировки на Кубе еще ой как далеко – пока мы стоим у края поля в двести гектар в Бородино, у сортировки.
- Так это ты на спор бутылку водки из горла не оторвавшись выпиваешь? – cпросил меня Листьев.
Нас, первокурсников с международного отделения, тридцать человек, в середине сентября прислали на помощь изнемогавшим от любви, пьянства и полевых работ двум сотням второкурсников. В основном, конечно, второкурсниц.
- Я.
- Доброе дело! Пойдешь ко мне в бригаду сортировщиков? У меня человек выбыл. В Москву уехал…
Сортировка – это элита. В сортировку обычно отбиралось человек пятнадцать самых лихих международников, и пять-шесть самых красивых девчонок с курса. Я, естественно, согласился.
Бригаду Листьева клеймили позором и нехорошими словами на всех построениях отряда по утрам, и на всех заседаниях штаба по вечерам.
Между тем, мы пахали. Просто это было отголосками извечной журфаковской традиции – зависти общесоюзного отделения к международникам. Считалось, что там учатся одни сынки.
Что, в общем, зачастую было правдой, но ничего не значило – в авторитете были истинные лидеры, а сынки, подъезжая на подаренных папами Жигулях, оставляли их за квартал от журфака, и дальше шли пешком.
Листьев, отслуживший в армии, прошедший рабфак, был лидером.
На картошке очень быстро даже самые главные красавицы растворяются в общей массе – телогрейки и глухие платки делают свое дело. Правда, первое время голубые Levis и SuperRifle выделяют студенток среди колхозниц, но джинсы с наступлением дождей уступают место ватным штанам, и отличия исчезают.
V. Дивная песня группы Eagles
Бригада сидела в единственной пивной в округе, на повороте к музею, у церкви. На столах – пять ведер пива. Полные кружки, тарелки с сосисками. Где мы брали деньги? Ннну… Это… На картошке сидеть, да без денег быть?!
Листьев с кружкой в руках произносил тост. О чем он говорил? О том, что все мы свободны, что духу, насаждаемому в МГУ стукачками и партчиновниками, так и не удалось прижиться, что мы молоды и сильны, и весь мир у наших ног.
Это были смелые речи, но повторяю – в сортировку брали только проверенных. Открылась дверь пивной. Вошли командир отряда и комиссар. Это был залет по полной программе. Но Влад, не поведя и бровью, закончил:
- А кто, друзья, является у нас выразителем духа свободы, его носителями, идеологами, знаменем?! Это наши командир и комиссар! Ура, товарищи!!
-Уррра! – заорали мы.
И вошедшие, принужденно улыбаясь, сели за стол. И взяли по кружке.
А музыка – музыка была.
Из однокассетного Panasonic лилась дивная песня группы Eagles.
Угадайте, какая?
1. Большинство исследователей никогда не будет печататься в левых журналах, даже не подумают. Для таких исследователей одна статья в год по их направлению — это нормально. Это и есть добросовестные отношения по исполнению договора на выполнение научно-исследовательских работ — обязательственное право. И эти люди вылетят из организации, которая руководствуется теми же правилами, что и, скажем, нынешний МГУ. 2. Бодаться с РИНЦ — это все равно, что бодаться с карточным каталогом библиотеки. Никто же не ругает ГБЛ, что они хранят левые диссертации… От ГБЛ не зависит занятие должности доцента, а от РИНЦ зависит. И если занятие этой должности будет зависеть от карточного каталога, то будут бодаться с каталогом.