Смерть венценосной Дианы потрясла этот безумный мир. Удивила сама себя чопорная Англия, глядя на нее, удивились и все остальные. Такой невероятный резонанс частная история может обрести, только если созвучна миллионам других историй, безвестные герои которых, переживая за Диану, плачут о себе. А если частная биография поднимается до уровня обобщения мифа, она таковым и становится, отметив некую веху развития массового сознания.
Плодятся не только головокружительные версии причин гибели державной принцессы, но и многоступенчатые гипотезы, объясняющие, почему ее безвременная кончина вызвала столь неадекватную реакцию. Диана, по всей видимости, действительно была милой, обаятельной женщиной, поэтому горе ее близких друзей, будь то экстравагантный Элтон Джон или упитанный Паваротти, не вызывает вопросов, но что именно побуждает, допустим, разновозрастных москвичей обоих полов нести не дешевые ныне цветы к замкнуто-холодному английскому посольству – это уже вопрос. Вопрос, конечно, интересный. Поклонников культа Дианы в России оказалось предостаточно, а сам факт их существования воистину удивителен.
“Уже можно подвести первые итоги, – пишет Рэми Дессар, главный редактор респектабельного французского журнала VSD, – Чувства, вызванные смертью принцессы, не только сильны, но и долговечны, и не только в Великобритании. Прошли недели, а в Париже по-прежнему на месте трагедии собираются люди, а машины замедляют ход. Во время похорон матери Терезы фотографы запечатлели многочисленные портреты принцессы. Как объяснить эту коллективную истерию? Среди многочисленных причин выделяется одна: магия монархии”.
С этим, пожалуй, сразу можно не согласиться. Англия и Монако, которые всегда в центре внимания везде-нос-сующих масс-медиа, не единственные обладатели агонизирующих монархий. Есть еще Испания, Дания, Лихтенштейн, Швеция, Исландия, Нидерланды, однако крикливая пресса ксенофобного старого и безродного Нового Света особо не интересуется подробностями их королевских проблем, поскольку этот интерес отсутствует у платежеспособных потребителей бульварной информации. Про нордического шведского короля известно, например, что он гомосексуалист и женат на молоденькой красотке. Казалось бы, какая фактура, а интереса нет как нет. Да и английской короной стали пристально интересоваться именно с того момента, как юная леди Ди стала принцессой Уэльской.
Вопреки устойчивому мифу о том, что Диану замучили оголтелые папарацци, Рэми Дессар утверждает: “Многие молодые представители королевских семей не готовы жить в оковах дворцовых секретов. Они добровольно идут на контакты с масс-медиа. Диана, например, очень любила общаться с прессой и быть в центре внимания средств массовой информации”.
Куда бы ни приезжала светловолосая принцесса, ее дотошный представитель немедленно связывался с местными газетами и журналами, поэтому леди Ди всегда была окружена хищной стайкой фотокорреспондентов. Элегантная принцесса (журнал People неоднократно признавал ее одной из самых элегантных женщин года) охотно давала многочасовые интервью и размеренной прессе, и шустрому телевидению, раскрывая при этом столь интимные подробности своих королевских будней, которые и лучшей подруге под большим секретом поведать сложно. Так родился другой миф: Диану сделали неуемные масс-медиа. Но и это неправда. Много найдется нетерпеливых желающих рассказать про свои убогие проблемы многомиллионной аудитории, но далеко не каждого будут слушать с таким воодушевлением.
Диана с помощью средств массовой информации поколебала более чем тысячелетний институт, бесправным членом которого стала. “Призванная символизировать незыблемое, – писал журнал Vogue, – она с самого начала тронула всех своей хрупкостью, скромностью, манерой сутулиться, свойственной высоким девушкам, которые стесняются своего роста”.
