Считается, что успешный детектив целиком и полностью зависит от удачного сюжета. Если кратко обозначить, то сюжет этот должен выглядеть так: сыщик, он же олицетворение добра, ищет убийцу. Проходя испытания – герой в какой-то момент сдается, но, мобилизовав в результате все свои лучшие качества и весь свой ум – побеждает зло. Правосудие свершилось – конец.
Детективы, написанные по иной схеме – явление редкое, и главное – выдающееся. Они не укладываются в рамки жанра, а становятся отдельной областью литературы. Как правило, признание такому роману обеспечено. Пример тому – новинка этого года: детектив Вячеслава Кашицына «Ни стыда, ни совести», вышедший в издательстве «РИПОЛ классик». Едва появившись в свет, книга сразу же обрела популярность.
Разумеется, есть в ней и преступление, и расследование, и яркая развязка. К тому же, как диктуют правила сюжетостроения, с первых страниц Кашицын методично погружает своего читателя в бурю событий – пробуждает в нем острое, но почти неуловимое чувство сопереживания. Автор осознанно вынуждает нас строить гипотезы и составлять собственный список подозреваемых. Но уже в середине романа заставляет усомниться в каждом прочитанном ранее слове и – отбросить все навязанные жанром стереотипы. Детективная канва в данном случае оказывается лишь поводом для отдельной, вдумчивой беседы.
Дабы избежать спойлера: ключи к роману окажутся тоже совсем нетипичны для жанра. Вернее, ключ будет всего один, но именно он отопрет двери и к пониманию интриги, и к корпусу всего сочинения – литературным аллюзиям и реминисценциям:
«…ты утверждал, что Хайям, будучи величайшим мистиком, зашифровал некоторые из своих произведений, содержащие избыточное для простых смертных знание, и их не могут прочитать до сих пор».
На первый взгляд, подобная структура угождает и любителям беллетристики, и взыскательным интеллектуалам. Однако двойственное пространство текста, поделенное на внешний и внутренний мир, иное развитие фабулы – опровергает меркантильное понятие «целевой аудитории». Тут и невероятно насыщенный сюжет-головоломка, этакий квест, и одновременно – осознанная работа мысли.
«Легенда о вечном дервише»:
Приготовь, виночерпий, с огнем пиалу,
Я сегодня напьюсь, и до утра засну,
Но чтоб было не скучно вам всем в харабате
Расскажу про Юнуса и Алию.
Был Юнус луноликой своей ослеплен,
Был в нее глубоко и навечно влюблен,
Но тяжелое горе на сердце мешало
Быть ему рядом с ней. Долго мучился он…
Отчего? В чем вина состояла? О том,
Знает только Аллах. Никому ни о чем
Не рассказывал юноша, только любимой
Уходя из Багдада, сказал: «Правда в том,
Что отец твой тебя не отдаст
За меня, Алия. Нет за мною богатств,
Нет ни славы, ни подвигов, даже халата,
Недостоин бедняк твоих губ, твоих глаз».
Такой подход начисто лишает сюжет шаблонов. Максимум – замысел может напомнить концепцию непростых детективных фильмов с лихо закрученной игрой в реальность. На этом – все. Кстати, если отыскивать двойников в кинематографе – роман написан в духе «Одержимости» Пола МакГигана. По крайней мере, очевиден интерес обоих авторов к теме адаптации человека в пугающем современном обществе.
«Кто ты?»
Он не отвечал.
«Что с ней?»
Он смотрел на меня так же внимательно, без выражения, и молчал.
«Почему я?»
Возможно, этот вопрос и был правильным. Он скрестил на груди руки и прищурился.
Сразу же вслед за этим дверь за его спиной расплылась, превратилась в подобие
киноэкрана, где замелькали какие-то кадры. Я не поверил своим глазам: это были
кадры моей жизни! Раннего детства, школьных лет. Вот рыбалка на Бугае, игра в
«слона» во дворе с ребятами, первый поцелуй с одноклассницей…»
И действительно, когда речь заходит о развращенной социальной среде или растленных ею персонажах, запутанных семейных взаимоотношениях или обманах, помноженных на предательство – Кашицын особенно умело пользуется приемами выразительного письма. Однако реализм этот ни в коей мере не отменяет философские аспекты изображения – а наоборот помогает глубже осмыслить кризис эпохи.
«Ведь моя жизнь, положа руку на сердце, не сильно отличается от жизни любого другого человека. «…» Родился, учился, женился… Все-таки я не вижу смысла описывать всю мою жизнь до сегодняшнего момента, так как много в ней, как и у всякого другого человека, лишнего и неинтересного. И зачем я обманываю сам себя? Чего я боюсь? Ведь я очень отличался от других, с самого детства. И, возможно, тут и кроется разгадка»
Кашицын разматывает «катушку» до тех пор, пока эпизоды не выстраиваются в одну общую киноленту – это, скорее, опять же режиссерский метод изложения, нежели литературный. Поэтому текст даже не то, что сложно, а попросту невозможно причислить к классическим образцам. Это не «Этюд в багровых тонах», не «Десять негритят» и уж точно не «Клуб самоубийц». Удивительным образом роман с амбициями получился у Кашицына не эпигонским по отношению к классике. Он ухитрился обойтись без привычных книжных клише и тем более, без житейского лукавства. Опять же благодаря широте оптики:
«Кадры сменялись быстро, и я не успевал зафиксировать их в сознании. Это был
визуальный эквивалент моей памяти – как будто кто-то решил показать мне фильм
обо мне же. Вот дом, родители. Папироса в руках отца и печальное лицо матери.
