В саду чеховского имения Мелихово, в двух шагах от главного усадебного дома, стоит очаровательный беленький флигелек с ажурной резьбой, затейливым балконом, высокой двухскатной тесовой крышей. На мраморной доске у входа значится: “Мой дом, где была написана “Чайка”.
Флигелек построил в 1894 году Антон Павлович, в нем, в муках творчества, и рождал свою самую загадочную, новаторскую пьесу. Потому и Международная мастерская Михаила Чехова, избравшая местом нынешнего сбора Мелихово, решила спланировать свою практическую работу вокруг “Чайки” (о Мастерской М.Чехова, ее деятельности и планах я уже подробно рассказывала в “Московской правде” за 19 июня).
В лекциях, семинарах, мастер-классах две недели промелькнули как единый миг. Наступило 5 июля – день спектакля “Чайки”. С утра в Мелихово на двух переполненных автобусах прибыли из Москвы театральные деятели, критики, корреспонденты газет, радио, телевидения. “Население” усадьбы увеличилось почти вдвое.
Сначала прибывшим показали фрагменты мастер-классов. Ленард Пети – актер, педагог, мим, руководитель студии Михаила Чехова в Нью-Йорке, Владимир Ананьев – педагог по сценическому движению (Россия), Эрик ван Гроотель (Голландия) – педагог по голосу, Пер Бра (Дания), преподающий работу актера с масками, продемонстрировали результаты своих занятий с таким же международным актерским конклавом. И было совершенно очевидно, что в истинном творчестве для представителей самых разных стран нет и не может существовать ни языковых, ни иных барьеров. (А в Мелихове собрались актеры, режиссеры, педагоги, говорящие на 12 языках народов мира.) Показы прошли организованно, весело, дружно, на хорошем профессиональном уровне.
Съездили московские гости и в Талеж – чудесное местечко, на сегодняшний день почти полностью обустроенное (водоем, небольшая нарядная церковь, беседка, прогулочные дорожки), с источником святой воды, бьющим из высокого пригорка.
На 18.30 был назначен спектакль. Но уже задолго до его начала на территорию музея-заповедника начали стекаться местные жители, приезжие из соседнего города Чехова. Сидели на скамьях, принесенных с собой стульях, стояли тесной толпой. Маленькому пруду возле усадебного дома была отведена в спектакле роль “колдовского озера”. На его поверхности покачивалась на понтонах белая беседка с колоннами, – сооруженная сценографом Валерием Левенталем декорация к первому акту “Чайки”, – место действия пьесы Треплева, где Нина Заречная будет изображать Мировую Душу. Первый акт интернационального спектакля ставил эстонский режиссер Эльмо Нюганен, покоривший московских театралов год назад своим необыкновенно умным, тонким, изящным прочтением чеховского “Платонова”, поименованного в новой сценической версии Александра Адабашьяна и Никиты Михалкова “Пианолой, или Механическим пианино”. Себе Нюганен скромно отвел роль Сорина, в остальных ролях выступали актеры из Эстонии, Швеции, Литвы, России. Француженка Люс Шамюзин очень искренно, непосредственно сыграла Нину Заречную. Интересно отметить, что эстонка Ану Ламп, замечательная актриса театра Нюганена, игравшая Аркадину, говорила сразу на четырех языках: с Заречной по-французски, со шведом Отто Милде, игравшим Дорна, по-английски, с эстонцами на своем языке, а также и по-русски, чтобы зрители не теряли нити происходящего за вавилонским смешением языков. Медленно плыла по глади вод белая беседка, трепетно, с почти детской наивностью читала монолог Мировой Души прелестная девочка Нина, метался, раздираемый муками творчества и любовью Костя Треплев (Александр Амелин), успокаивал Машу (Рашида Еникеева, Татарстан), то и дело оступаясь в воду, доктор Дорн и полновластно царила над всеми уверенная в исключительности своего таланта и женской обольстительности Аркадина – А.Ламп. Нюганен еще раз доказал оригинальность своего режиссерского мышления, умения работать с актерами, изобретательно организовать столь необычное, как пленэр, сценическое пространство.
