Год назад известный художник Никас САФРОНОВ уже был гостем нашей газеты. За это время прошли его выставки в Екатеринбурге, в Москве, в Баку, в Испании. Приготовлен большой сайт в интернете. Он написал несколько портретов интересных людей – Гельмута Коля, испанского короля Хуана Карлоса, Владимира Путина, по заказу Алиева сделал портрет президента Турции Демиреля. На недавно прошедшем в ЦДХ Арт-салоне были представлены три его новые работы…
– Никас, почему так мало? Когда же широкий зритель, а не только элита, к которой вы питаете особую слабость, увидит вашу большую выставку?
– Работаю много. Но у меня все картины в музеях, частных коллекциях, так что большая выставка впереди.
– Помню, год назад вы пообещали журналистам удивить новым браком, который потрясет мир. Так заинтриговали…
– Да, я хотел сделать предложение Софи Лорен, это правда. Я сказал, что хочу жениться на ней. Она обещала подумать. Во мне “заиграли” надежды. Но, как всегда, мелочи, суета помешали мечтам. Я не выучил английский язык, что очень плохо. Это было одним из ее условий. А сейчас мысли другим заняты. Недавно в моей жизни произошло очень важное событие. В Москву на две недели приезжал мой семилетний сын. Раньше я просто знал, что у меня есть сын, ездил к нему в Лондон, давал деньги. А тут у нас возник замечательный человеческий контакт. Он “развязывался” по полной программе, баловался без мамы. А перед сном у нас проходили удивительные разговоры на итальянском, которым я, правда, скверно владею. Мы впервые сблизились за эти годы. У меня он почувствовал настоящую свободу и не хотел уезжать домой. Я, правда, устал от него страшно, но доволен этой новой для себя ролью.
– А теперь, если не возражаете, от дел семейных перейдем к творческим. Есть какие-то новые проекты?
– Один крупнейший банк в Швейцарии хочет заключить со мной контракт. Он готов вкладывать в первые два месяца полмиллиона, через полгода – два миллиона…
– Во что вкладывать?
– В меня, в мою рекламу. Я должен написать портреты банкиров, известных деятелей искусств, президентов, шейхов и так далее. Уже пора подписывать контракт. Но пока мои адвокаты рассматривают его на предмет, выгодно ли это для меня с коммерческой точки зрения. Я звонил Михаилу Шемякину в США, у него был подобный договор, и его “кинули”. Он получил кабальные условия и не смог отказаться, хотя появились более выгодные предложения. Не хотел бы оказаться в такой ситуации.
– Никас, ну уж вам-то зачем реклама?
– Однажды “Пепси-кола” попробовала не делать рекламу, и в течение месяца фирма потеряла более двадцати миллионов долларов. О себе надо постоянно напоминать.
– Это ваше кредо?
– Так должно быть. Это нормальная практика. Я не считаю себя звездой, но по статистике, если человек не попадается на глаза полгода, о нем забывают все. Спросите сейчас у молодежи, кто такой Качалов? Может, один из десяти что-то о нем скажет. Имидж надо обязательно поддерживать рекламой. Чтоб человека узнавали на улице, его надо раз семь показать по телевизору.
– Не жалко кусок жизни потратить на работу по заказу?
– Это жертва. Наверняка заработаю меньше, чем мог бы. Никто ведь ничего не дает тебе просто так. Искусство – это, может быть, единственный вид деятельности, где ты должен все делать сам.
– Внешняя ваша жизнь благодаря множеству публикаций хорошо известна публике. А вот внутренний мир – тайна за семью печатями…
– Я думаю, надо беречь людей искусства, нельзя огульно соглашаться с тем, что о них пишут бульварные издания. Художники – как дети, они могут и ошибаться. Вы видели, как Кириенко Михалкова запинал в прямом эфире? Он – художник, и его человек умненький, математически подкованный, быстренько общипал. Теперь говорят: да, Михалков-то не такой уж и великий. Но его слава от этого меньше не стала. Для меня он такой же замечательный режиссер, настоящий мастер. Нельзя же обижать старика или ребенка. И люди искусства требуют такого же деликатного, щадящего отношения к себе.