Ее мать бросила семью, когда Диане было шесть лет. Вместе с двумя сестрами и младшим братом она осталась под присмотром отца. Она знала жизнь в отличие от членов мумифицированного королевского семейства. “Леди Диана Спенсер невероятным образом соответствовала своей эпохе: все молодые женщины ее поколения узнавали себя в ней, – продолжает Vogue, – Ее глаза были всегда грустны, но она вся светилась и была такой милой, что у всех “щемило”. Эта эмоция превратилась в манию. Ей подражали. Стоило ей появиться в жемчужном колье, как тут же на улицах по обе стороны океана появлялись блондинки в таких же колье”.
Работники бесчисленных больниц и приютов, которые довелось посетить сердобольной Диане, единодушно свидетельствуют, что принцесса обладала неким магическим действием на безнадежных больных. Она умела не просто слушать, но и сопереживать. Будучи в глубине души несчастным человеком, она искренне сочувствовала другим несчастным. Ее даже называли святой, а в некоторых больницах утверждали, что она обладает даром исцеления. Во всяком случае, взяв однажды за руку больного СПИДом, она в корне изменила отношение общественности к этой болезни.
Ни для кого не секрет, что все благотворительные мероприятия носят чисто формальный характер. Известные люди, артисты и политики регулярно посещают неизлечимых больных, но неизменно испытывают чувство глубокого облегчения, когда тягостный визит окончен. В этом с душераздирающей откровенностью признается Кристофер Рив, знаменитый Супермен, прикованный, после падения с лошади, к паралитическому креслу: “Знаете, какое чувство я испытывал, когда навещал больных или инвалидов во времена Супермена? Меня ведь постоянно приглашали навестить смертельно больных детей. Они часто мечтают встретить человека, который играл Супермена. Иногда они даже не делают различия между актером и героем. Я мог появиться в джинсах и все равно оставаться Суперменом для них. И это разрывало сердце. Но я всегда признавался себе, что в глубине души испытывал облегчение, когда закрывал за собой дверь и возвращался к своей прежней жизни. Уезжая, я думал: “О, слава Богу”. А теперь я сам по ту сторону. И должен оставаться со своей проблемой”.
Диана ничем не болела, но, видимо, знала, что такое душевные муки. Накануне исторического развода она выступила по английскому телевидению с обращением к миллионам незнакомых ей людей. Она отчаянно просила понять ее и любить такой, какая она есть. “Мое единственное желание – стать королевой людских сердец”, – сказала взволнованная принцесса. Разношерстная аудитория была потрясена до глубины души. Люди ее поняли и полюбили.
Теперь не остается ничего, кроме томительных поисков нетривиальной разгадки ее ошеломляющей популярности. Американская писательница Китти Келли потратила три года жизни на опрос сотен людей, которые при разных пикантных обстоятельствах пересекались с королевской семьей во времени и пространстве. Результатом этих опросов стала шокирующая книга, под неброским названием “La maison Windsor”, уже запрещенная в Великой Британии. Значительная часть ее посвящена именно принцессе Уэльской.
