О Кобзоне и его лечении за границей

Это о наших иллюзиях. О том, что за границей все самое лучшее, а медицина достигла таких высот, что рак излечивают на раз. Поэтому и рвутся за границу, деньги на операции собирают.. Однако, ни Фриске, ни Абдулову, ни Горбачевой деньги не помогли. И заграничная медицина тоже..

А вот о перекосах этой хваленой медицины мало кто знает. Мне довелось с ней столкнуться. Но лучше об этом рассказал Кобзон в свое книге:

“…Примерно в апреле 2004 года обнаружился у меня рак мочевого пузыря. Сделали в онкологическом центре на Каширке операцию. К концу года выяснилось: неудачно! И вот наши светила принимают решение оперировать меня в Германии, потому что лучший на сегодня специалист по этому делу профессор Петер Альтхаус находится в Берлине.

Альтхаус — гениальный хирург и… никакой доктор. Он умеет отлично оперировать и почти не умеет лечить после операции. Поэтому сразу после хирургии надо было бы вернуться на лечение домой. Лечащие врачи у нас — лучше!

К сожалению, понял я это только тогда, когда в Германии “долечили” меня до повторной операции…

Как это произошло? Рассказываю.

В конце 2004 года вопрос для меня стоял между жизнью и смертью. Конечно, не один врач точно не скажет: кто сколько протянет. Мне определили срок около полутора месяцев.

Осложняла положение и так называемая “немецкая скромность в медицине”. В России сейчас много клиник, особенно частных, с хорошими, с человеческими условиями.

У Альтхауса обыкновенная клиника с обыкновенными палатами. Все чистенько. Хорошо оборудовано разными спецтехнологиями, прекрасное обеспечение всеми необходимыми лекарствами. Но, как мне представляется, нет человеческого отношения к больному.

Не больница, а какая-то машина по ремонту здоровья пациентов. Одним словом — клиника…

Сердце меня не подводило. И я категорически отказывался от эхокардиографии. Однако Альтхаус настоял. Я стал глотать эту “кишку”. И у меня не просто шов разошелся, а разорвался живот… Живот просто в разные стороны разлетелся. И если бы только живот… Все внутренние швы тоже к черту полетели. Так что Альтхаус меня повторно всего перешивал…

Иначе и быть не могло. Швы-то были свежие. Врач, если он в лечении опытный, должен знать, что такая процедура может вызвать рвотный рефлекс и от рвотных содроганий привести к серьезным повреждениям результатов операции…

Еще, что мне очень не понравилось, они очень “любят” иностранных больных. Потому что им в счет можно записать все: нитку или бинтик дали — в счет! Не говоря уже об уколах Их, сразу бегут включать в стоимость. Шагу не сделают без счета! Деньги сосут, как пылесос — пыль.

Просто жуть в отношении иностранных пациентов. Своих, немцев, они так не “обштопывают”, потому что своих лечат по страховке государства. А за счет государства у них особо не разживешься…

“Эксперимент с глотанием кишки” отобрал столько сил, что я потерял 18 килограммов веса, а непредвиденно огромный объем антибиотиков так сжег слизистую, что долгое время при приеме пищи я испытывал не только боль, но и безразличие и даже отвращение к еде.

Нужно было много пить и не двигаться. Ни то, ни другое практически было невозможно. Когда я начинал много пить, это вызывало тяжелую рвоту… Однако первое основательное ухудшение началось уже через четыре дня после операции. По легким ударила пневмония. Потом “наступил” сепсис правой почки. Затем “случился” этот злополучный “эксперимент”, закончившийся разрывами швов, от которого я так отбивался, и который мне все-таки навязали.

…Вспоминая теперь, как все было там, в Германии, не могу забыть отношение обслуживающего медперсонала. Тяжелое отношение. Особенно со стороны “сестер”. Никто у них милосердия не просил. Их просили выполнять обязанности. За деньги! Но они все равно делали все с каким-то вызывающим нежеланием. Особенно в часы ночного дежурства.

Например, в Берлине так называемой “сестре милосердия” это очень не нравилось. Ну не нравилось ей лишний раз подняться, когда все спят. И она, тоже отдыхает. А тут опять этот тип из России. Опять ему плохо. Опять ему что-то нужно… Долго и тяжело встает, заходит: “Ну что? Шмерц?” (Шмерц — это больно.) Я говорю: “Шмерц…” (Я уже знал это и отвечал: “Шмерц…”) А она: “А-а-а… Катетер — проблем, шмерц — проблем…”

Через полтора месяца после двух операций я отправился из Берлина в Кассель на реабилитацию. И пробыл в Касселе еще месяц. Там недоброжелательное отношение (уже другой “сестры милосердия”) оказалось еще более откровенным. Наслушался я там от нее возмущений и истерик, и особенно отказов подходить, когда возникали сложности с катетером.

Короче, если со мной что-то произойдет, и я буду в сознательном состоянии, я больше ни в какую Германию или Америку, или еще куда лечиться… ни за что и никогда не поеду!

Сама западная организация больничного процесса своей бесчеловечностью приводила меня в шок.

Ну как можно было поставить унитаз в реанимационной комнате на двух человек?

Мне ведь не разрешали даже шевелиться из-за осложнившегося состояния легких, а сосед-немец в это время крутил на полную громкость транзистор и после раздражающе всю ночь храпел.

И потом звучно и удушливо опорожнялся. И все это прямо перед моим лицом, прямо перед моим носом…

А крики возмущения медсестры, когда я пытался возражать, чтобы не открывали окно над моей кроватью? Двадцатиградусный мороз добивал мои легкие. Какая же она после этого медсестра?

Уезжая, я написал главврачу, что такие люди не имеют права носить белые халаты и работать в медицинских учреждениях.

Что говорить о младшем медперсонале, если ведущие врачи относятся к больным, что называется, спустя рукава?! Так хирург-профессор, переправляя меня в Кассель, не поставил мне на такой дальний путь катетер, и уже через двадцать минут отделение мочи пошло в почки.

Начались совершенно жуткие боли. Еще немного и я, наверное, бы, скончался от болевого шока прежде, чем отравился отходами собственного организма.

Эта ошибка или забывчивость Альтхауса могла стоить мне жизни так же, как легкомысленное назначение мне процедуры эхокардиографии стало причиной тяжелейшей повторной операции под общим наркозом.”


Ингвар Коротков


Оставьте комментарий



««« »»»