Не одно поколение школьников зачитывалось книгами Крапивина, Полонского, Тендрякова, Щербаковой – романами признанных мастеров советской подростковой прозы. Эти авторы сумели выразить все очарование, гармонию и драматизм юношеской поры, когда все происходит впервые.
Такой же находкой для нынешних школьников и выпускников станет и главная новинка этой весны – роман Александра Юка «Четыре четверти». Впрочем, и те, для кого последний звонок прозвенел много лет назад – сумеют оценить его по достоинству. Одна из читательниц назвала «Четыре четверти» библией любви и подростковой жизни целого поколения, но можно брать и шире – книга вполне может называться библией всего юношества.
Неслучайно даже аннотация отсылает нас к монументальным текстам – к Шекспиру, у которого неопытность тоже являет собой трагедию и торжество.
«Ровно триста дней было отведено новым Ромео и Джульетте в нашем циничном и прагматичном мире.
Слишком мало, чтобы уместить в них всю безграничность их любви, но как много, если спешить жить в
темпе ослепительно сгорающей звезды».
Это история отрочества, перерастающего в зрелость. Последний учебный год в новой школе в новом городе – год, перевернувший жизнь юных героев. «Четыре четверти пути» на фоне условных декораций, первое столкновение с жестокостью и отчуждением – сверстников и даже близких, первое большое чувство.
«Они блуждали, не замечая ничего вокруг, и Женя рассказывал, сочиняя по дороге истории, которые он называл «сказками для взрослых». Они были всегда чуть романтичные и чуть грустные, эти его сказки. И любовь не всякий раз побеждала, а зло не всякий раз было наказано «…» а город, огромный, неисчислимый, копошился вокруг них в перебранке автомобильных гудков у светофоров, в шараханье машин от сумасшедших, суицидальных пешеходов, в муравьиной суете своих вечно спешащих и вечно опаздывающих жителей. Он громоздился над ползающими у него под ногами человечками глыбами домов и взирал миллионами слепых окон на это мельтешение».
Вместе с вдумчивой созерцательностью автор пробуждает в нас почти болезненное сопереживание – молодости, дерзости, горячности и страсти:
«Молодые побеги тянулись к свободе сквозь строгую арифметику решетки, и вопрос заключался лишь в одном: выдержат ли стальные прутья этот натиск до того момента, как откроются двери этой выстроенной в совсем иные времена и для иных воспитанников темницы знаний? Ребята начинали ощущать в себе силы и стремления к переменам, но никто не представлял, в какие формы могут вылиться эти слабоуправляемые процессы».
Юк погружает нас в мир, где все чувства оголены и обострены. Первые испытания, какие бы то ни было, – враждой или интриганством, дружбой или влечением, – предстают на его страницах не в виде циничного опыта, а в виде исключительного дара – единственного и неповторимого.
«Она молча кивнула. Больше он не спрашивал. С укрытых покрывалом темноты плеч блузка соскользнула на пол, под ноги. Маша ощутила тепло его распахнутой груди «…» Они опустились в медвежью шкуру. Где-то за горизонтом сознания мелькнули, как всполохи беззвучных зарниц, Элька, Жан, бабушка… и все ушло. Она припала к его губам, уже понимая, что теперь не сможет отказать ему ни в чем… Женя не тронул ее. Он не сделал ничего, за что Маша наутро возненавидела бы наверняка и его, и себя, и эту ночь. Ничего не произошло. Маша лежала в своей постели с открытыми глазами и улыбалась первому дню нового года, неспешно собирающемуся где-то за крышами домов. Женечка спал в дальней комнате на широкой родительской кровати, как и накануне. Ее родной, любимый мальчик. Сейчас более любимый, чем когда-либо до прошлой ночи. Он был единственный. Маша это прекрасно осознавала. Он был такой единственный, и за это она была ему бесконечно благодарна».