“Диана, воспитанная на романтической литературе, с детства мечтала выйти замуж за принца. Разве она могла отказать Чарльзу? Ее подружки старательно рылись по шкафам в поисках одежды, достойной королевских свиданий (…)
Девушки, которых Чарльз называл “идиотки”, жили в небольшой лондонской квартире неподалеку от магазина Harrods. Они ни разу не видели будущего короля Англии, потому что он ни разу не навещал Диану. “Да и подарков он ей особо не делал, – вспоминает одна из ее приятельниц, – так, книгу на Рождество, акварель собственного изготовления да букет цветов без открытки, который по случаю помолвки принес слуга. К букету, правда, прилагалась маленькая зеленая пластмассовая лягушка, которую Диана водрузила на панель своей машины”. (…)
За время полугодового ухаживания Чарльз лишь изредка звонил Диане, а приглашения на свидания ей в последний момент отправлял его конюх. Она должна была своим ходом добираться до места встречи, где бы это место ни находилось.(…)
Диана была аккуратисткой. Она часами стирала, раскладывала вещи по полкам, развешивала одежду. Туфли она расставляла по цветам и каждое утро застилала постель с поистине армейской тщательностью. Она беспрерывно пылесосила и научилась отбеливать белье, потому что очень любила запах свежевыглаженных рубашек. С легким сердцем, подобно Золушке, она обслуживала свою старшую сестру, которая платила ей два доллара в час за услуги домработницы.(…)
Чарльз, которого в детстве дразнили “жиртрестом”, в свою очередь, отыгрывался на Диане и всячески подтрунивал над ее полнотой. В страхе растолстеть, он много занимался спортом, а питался как монах. В поездки он брал с собой разные злаки и сливы. На ужин он ел либо постную рыбу, либо омлет с грибами (разумеется, без желтков) и зеленый салат. Он смеялся над Дианой за ее пристрастие к сладкому и дразнил “толстушкой”. Однажды он увидел, как она огорченно разглядывала свои фотографии в газете и сказал: “С пирожными покончено”. Причем сказал достаточно беззлобно, не подозревая о том, что она впадет в булимию. В конце концов, увидев себя по телевизору безобразно растолстевшей, Диана начала лечиться.(…)
Принцесса изначально была настроена на укрепление семьи. Ей нужны были дети. В свадебное путешествие она взяла с собой зеленое бикини, которое нравилось Чарльзу, и много кокетливого белья, в то время как Чарльз взял с собой снаряжение для рыбной ловли, книгу по парапсихологии и несколько школьных учебников, которые он хотел, чтобы Диана прочла. Она же захватила с собой два романа популярной американской писательницы, хотя Чарльз был категорически против такого рода литературы. “Он не любит, когда я читаю сентиментальные романы, – откровенно признавалась Диана, – а я их обожаю”. (…)
На королевской яхте “Британия” Диана сразила наповал экипаж из 256 матросов. Особенно тех, что работали на кухне, потому что всегда просила добавки десерта. Мимо королевской каюты стюарды должны были ходить в специальных тапочках на резиновой подошве, чтобы не производить никакого шума.
“Нас просили не привлекать внимания, – объясняет Филипп Бенжамен, один из матросов. – Мы должны были раствориться в пространстве, смотреть прямо перед собой и подавать голос только если к нам обратились с вопросом. Это было затруднительно, особенно в тех случаях, когда принцесса появлялась в ночной рубашке. Помню, как она вышла как-то из королевских покоев в прозрачном белье с одним лишь бантом на груди, который к тому же бы развязан и вся грудь была нараспашку. Она пыталась отвлечь сладострастным мурлыканьем принца от чтения: “Я хочу чтобы вы исполнили свой супружеский долг…” (…)
Она посылала Чарльза к парикмахеру с четкими инструкциями по укладке волос: “Надо замаскировать плешь”. Диана отговаривала Чарльза носить шляпы, потому что у него слишком большие уши: “В шляпе вы похожи на “Фольксваген” с открытыми дверцами”.(…)
Со временем ее прислуга сократилась почти вдвое. Некоторых она уволила, остальные ушли сами. Она избавилась и от “розовой мафии” (так она называла гомосексуалистов на службе своего мужа), потому что не хотела, чтобы эти люди занимались ее малолетними сыновьями. (…)
Семейные сцены, которые поначалу проходили без свидетелей, со временем стали достоянием слуг, что очень смущало Чарльза. Впоследствии принц обвинил Диану в том, что именно она начала открытые военные действия.
