Если этой реки одолеть не дано,
Если все так нелепо за нас решено,
Так и стоило ль жить? – А Старик, не спеша:
– Там твоя средь людей остается Душа…
16 августа исполняется 10 лет, как с нами нет Андрея МИРОНОВА. А мы по-прежнему продолжаем ощущать его рядом – молодого, азартного, гениального… Родного, понятного и одновременно мудрого, глубокого… Успех в кино пришел к Миронову в двадцать пять лет, в 1966 году, когда он сыграл роль Семицветова, обходительного и элегантного жулика в картине “Берегись автомобиля”. Бесконечный восторг вызывает его “Граф” в “Бриллиантовой руке” (“Мне надо еще принять ванну, выпить чашечку кофе…”.) Заставляют улыбнуться его Васильев в “Невероятных приключениях итальянцев в России”, Фадинар в “Соломенной шляпке”, Селестен в “Небесных ласточках”. А чего стоит хит всех времен про “бабочку”, которая “крылышками бяг-бяг-бяг-бяг” (из “Обыкновенного чуда”)?!
Коллеги любили Андрея Александровича, продолжают любить и по сей день. И говорят о нем с нежностью и теплотой.
Алла СУРИКОВА (режиссер фильма “Человек с бульвара Капуцинов”):
– 16 августа – в день памяти Андрея по ОРТ будут показывать “Человека с бульвара Капуцинов”. Десять лет прошло со дня смерти Миронова. И картине тоже – десять лет. Все мы, часть группы – актеры, оператор Григорий Беленький, те, кто принимал участие в ее создании, будем смотреть фильм. Я перед началом передачи говорю какие-то хорошие слова в память об Андрее Александровиче.
Чем запомнилась работа с Мироновым? Пожалуй, его потрясающей заинтересованностью во всем, за что брался. Есть “киты” кинематографа, которые интересуются только своей ролью: закончили съемки и – след простыл. Андрей Александрович с момента запуска был рядом постоянно, от начала и до конца, независимо от того, снимался он в том или ином кадре или нет. Вот это ощущение не только актера, но и друга, человека, заинтересованного в общем результате, коллеги – это дорогого стоит. Кроме всего прочего, он сам по себе был удивительным человеком, работа с ним была постоянным праздником, который не кончался.
Были люди, с которыми мы сняли не одну картину, но я не помню, чтобы по окончании они мне звонили. А с Андреем – жизнь была продолжением работы. Немного актеров в моей жизни после того, как фильм снят, остаются… в судьбе. Среди них – Армен Борисович Джигарханян, который 31 декабря, где бы он ни был, звонит и поздравляет с Новым годом. Николай Петрович Караченцов, Оля Кабо. Ира Селезнева вот недавно звонила из Израиля… Продолжаются какие-то теплые, человеческие взаимоотношения. Андрей тоже был в числе друзей. Он был настоящим…
Марк ЗАХАРОВ (режиссер театра “Ленком”):
– На заре моей театральной деятельности я работал вторым режиссером у Валентина Плучека в Театре сатиры и пытался вести режиссерскую работу над одной весьма посредственной пьесой, шли довольно вялые репетиции, и я запомнил их только потому, что там репетировал Андрей Миронов. Мы присматривались друг к другу, и особого взаимопонимания между нами не чувствовалось. Помню, он меня страшно донимал на репетициях вопросами: “Зачем я это делаю?”, “Зачем я подошел к окну?”, “Почему мне надо сесть?”, “Какое действие у меня при слове “Здравствуйте”?”, “Почему я сказал “До свидания”?”… Теперь я ему объяснил бы в двух словах. Почему? Почему?.. Сослался бы на биоритмы, фазы Луны, фрейдистские комплексы, интуицию, уменьшение адреналина в крови… Нашелся бы что сказать! Уже не мальчик. Тогда же Миронов не раз меня озадачивал, и я даже терялся на некоторое время. Он находился под сильным влиянием “Современника”, лучшей его поры, и стремился четко анализировать роль с помощью действенного анализа, определения сквозного действия, задачи и сверхзадачи. Иногда меня это злило, но в конце концов я оценил его дотошность. Я стал готовиться к репетиции тщательнее, теперь уже точно формулируя цель того или иного сценического поступка, причину произнесения того или иного текста в каждом конкретном случае, в каждый конкретный миг. Работа, в общем, несложная. Она может быть даже очень простой. Даже ремесленной. Однако тут Миронов в целом был прав: квалификация режиссера зависит во многом от того, как он формулирует причину и цель сценического деяния. На каждую удачную реплику может приходиться до десятка справедливых режиссерских обоснований, так сказать, правильных и бесспорных. Но за нормальными режиссерскими обоснованиями в нашей профессии следуют не совсем нормальные, непривычные, страшно неожиданные, такие, что может услышать и понять только режиссер повышенный одаренности, за повышенной одаренностью следует сверхповышенная… и так до самого Станиславского или до Федерико Феллини.