Все поэтично в этом возрасте, все утонченно и все возвышенно – тут время словно замирает в одном кратком мгновении, как в Женькиной мраморной копии «Вечной весны»:
«К ее безусловно приятному, может, чуть зауженному личику придавались большущие черные глаза и, чтобы добить окончательно, толстенная тугая черная же коса, не знавшая в своей жизни ножниц. «Отпад» — характеристика была дана Громилой, а с ним редко кто спорил. Можно ли обвинять Машу, что она не в силах была здесь что-либо сделать? И уж совсем бесполезно требовать от мальчишек невнимания к таким нетривиальным явлениям в жизни класса. С тем же успехом можно бороться с весной, которая морочит голову поэтам и художникам. Правда, пока на город упрямо надвигалась осень, но в шестнадцать лет весна не покидает души двенадцать месяцев в году».
И неслучайно важное место в жизни главного героя занимает именно скульптура – пространственно-изобразительное искусство, осваивающее мир в пластических образах:
Помнишь знаменитую фразу Микеланджело по этому поводу: «Я беру камень и отсекаю все лишнее». Это же так просто. Самое простое — механическое копирование. Клонирование. Повторение «овечек Долли» — того, что было уже создано кем-то до тебя. Самое сложное — найти свою идею и потом ее воплотить. Я — скульптор».
В этих героях несложно узнать себя: в Женьке Мартове – увидеть свой вчерашний юношеский максимализм и вчерашние надежды, а в Маше Барышевой – разглядеть собственную хрупкость и наивность. Они пока еще умеют мечтать и жить в полную силу: умеют любить, узнавать, рисковать. Жить так, словно завтра все их несбывшиеся мечты обязательно подвергнутся уценке. Им еще только предстоит этот путь: от первого поцелуя до тайного венчания, от сентиментального романтизма до зрелой любви – путь ошибок и горьких уроков.
Надо сказать, Юк знает об этом не понаслышке. Путь самого автора был не менее долгим и тернистым. Он стал физиком, хотя мечтал быть писателем. И стал писателем, перестав быть физиком. Роман «Четыре четверти» был задуман им еще в школе, а издан лишь двадцать пять лет спустя. В одном из своих интервью автор вспоминает, как на вступительном сочинении в институт, выбрав в качестве темы роман о потрясающей истории любви своих сверстников, – «забыл» указать название и автора произведения. И только в последней строке признался: «Эта книга существует пока лишь в единственном экземпляре в моей голове. Но когда-нибудь я ее обязательно напишу».
Эта юношеская вера, юношеское умение жить «здесь и сейчас» и ставят Юка на особый пьедестал. Недаром на вечные темы он, как и его подростки – всегда разговаривает живым и современным языком:
«Маша задумалась:
— О, кругом столько вопросов… Например, о чем плачет туча, или куда ведет радуга? Что успевает передумать сорвавшийся осенний лист, прежде чем коснется земли? Зачем мы рождены и теперь живем в этом мире и что надо придумать, чтобы не умирать?.. Я могу продолжать долго.
— Ты задаешь вопросы, на которые нет ответов.
— Ответы есть на все вопросы. Но на эти вопросы ответов слишком много. А хочется услышать тот, что найдет отзвук в твоей душе. Ты меня понимаешь?»
Именно благодаря такой достоверности универсальная, казалось бы, «школьная история первой любви» – зазвучала у Александра Юка по-новому. Впрочем, как зазвучали и вечные, вневременные вопросы юности, которые ментально пронизывают все повествование романа «Четыре четверти». Ответить на них может только опыт, самая дорогостоящая вещь на свете. И это, пожалуй, главное, о чем с ностальгической грустью может вспомнить лишь взрослый читатель:
«Маше выдали аттестат. О золотой медали никто не вспоминал. Вступительные экзамены она пропустила. Собственно, даже не пыталась сдавать. Она — единственная не поступившая из всего класса «…» …Над ее столом висит Женин рисунок: девочка с развевающимися на ветру волосами. А рядом — незаконченная работа, умирающая Афродита — богиня любви, погружающаяся в морскую пучину, растворяющаяся в водяной пене, в белых кудрях барашков, чем-то до боли напоминающих беломедвежью шкуру…».
Наталья ДМИТРИЕВА.