Поначалу она была слишком забитой, чтобы защищаться, но постепенно преодолела себя и, по мере того, как росла ее популярность, она становилась все увереннее в себе и перестала молча сносить унижения. (…)
Она не раз восставала против его патологической скупости, которая лишала ее удовольствия иметь собственный теннисный корт. “Вы же знаете, что это единственное, чего мне действительно хочется”, – прилюдно упрекала она Чарльза, который упрямо твердил, что не может себе позволить потратить 20 тысяч долларов на ее корт. “Вы шутите! – закричала она однажды. – А как же тысячи долларов, которые вы тратите на свой бесценный сад и все то, что вам нравится? Вы, видимо, не отдаете себе отчета в том, каких усилий мне стоит терпеть ваши бесконечные капризы, в то время как вам совершенно наплевать на мои желания!” В ответ Чарльз пожал плечами и вышел из комнаты, а Диана еще продолжала кричать ему вслед. Вечером того дня она не спустилась к ужину, и пока он ждал ее в столовой, она поужинала в детской, где ей, по ее собственному признанию, “не надо клянчить любви”. (…)
Во время семейных ссор они бросали друг другу в лицо не только оскорбления, но и предметы. Однажды после очередного скандала Чарльз вышел из дома, сел в машину, нажал на газ, а Диана распахнула окно и закричала ему вслед: “Вы дерьмо, Чарльз, просто дерьмо!”
Чарльз, всегда безупречно сдержанный и любезный, стал со временем терять самообладание. Как-то они поссорились с Дианой из-за того, что она позировала фотографам на капоте его коллекционной машины стоимостью 125 000 долларов. Эту машину ему подарила королева по случаю совершеннолетия. “Убирайтесь отсюда! – заорал он. – Зачем вы залезли на капот? Убирайтесь, вы же поцарапаете машину!” Ошарашенная Диана соскочила с капота и изобразила пинок под зад в его сторону. Чарльз схватил ее за руку и оттолкнул к машине, но она вырвалась и забилась внутрь автомобиля. Только когда он отвесил ей несколько подзатыльников, самообладание вернулось к нему, и в основном потому, что вокруг столпились люди. Чарльз неловко улыбнулся и сказал, что это они так шутят. (…)
Принц частенько шипел на нее: “Как вы смеете со мной так разговаривать! Вы забываете, кто я!” Однако он всегда категорически отрицал, что бьет свою жену. (…)
Его раздражало в ней проявление теплых чувств к окружающим. Он постоянно жаловался, что она может поцеловать кого угодно, даже постороннего. Она не делала разницы между рабочим и главой государства. Во время медового месяца она поцеловала на прощание египетского президента Садата, а в Новой Зеландии терлась носами с женщиной из племени маори. Возвращаясь домой, она целовала свою прислугу. (…)
По завершении бракоразводного процесса Чарльз откровенно признался: “Я испытываю чувство глубокого облегчения”. Он занялся ремонтом, как только Диана съехала, и велел сжечь все вещи, которые она оставила, включая старые игрушки их детей. Огонь поглотил и лошадь, подаренную принцу Уильяму президентом Рейганом. (…)
Когда Чарльзу случалось шутить на тему своих семейных неурядиц, казалось, что он очень себя жалеет. Диана же вообще сторонилась придворных, уверенная, что их задача – вывести ее из состояния душевного равновесия. “Они считают, что мы от природы сумасшедшие, – с грустной иронией говорила она Ферджи. – На самом же деле эта семья любого сведет с ума…” (…)
Человек по коварной природе своей трагически амбивалентен. Балансируя между пухлым Эросом и изможденным Танатосом в многомерном мире, где все суть янь и инь, он не может быть железобетонно однозначным, особенно в смутной сфере сильных чувств. “От любви до ненависти один шаг” безапелляционно гласит народная мудрость, обратное столь же справедливо.
Стремительная жизнь среди разновеликих людей вынуждает дитя рода человеческого постоянно сравнивать себя с мутными окружающими и самих окружающих между собой, а летучая фантазия – бесценный дар матушки природы – помогает ему с методичностью отбойного молотка подгонять кривозеркальную реальность под свои убогие представления о ней. Невозможно представить себе живого человека, который бы вообще не интересовался себе подобными окружающими. Даже угрюмый монах-отшельник, хочет он этого или нет, беспрерывно занимается сосредоточенным изучением частной жизни мифологизированных родоначальников своей глубоко мудрой религии. Любое жизнеописание есть вмешательство в частную жизнь, просто интерес к мертвому, особенно если давно сгинули и все его досточтимые современники, не считается одиозным, в то время как интерес к живым людям у многих вызывает негативную реакцию.