У меня, как, наверное, и у любого художника, есть свой параллельный мир. Я часто “вхожу” в свои картины и живу там. Это происходит с четырех до шести утра, когда фокус глаза меняется и ты видишь мельчайшие детали того, что создаешь. В этом своем мире я нахожусь, как во сне. Открывается окно, я туда вхожу и живу в нем. Если у меня на портрете человек – я вижу его затылок, что у него сзади, например, здания, пейзаж…
– С чего у вас начинается творчество? Что первично?
– Импульс бывает разным. Иногда это пятно. Дали таким способом оформил Библию. Он делал пятна, и из них “выходили” разные сюжеты. Я последнее время не делаю набросков, сразу набело пишу маслом. Часто это уже мысленно готовая картина, иногда это сны, четко запечатлевшиеся, как фотографии. Один журналист написал, что я делаю картины с фотографий людей. Мне это было неприятно, потому что это отнюдь не так.
– Так всегда говорят, когда хотят обидеть художника.
– Да, конечно, я использую элементы фото. Ведь я не знаю, какой была моя модель десять лет назад. Я домысливаю. Если вы мне даете фотографию – фас и профиль, – то я делаю три четверти. Я фантомно, как компьютер, начинаю расшифровывать модель. Тем более что у меня феноменальная фотографическая память. Я работаю, как антрополог Герасимов, который создал портрет Ивана Грозного по черепу.
Есть, например, разные режиссеры. Я жил одно время в Паневежисе, там был режиссер Мильтинис, который учился в Париже, и у него была своя школа – школа марионеток. Актеры у него не могли пальцем пошевельнуть без его ведома, все им было продумано до мельчайших деталей. Эта школа не годилась в другом театре, где была совсем другая подготовка. Донатас Банионис, который прошел школу Мильтиниса, в кино не мог играть без режиссерской схемы. А есть другая школа – импровизации. У меня бывает и так, и так. Например, во сне идет сюрреалистический “фильм”, и вдруг в какой-то момент та картинка, что мне нужна, “зажужжала” и зафиксировалась. У меня в голове некий ящик с огромным количеством фотографий. В свое время я прочитал, что Наполеон обладал уникальной способностью держать в мозгу свои образы, у него были “шкафчики” с разным назначением – военный, бытовой, любовный и так далее. Когда он ложился спать, то мысленно закрывал их все и засыпал. Мне это понравилось. Я тоже стал представлять себе такую структуру. Поэтому имею в голове кучу образов, каждый под своим номером.
– В сознании масс как-то укоренилось, что настоящий художник живет бедно. Ван Гог, Рембрандт. Вы так не считаете? Известно, что вы продаете картины за бешеные деньги.
– И при этом живу, как “простой инженер”. Я социален, вокруг меня люди, которые нуждаются в помощи. Это 90-летний отец, братья. Это детские дома и больницы. Вот я увидел сюжет моего друга Игоря Воеводина про слепых. Меня пронзил этот рассказ. И захотелось чем-то помочь этим несчастным людям. Хочу сделать благотворительную выставку для слепых, ведь они удивительно чувствительны к энергетике, которая идет от картин. А вообще художник должен жить в достатке. Иначе не сможет творить. Ван Гог не жил бедно. У него брат занимался крупным бизнесом и содержал его. Правда, не давал лишнего, чтобы тот не тратил денег на проституток. Но давал, сколько нужно. Ван Гог путешествовал и писал картины, которые не продавал. Но сходил с ума по-своему, не от бедности. Это дало возможность создать большую коллекцию картин, которые потом сделали ему имя. Ван Гог гениален. Как и Пикассо. Уникальность ведь не в том, что создается что-то совершенное, до ювелирности отточенное, как “Джоконда”. Уникальность – в создании чего-то нового. Умение просто передать предмет – не искусство, это ремесло, этому можно научиться. Когда мне говорил Лужков, что Шилов – прекрасный художник, я ему ответил: “Да, хороший мастер. Но то, что он делает, должен уметь делать каждый художник”. Это начальный этап. Был такой художник Пукирев. Он написал громадное число картин, и никто не обращал на него особого внимания, но было достаточно только одной – “Неравный брак” – чтобы несколько поколений зрителей знали и любили этого художника. Вот это уникальность. Можно сделать одно или два произведения и прославиться на весь мир.