«…» И она».
Но вернемся собственно к сюжету. Он тоже свободен от рамок, существующих в обывательско-интеллигентском сознании. Главный герой – Игорь Агишев, по призванию «философ жизни», не задается вопросом, кто та девушка, с которой он познакомился в Сети полгода назад. Главное – он любит ее. После венчания во время поездки за город они встречают случайного попутчика Дервиша, и – попадают в аварию.
«В следующий момент я увидел табличку «108», а за ней сразу – «1», и у меня в голове вдруг вспыхнуло осознание того, что на МКАД нет 110-го километра. На огромной скорости я пересек разрыв в бетонном ограждении между моей и встречной полосой, повернул руль влево, одновременно ударив по тормозам, и что-то тяжелое, ужасное и окончательное, казалось, разнесло мне голову. Последнее, что я помню – страшный звук удара. И – чей-то сдавленный крик…»
Придя в сознание, Игорь узнает, что его возлюбленная погибла – но отказывается в это верить. Что-то странное есть в произошедшем. Почему на нем – ни единой царапины? Почему его в чем-то обвиняют? Поиск ответов на эти вопросы запускает целую цепь событий, которые полностью изменят его судьбу.
«Я понимаю, что моя вера в то, что она жива, вполне могла быть защитной реакцией моей психики; действительно, весть о ее смерти была для меня чудовищна, невыносима – но я не поверил ему отчасти потому, что остался цел и невредим «…» я убил мою любимую собственными руками, и никакое наказание не могло быть для меня достаточным».
С этих пор жизнь Игоря Агишева напоминает затянувшуюся автокатастрофу, парадоксальную и алогичную. А лейтмотивом к ней становится «четвертая сура Корана», гласящая «Люди! Бойтесь Господа вашего, который сотворил вас в одном человеке; от него сотворил супругу ему, а от их двоих размножив мужчин и женщин, расселял их по земле. Чтите Бога, которым вы упрашиваете друг друга, также и утробы, вас носившие. Бог – страж над вами».
Катастрофа, которая кажется уже случившейся, метафорически тянется на протяжении всей книги. Она сопровождается поисками уцелевших останков и блужданием впотьмах. Она меняет формы и лица, но не масштабы, заставляя меняться и личность главного персонажа. Тем не менее, вполне очевидно, ни о каком банальном «падении» речи не пойдет. Смысл затеи, такой «эволюции» протагониста не в том, чтобы добавить несколько безобразных мазков в общую картину мира, и не в том, чтобы окончательно обличить современное общество. Кашицын попросту исследует природу своего героя и, если угодно, героя своего времени:
«Это вы каждодневно сходите с ума, когда гонитесь за призрачными ценностями; вы сходите с ума, когда руководствуетесь глупыми традициями предков и застарелыми предрассудками; вы сходите с ума, когда внимаете тому, что изливается на вас со страниц газет и экрана телевизора; вы сходите с ума, когда сочетаетесь браком и мучаете друг друга годы и годы и бездумно плодите детей, таких же, как вы, пустых и ничтожных; вы сходите с ума, когда верите в вашего Бога, которого нет… и все это время вы лжете. Я познал истину».
Поразительна смелость автора, взявшегося за исследование такого порядка (пусть и талант его очевиден – от диалогов до описаний природы), в подобном замахе всегда есть риск потерять интерес читателя. Однако здесь, ничего не скажешь, – эксперимент явно удался.
«Раскаиваюсь ли я? Нет. С улыбкой – а не с омерзением, как следовало бы ожидать – вспоминаю, как разделся догола на Триумфальной площади и испражнялся на арку; как, заблеванный с головы до ног, приставал к прохожим; как бил витрины и кликушничал, вызывая Пешнина; как извергал из себя слизь и скверну. Вы полагаете, я сошел с ума? Как бы не так. Я познал истину».
Анализируя внешний и внутренний мир человека, Кашицын демонстрирует собственные метафизические открытия на границах сознания и бытия, добра и того, что за его пределами. А заодно – создает образец современного дистиллированного детектива, в котором все самое интересное происходит вне его страниц.
«…стыд и совесть, подобно боли, имеют охранительную функцию. Человек, не способный испытывать боль, умирает; человек, лишенный нравственного чувства – перестает быть человеком. «…» …если заглянуть в себя, испытывал ли я угрызения совести от того, что стал, по сути, причиной всего того, что с нею произошло? Или от того, что стал причиной смерти других людей? Я вынужден признаться: нет. Я воспринимал эту ситуацию, как данность. Я всегда старался не совершать поступков, за которые мне было бы стыдно. «Боишься – не делай, делаешь – не бойся, сделал – не сожалей!».
Согласитесь, что может быть увлекательнее.
Наталья ДМИТРИЕВА.