Непроходимый парадокс заключается в том, что человек несет в себе одновременно две взаимоисключающие тенденции: создать себе кумира и с кайфом низвести его до уровня рядового убожества. Об этом говорят многочисленные культы разных времен и народов, суть которых сводится к тому, чтобы наделить какого-нибудь человека божественным титулом, униженно прислуживать ему, а потом с кайфом принести в жертву.
“Римские солдаты каждый год праздновали Сатурналии следующим образом. За 30 дней до начала праздника они по жребию выбирали молодого и красивого человека, которого обряжали в царские одежды. В таком одеянии он разгуливал по городу в сопровождении толпы солдат. Ему предоставлялась полная свобода удовлетворения своих чувственных влечений и получения всех видов удовольствия, пусть даже самых низменных и постыдных. Но веселое правление воина было кратковременным и кончалось трагически: по окончании тридцатидневного срока ему перерезали горло.
Мы убедились, что отличительной чертой карнавала в Италии, Испании и Франции является участие в нем комического персонажа. После славного и бурного правления этого шута “расстреливали”, “сжигали” или предавали какой-нибудь другой “казни”. При этом толпа разыгрывала скорбь, за которой скрывалась искренняя радость”. (Дж.Д.Фрэзер).
Короче, вдохновенно поднять ближнего на щит, назвать богом, а потом втоптать в грязь – humanum est. Это не бросается в глаза в масштабах отдельно взятого индивида, зато хорошо видно на примере разнокалиберного общества в целом. Одни создают лучезарных кумиров, а другие пытаются их развенчать, причем разношерстные члены этих групп с невозмутимостью бревна свободно мигрируют из одной в другую. Пресловутая светская журналистика, как беспринципный жанр, с одной стороны, призвана способствовать рождению несравненного кумира и созданию устойчивого мифа, а с другой – своим постоянным интересом к несчастному и его частной жизни этот свежеиспеченный миф безжалостно разрушает, низводя объект вожделения до уровня обыкновенного Homo Sapiens.
Наивно полагать, что поверхностная журналистика столь всемогуща, что может нагло навязать людям своего героя. Так хочется думать тем, кто не стал таковым. На самом деле пронырливые масс-медиа лишь способствуют созданию того, что состоялось бы и и без них. Христос стал Христом без всяких средств массовой информации, просто на это ушло много времени, зато и результат оказался долговечнее.
Витиеватые легенды и незыблемые мифы шлифовались веками, хотя, скорее всего, у истоков каждого мифа был живой человек, совпавший в чем-то очень важном с непредсказуемыми тенденциями своего бестолкового времени. После смерти человека-легенды, при отсутствии документов и свидетелей миф развенчать невозможно. Кто теперь поверит, что Геракл был голубым, а Аполлон импотентом? Ребятам повезло, что современники их прототипов не написали мемуары.
Возня вокруг “звезд” более позднего периода продолжается по сей день. Был ли Моцарт тупой скотиной? “Да”, – отвечает въедливый Милош Форман своим фильмом “Амадей”. Фантазии на тему личной жизни знаменитостей туманного прошлого превращаются в скучные научные статьи, слезоточивую художественную литературу, кино- и телефильмы. Все это отличается от вмешательства масс-медиа в частную жизнь действующих знаменитостей лишь тем, что герои светских хроник еще живы.
Забавно другое: мифы, рожденные живыми звездами, имеют так мало общего с реальностью, как будто они родились и умерли тысячу лет назад. Это поражает неутомимое воображение, когда по жизни случается познакомиться с человеком, появлению которого на извилистой тропинке жизни предшествовало некое репутационное облако или миф, которым каждый неизбежно окутан. Трудно понять, каким образом, существуя во плоти и активно общаясь с современниками, можно оказаться так далеко от собственно мифа. Ведь есть же животрепещущие свидетели, конкретные истории, которые можно проверить, но все это, как показывает неумолимая практика, не играет никакой роли при рождении мифа. Он автономен как статуя на острове Пасхи.
