Андрей Житинкин любит, просто обожает, когда его в рецензиях называют “скандальным” режиссером. Мне даже кажется, что это определение он сам себе придумал и пустил в оборот. А иначе чем можно в наше время выделиться из общей массы? Нынче любой, у кого деньги, может назваться режиссером, писателем, художником, сам себя в президенты выдвинуть. Запросто. И никого это не удивляет. А уж режиссеров нынче развелось видимо-невидимо: что ни новый антрепризный спектакль, так и новое режиссерское имя.
Но будем справедливы. В “скандальные” Житинкин выбился давно, еще в годы, когда “голубой” окрас лишь начал просачиваться в наше искусство, а откровенный мат на сцене не обрел полноправное гражданство под скромным наименованием “неформальной лексики”. В ту пору гомосеки, лесбиянки, сексуальные маньяки, матерщинники в житинкинских спектаклях и впрямь вызывали шоковый эффект в публике. И народ ломился на житинкинскую “клубничку”. Сегодня весь этот “шабаш ведьм” стал обыденностью как в жизни, так и на сцене, экранах, страницах печати. Чем же еще выделяться? На помощь пришел Шекспир. Вечный автор. Всех времен и народов.
“Венецианский купец” – одна из редко ставящихся пьес великого англичанина. В советское время и вовсе в нашей стране не рекомендованная. По причине национальной принадлежности главного героя – еврея Шейлока, венецианского ростовщика. Его капиталом пользуются все, и все его же унижают, оскорбляют, иначе как жидом не зовут. Вот и придумывает доведенный до исступления ростовщик под видом шутки страшную месть своим обидчикам: в качестве компенсации за просроченный вексель получить право вырезать из тела должника фунт мяса. А заемное письмо для верности закрепляет подписью нотариуса. Что это, как не острый межнациональный конфликт? Самая актуальнейшая, злободневная тема наших дней. Почище всяких там сексуальных меньшинств. Тема глобального, вселенского масштаба.
Михаил Козаков, по его собственным словам, задумывался над “Венецианским купцом” уже давно и даже хотел сделать спектакль в Израиле. Но для него Шейлок – не повод поэпатировать зрителя, а проблема глубочайшего политического, философского, морально-этического значения, нравственная проблема. И действительно, кому, как не ему, проведшему несколько лет в Израиле, как бы изнутри ощутившему остроту шейлоковской драмы, представить на сцене “это явление” (слова Козакова).
Так они и сошлись: режиссер, обожающий сенсации, и актер-мыслитель, философ, свободно чувствующий себя только на больших глубинах. От режиссера в спектакле мобильные телефоны, превращенное в телешоу с двумя операторами сватовство заморских принцев к богатой наследнице Порции (Евгения Крюкова), и она сама с микрофоном в руке, изображающая “звезду” экрана; и, конечно же, “эротическая” сцена сбежавшей от отца дочери Шейлока Джессики (Наталья Громушкина) с возлюбленным Лоренцо (Дмитрий Щербина). Современными стали, соответственно, и костюмы, детали оформления (художник Андрей Шаров) – всякие там кроссовки, леггинсы, дамские мини, уйма футбольно-волейбольных мячей, которыми перебрасываются, пасуются молодые венецианские “крутые”. Но как ни назойливо режиссер тычет нам в глаза этой пестрой мишурой, она мгновенно гаснет и отступает на дальний план, когда в действие вступает Шейлок М.Козакова. Спектакль с самого начала распадается как бы на два самостоятельных, несливающихся русла: развлекательное шоу и трагедия оскорбленной, униженной личности, жаждущей отмщения не только за себя, – за свой унижаемый народ.
С нее, с трагедии, и начинается спектакль. Медленно, погруженный в тяжелую думу выходит на авансцену Шейлок и, обращаясь не к нам, сидящим в зале, а к своему Богу, проникновенно, на иврите, читает Псалом Давида. Перед началом второго акта тот же Псалом в устах Шейлока прозвучит по-русски, с тем же горьким недоумением: за что так наказан еврейский народ? Так унижен? Ни грана озлобленности в тональности произносимых слов, одна печаль, сдержанное страдание. И действительно, чем он, Шейлок, умный, удачливый в делах, куда более состоятельный многих богатых венецианцев, хуже их? Только потому, что в его жилах течет еврейская кровь? Где же справедливость?
Козаков не спешит приводить нас к развязке трагедии своего героя. Вместе с его Шейлоком мы проходим все ипостаси созревания замысла страшной мести. Вот Шейлок деловой, элегантный, в белом костюме и выглядит, и держит себя куда более импозантно, нежели молодые шалопаи, позволяющие себе издевку над ним. А вот он в домашней обстановке, босой, небрежно одетый, наедине с обрушившимся на него несчастьем – исчезновением дочери и утратой драгоценностей, прихваченных Джессикой при бегстве с одним из его же оскорбителей. Чаша страданий переполнена. Шейлок кидается в бой со своими врагами. Как заправский солдат, в “камуфле” является он на судебное разбирательство по взысканию долга с банкрота Антонио (Александр Голобородько). Фунт мяса из тела ответчика – и ничего более. Тройная, десятикратная сумма долга, предложенная Бассанио (Андрей Ильин) им отвергнута. Шейлок жаждет мести.
Здесь нельзя обойти молчанием одну эпизодическую роль. Третейским судьей в тяжбе Шейлока с Антонио выступает Дож Венеции (Борис Иванов). Дож стар, и слуги выносят его в паланкине, где он и проведет всю сцену суда. Лишь слегка наклонившись в сторону Шейлока, неспешно, тихим голосом Дож сначала произнесет свое немногословное обращение к суду, потом будет задавать вопросы сторонам, адвокату, свидетелям. Никаких эмоций, только интонации, тончайшая нюансировка, казалось бы бесстрастно произносимых фраз. А за каждым словом то лукавая усмешка, то императив, то явное сожаление, то хитрая ловушка, ободрение или упрек. И внимательный взгляд, переводимый с одного лица на другое, взгляд, красноречивее слов раскрывающий характер мудрого, тонкого психолога и дипломата. Крохотная роль – блестящая актерская работа!
Но вернемся к Шейлоку. В порыве ожесточенного отчаяния он срывается и проигрывает бой. Не только фунт мяса должника, но все собственное состояние теряет проигравший по венецианским законам. А еврею Шейлоку предписывают еще и принятие христианства. Бездна разверзается под ним, и Шейлок падает замертво в зале суда. Хотя смерть ростовщика Шекспиром не была предусмотрена, но иного исхода не могло быть для того Шейлока, каким сыграл его Михаил Козаков – страшного и трагического, возомнившего себя мстителем за весь униженный и оскорбленный иудейский народ. Непосильная ноша раздавила взбунтовавшуюся гордыню.
Все, что происходит в финале спектакля, уже не имеет значения. Даже то, что Джессика по воле режиссера и как бы в свое покаяние выносит минору с семью зажженными свечами. Трудно поверить в столь легкое раскаяние дочери, сбежавшей от отца и изменившей вере предков.
Михаил Козаков сыграл роль своей мечты. Как у Шекспира, но еще сильнее. Дай ему Бог еще не одну такую удачу.
Наталия БАЛАШОВА.
Фото Михаила ГУТЕРМАНА.
На снимке: Шейлок – М. Козаков.
