Есть родной язык. С детства. Никакого такого другого не будет. Нюансы, музыка, понимание окружающих. Писать что-нибудь впечатляющее можно только на родном. Редки случаи литературного двуязычия. Набоков, Конрад – кто ещё?
Есть язык, который мы изучаем. Во время первого урока испанского вам скажут, что вы приступаете к освоению языка Сервантеса и Маркеса. Вы прикоснетесь к великой культуре. Кортасар пошлет вам поцелуй. Вместе с Касаресом и Борхесом. Виктор Хара вам споет.
Поставьте на место испанского любой другой мировой. Цепь имен. Вы прочтете в оригинале то-то и то-то.
Но в соседней стране тех, кто от рождения говорит на языке Достоевского и Чехова, принуждают учить язык – кого?
Это и не родной, это и не великий. Для чего нужен? Только для политической самоидентификации.
Шевченко? Да вы без переводчика его прочитаете. Это не современный украинский. Всё поймете. И убедитесь, что это слабый поэт. Леся Украинка? Да челюсти сводит зевотой. А кто кроме? Ницой?
Но люди готовы. Это же правда. Учить язык, у которого нет академического литературного. На котором каждый говорит, как душа положит. Чужой язык, на котором в оригинале и прочесть нечего.
Вызывает это какой-то протест? Массовый – нет. Люди получают негодный инструмент, опускающих их, а не поднимающий.
Надо ли кому-то что-то доказывать? Вряд ли. Люди сами действительно хотят. Хотят для своих детей невнятного языка без какой-либо базы. Не английского, не немецкого хотят. Хотят мовы.
Ничего. Подай-принеси поймут хоть по-русски, хоть по-польски, хоть по-чешски.
Уговаривать как-то глупо. Не находите?