С мелким мифотворчеством сталкивался каждый, будь то в форме школьных сплетен, беспочвенной ревности суетливого полового партнера или неприязни (приязни) окружающих, с которыми не доводилось пересекаться. Общаясь с другими людьми, отнюдь не ясновидящий отпрыск рода человеческого всегда этих других немножко придумывает. Когда у нескольких особей ощущения совпадают, рождается микромиф типа “он всех презирает” или “она спит с начальником”, а если совпадают ощущения миллионов, уже никакие масс-медиа не могут поколебать это здание, неподвижное как сверхценная идея. Даже если совпадают ощущения сотен или тысяч людей, их кумиров невозможно развенчать. Можно сколько угодно разоблачать Ленина, Сталина или Гитлера, уничтожить, зацементированный миф полностью все равно не удастся. Он будет тихо тлеть до лучших времен, пока не обрастет снова плотью и кровью, и история не будет безжалостно переписана в очередной раз. Как христианство породило многочисленные культы Дьявола, так и гуманистические идеи современности будут возрождать к жизни силы зла. Все это – результат проклятой амбивалентности.
Если герой умер – поезд ушел, поскольку ему уже не совершить безрассудного поступка, который, будучи преданным липкой огласке, рискует уничтожить привлекательный образ. Все грязное белье, вытащенное из потайной корзинки post factum, не имеет “юридической” силы. Важно вовремя смыться с праздника жизни, не дождавшись момента когда, по неумолимому, как кувалда, закону маятника общественность захочет растоптать героя, хотя бы за то, что он был таковым.
Спортивная девушка Диана превратилась в воздушный миф неожиданно для всех, и если мать Тереза по праву станет канонизированной святой за преданное служение людям, то, какое место займет в истории бестолкового человечества принцесса Уэльская, не вполне понятно. Видимо, где-то рядом с несчастной Мэрилин Монро (недаром знаток женской души Элтон Джон спел для Дианы песню “Свеча на ветру”, посвященную Норме Джин), но не как душещипательный символ эротической женственности, а как идея многострадальной женской доли. Плохой муж, плохая свекровь, хорошие дети и настоящая любовь в конце пути, которой она так и не успела насладиться.
“Диана сделала необыкновенный подарок всем, кто ей сопереживал: она влюбилась. Вместе со своим знойным возлюбленным она отправилась к ясновидящей, в глубинку Англии. Телекамеры запечатлели их выходящими из ее дома: Диана вся сияла. Пара немедленно отправилась в круиз, вернувшись, они уехали опять, и так три круиза подряд. Что же им предсказала гадалка? Может быть, любовь до гроба?” – писал журнал Vogue. Во всяком случае томно-сладкий play-boy Доди Аль-Файед совершенно серьезно говорил, что нашел наконец женщину своей мечты.
В отличие от более ранней, англорожденной же, идеи вечной любви, мумифицированной Ромео и Джульеттой, вариант Дианы символизирует все ту же любовь, но не с первой попытки. Был муж. Были любовники, метания и дети, а настоящее чувство пришло потом, как награда за все муки. Шекспир умертвил своих героев во имя бессмертия любви, первой, единственной и несравненной, а судьба умертвила Диану и ее возлюбленного, подарив другим мятущимся душам, уже рожденным и еще не зачатым, идею негасимой любви, возникшей в середине жизни, когда память уже обременена многочисленными неудачами.
Диана символизировала еще одну важную супертенденцию разноликой современности. Она хотела, чтобы ее любили не за пресловутые таланты или заслуги перед отечеством, а за ее человеческую сущность. Этого, понятное дело, хочет каждый, и человечество, видимо, настолько устало что-то изображать, чему-то соответствовать и быть беспрестанно судимым, что поднимает на щит тех, кто по “объективным” критериям этого не заслуживает.