К сожалению, с остальными актами “Чайки” все значительно осложнилось. Литовец Гитис Падегимас, ставивший II акт, памятуя, очевидно, что Чехов определил жанр пьесы как комедию, увлекся буффонадой и почти клоунскими трюками. Пьяная Маша (Юлия Авшарова) трижды кубарем скатывалась с пригорка, падал с инвалидной коляски лицом в песок Сорин – развалина-рамоли (Томас Эрдбредерис, Литва), безуспешно пытавшийся поймать за юбку бегающую по всему саду Нину (Гедре Раманаускайте, Литва). Диалоги Нины и Тригорина (Ингве Далберг, Швеция), Нины и Треплева (Геннадий Митник, Россия) происходили у пруда и в плавающей беседке, в результате чего Нина и Константин оказывались в воде к великой радости зрителей, принимающих в простоте душевной этот цирк за подлинного Чехова. К тому же, разбросав места действия по всей усадьбе, режиссер Падегимас не просчитал ситуации с публикой, которая, чтобы что-то увидеть, была вынуждена всей многосотной массой передвигаться вслед за артистами, невольно мешая им и ломая тем самым весь режиссерский рисунок мизансцен. За плотной стеной впереди стоящих задние ряды уже не видели ничего. Акт был скомкан и по сути провален.
Англичанин Уильям Гэскилл строил III акт на глубоком психологизме. Однако, то ли времени ему не хватило, то ли актеры не “потянули”, но действие развивалось скучно, вяло, в общей массе героев трудно было выделить хоть кого-то особо. Играли тоже на пленэре, на фоне усадебного дома.
Финальный акт режиссер Адольф Шапиро (Россия) представил как своего рода репетицию будущего спектакля, когда актеры читают текст по книжке, вслух сообщают зрителям авторские ремарки и не очень утруждают себя вхождением в образ. А ведь именно здесь-то и можно было создать на сцене подлинную атмосферу осеннего вечера в соринском усадебном доме, благо играли в большом зале Концертно-выставочного центра и обстановка была старинная, музейная, горели восковые свечи в бронзовых канделябрах, стоял в углу рояль и женщины в длинных платьях казались сошедшими с потемневших от времени полотен. Внешне все было очень красиво, внутренне – холодно и пусто. Чтение ролей по бумажке безжалостно разрушало атмосферу подлинности происходящего, настырно напоминая: здесь не живут, а изображают жизнь. И только с появлением польской актрисы Каролины Дризнер, отбросившей книжку и сразу ставшей усталой, измученной, но уже ощутившей в себе настоящий талант Ниной Заречной, на сцене воцарилась правда искусства. Исчезла Нина, и оборвалась магия театра. Финал получился бледным и невнятным.
В Москву возвращались заполночь, горячо обсуждая итоги работы Мастерской Михаила Чехова.
Две недели напряженных занятий многонационального актерско-режиссерского – педагогического коллектива – это в наше время, на нашей российской почве – практически чудо. Хвала устроителям и финансировавшим эту акцию государственным учреждениям, творческим союзам и организациям. На ее общем фоне частичная неудача финального спектакля может показаться мелочью. В большом деле издержки неизбежны. Заставляет задуматься другое. Тихая, уютная, рассчитанная на неторопливое, вдумчивое созерцание и размышления усадьба-заповедник Мелихово вряд ли готова выдерживать натиск сотенных зрительских толп, способных вытоптать, смести и поранить за один вечер десятилетиями взращиваемые здесь цветы и кустарники, экзотический чеховский огород “Юг Франции”, двухсотлетние липы и берлинские тополя – раритеты здешних мест. Да и не в обязанностях музейных работников обслуживать сторонних пришельцев. Им нужно заниматься своими прямыми научными делами. Следует, очевидно, четко разграничить работу музея и всю остальную культурно-общественную, будь она только российская или международная, деятельность вокруг музея-усадьбы. Спектакли на природе – тоже хорошо. Однако же – за оградой усадебного сада. Как у А.С.Пушкина в Михайловском: все многочисленные сборища – на большом поле за пределами заповедника. Там – и буфеты, и туалеты, и все, что душе угодно. Короче: серьезное дело требует продуманного, четкого плана. Думайте, думайте, господа.
Наталия БАЛАШОВА.
Фото Олега БУЛДАКОВА.
На снимке: перед началом спектакля.