– Но сколько надо сделать проходных работ, чтобы создать один шедевр?
– Потомкам это совершенно неважно. Но уже при жизни надо заставить людей обратить на себя внимание. Почему я пробую разные манеры письма? Часто художник не вписывается в канву традиционных понятий, потому что он ищет свое. Какая-то часть зрителей тебя даже не понимает, но есть и такие, которым это близко. Рой образов и мыслей, который кроется в моей голове, – это опыт того, что я видел и изучал. Например, картины старых мастеров, которые я видел в Италии и Испании, иконы. Я поехал в Загорск, нашел художницу Марию Соколову, которая учила меня писать иконы. Иконописцем не стал, хотя все вокруг предрекали мне это. Я светский человек, я хочу подписать свою работу, что не положено в иконописи. Но этот опыт не прошел для меня даром. Потом я делал картины как бы на старых иконах, и этим я хотел сказать: “Что вы творите со своей культурой? Разрушаете ее своими руками!”.
– А ваши женщины с кошачьими головами, это откуда?
– Прочитал книгу одного француза “Женщина-кошка”, в которой на основе своего мужского опыта сделал вывод о кошачьей природе женщины. Я был на Тибете и там узнал, что в каждом человеке “сидит” животное – орел, крыса, собака и так далее. По восточной философии, когда человек умирает, то в нем сначала умирает человеческий дух, а только потом дух животного. Я начал писать разных животных, предлагая им человеческие тела. Художник не может объяснить массу вещей, но он это чувствует и выводит на своих холстах. Пишу в разных манерах, потому что я все время чем-то увлекаюсь. У Пикассо было четыре периода – у меня, быть может, двадцать.
Вот меня считают эпатажной личностью. Да, я снялся обнаженным. Да, у меня романы с известными актрисами. Я живу спонтанно. Но на самом деле искусство для меня – все. Когда я работаю, то думаю только об искусстве, а не о том, сколько мне заплатят. Но ведь от умения коммерчески подойти к произведению искусства его значение не умаляется?
– У вас есть ученики?
– У меня не сложилось с этим, потому что я увожу студентов в дебри своих фантазий. Им интереснее слушать, как я достиг известности, чем брал публику. Молодые сразу хотят шагнуть на пьедестал. Но у каждого свой путь. Я вот, когда сажусь за мольберт, испытываю чувство, будто у меня нет кожи. Работаю только нервами…
– Тогда вы не можете быть равнодушным к тому, что происходит вокруг. Как вы относитесь к войне?
– Я не рассматриваю чеченцев как врагов. У меня нет против них какого-то рекламного ажиотажа. Это проблема русских, а не чеченцев. Они жили там всегда, на той земле. Но пришли некие люди и сказали: здесь нефть – она наша. Людей хотят поработить, а они начинают сопротивляться. Цивилизация вторгается в некую культуру, и начинается кошмар. Много раз я слышал от армян, что азербайджанцы – ничтожный народ. Относился к ним с пренебрежением. А когда в 1998 году поехал туда писать портрет Алиева, я был поражен, потому что стал узнавать народ. Наивный, сентиментальный, тонкий, творческий.
– А вообще в мире знают русского художника по имени Никас Сафронов?
– Я не обольщаюсь. Меня знают галерейщики, музеи, люди, чьи портреты я писал, но… На Дали работало три института, это был громадный поток информации. У Пикассо сидело двадцать художников, они делали ему голубок, на которых он подписывался и продавал по всему миру. Я русский художник и хочу работать в своей стране. На свою страну нельзя обижаться, даже если здесь все происходит не так, как надо.
– Никас, у вас завтра день рождения. Хочу от имени наших читателей поздравить вас и пожелать творческих успехов.
Ирина ШВЕДОВА.
На снимках: Н.Сафронов с сыном. Картины “Весна”, “Библиотечный дом”.