Мэрилин Монро, вполне бездарная актриса, но исключительно трогательная и несчастная, несмотря на свой оглушительный успех, женщина, стала монументальной легендой. Позднее возник феномен супермоделей. Ведь еще совсем недавно миловидные девушки, демонстрировавшие причудливые наряды никого не интересовали, хотя были столь же хороши собой, даже, пожалуй, получше, поскольку не отличались гигантским ростом и патологической худобой. А теперь немолодые модели (их пенсионный возраст по традиции – 22 года, а Синди Кроуфорд и Линде Евангелисте уже за тридцать) занимают в социальной иерархии почетное место рядом с отчаянно барахтающимися кинозвездами и обнюханными героями шоу-бизнеса. Но в отличие от последних, они не обладают никакими специальными талантами, типа умения петь, танцевать или лицедействовать. Они соответствуют современным стандартам внешности и способны грамотно передвигаться по подиуму, хотя и это спорно. Та же Наоми Кэмбелл называет Клаудию Шиффер коровой, да и многие другие профессионалы модельного бизнеса считают, что прелестная немка так и не научилась нормально ходить. Зато она очаровательна, и этого достаточно, чтобы стать звездой.
Стройные супермодели несут в народ уже не свои таланты, а самих себя, свою внешность и личность. Некая критическая масса населения земного шара, оценив их как интересных особей, сделала супердевчонок социально значимыми своим постоянным интересом к их судьбе. Причем, заметим, в топ попали далеко не все фотогероини, которых мы видели на огромных рекламных щитах. Естественный отбор неумолим, как молот, бьющий по наковальне. Кто его не прошел, сгинет под колесом истории.
Другое дело, что хрупкая слава отважных красоток может лопнуть, как скользкий мыльный пузырь, если вдруг ветер развития массового сознания подует в другую сторону. Поэтому они так стараются сняться в кино, заделаться в певицы или писатели (Наоми Кэмбелл уже и попела, и книгу настрочила, остальные все больше по кино отрываются). Традиция давит: без профессиональных заслуг не увековечиться в статусе звезды.
Диана, в сущности, прошла аналогичный путь. Она отказалась от престижного звания принцессы, не стала цепляться за железный статус члена королевской семьи (который все же дал ей возможность показать себя людям), а просто раскрыла перед людьми душу, полную банальными женскими проблемами, чем и тронула сердца миллионов.
Среди тронутых, кстати, оказался и любимец женщин всех времен и народов Отар Кушанашвили. Он удивил, написав о Диане несколько очень душевных строк: “Пожилая, красивая женщина в грузинском городе Кутаиси плачет уже несколько недель; она прожила большую жизнь, подняла пятерых детей, она жила с улыбкой сквозь слезы, она видела все, она прожила трудную, большую жизнь. Пожилая, красивая женщина плачет потому, что где-то далеко погибла молодая, красивая женщина, и я кричу из московского далека: “Мама, не плачь!”
А в Москве, на Серпуховке, моя племянница, плача, рисует красивую даму, стоящую около домика, в руках у нее цветы, а сверху ей улыбается солнце”.
Есть в судьбе Дианы и в ней самой неуловимое нечто, что заставляет плакать женщин разных возрастов, а мужчин – писать о ней. И вовсе не безвременная кончина сделала ее хрустальным мифом. Всемогущая смерть лишь придала этому мифу конкретные очертания. Никто больше не сфотографирует ее беременной в купальнике, она не расстанется со своим возлюбленным и ничем себя уже не скомпрометирует в глазах ненасытной общественности. Насколько долговечным окажется культ однажды вошедшей в королевскую семью английской аристократки, покажет будущее.
Почему-то принято жалеть тех, кто рано умер, хотя нет никаких оснований предполагать, что здесь лучше, чем там. Может быть, избранных, сдавших неведомый экзамен на пятерку, забирают посреди учебного года на вечные каникулы, и им можно только позавидовать?