Бесконечная работа – что может быть прекраснее? Я стал упорно, почти со спортивной страстью думать: “Зачем бабушка в магазине рассказывает какую-то чушь несусветную людям, с которыми она никогда прежде не виделась и не увидится? Чего это я этой личности всегда улыбаюсь? (Какие у меня цели?) А мимо этой физиономии все время норовлю проскочить?” Эта моя “въедливость” сформировалась во мне во многом под влиянием мироновской “въедливости”. Надо отдать ему должное. Я вскоре стал ему объяснять каждое слово, каждое движение мизинца, и он отстал от меня с вопросами, утомился, успокоился, поверил, что все-таки что-то такое я тоже знаю.
Андрей Миронов не хлебнул ни голода, ни холода, что вызывало у некоторых актеров по отношению к нему некоторый скепсис. Детство его было достаточно комфортабельным, юность тоже. Где он набрался отрицательных эмоций – не знаю. Но набрался. Без обязательного голода и обязательного холода. У нас ведь есть ощущение, что большим художником, как и писателем, становится только тот, у кого было несчастное детство. Иными словами, для искусства ценен лишь тот, кто многое пережил. Это бесспорно. Без больших переживаний нет серьезного художника. Но что понимать под переживаниями? Тяжкие физические и нравственные лишения? Истинное человеческое страдание, мятежный духовный поиск могут проходить в условиях приличного трехразового питания. Александр Сергеевич Пушкин, по нашим представлениям, жил и творил в полном достатке. Не хлебом же единым!.. Может быть, нескромно сразу после Пушкина переходить к Миронову, но что делать, с ним связано мое первое и самое яркое актерское потрясение, этот человек явился отчасти соавтором “Доходного места” в Театре сатиры.
“Режиссер должен умереть в актере”. Прежде чем я “умер” в Андрее Миронове, я увидел его в массовке, он только что пришел в театр за год до моего появления, стоял на сцене среди других молодых артистов, внешне никак не старался специально выделяться, тем не менее выделялся сильно. Чем? Скажу сразу о главном: об актерском излучении. Волевой, собранный, имеющий богатое нутро артист создает неслышный, но мощный энергетический посыл. Миронов вобрал в себя весь комедийный посыл, подаренный ему знаменитыми родителями и знаменитыми веселыми друзьями знаменитых родителей, но свой актерский фундамент он построил из другого материала…
…Премьера “Доходного места”. Финал спектакля… Андрей Миронов стоит на сцене один и смотрит на тех, ради кого живут многие поколения актеров и ради кого пишутся все пьесы мира. Он смотрит на зрителей и дарит нам нового живого Островского:
– Я не герой, – очень просто и тихо говорит Андрей, – я обыкновенный, слабый человек. У меня мало воли, как почти у всех нас. Нужда, обстоятельства… могут загнать меня, как загоняют почтовую лошадь. Но довольно одного урока… чтобы воскресить меня… Я могу поколебаться, но преступления не сделаю; я могу споткнуться, но не упасть.
Больше в спектакле не звучало ни единого слова. Очень тихо возникала музыкальная тема. Здесь Миронов как-то неожиданно и даже нескладно улыбался, по-дилетантски. Улыбался очень здорово, потому что нам хотелось плакать! Я очень гордился этой странной улыбкой, уже на последней репетиции, ничего не объясняя, сказал ему:
– Здесь улыбнись, Андрюша.
И он улыбнулся. Зачем? Может быть, чтобы снять излишний пафос, чтобы не подумали, что его слова – нравоучение. Он поворачивался спиной и медленно уходил от нас в глубину огромного пространства. Это было давно, поэтому за ним закрывался занавес.
Е.КУРБАНОВА.
