Имя этого актера, пожалуй, не много скажет нынешнему зрителю. Но ручаюсь, его прекрасно знают. Как ни странно, по небольшим в основном комедийным ролям, как сейчас принято говорить, в культовых фильмах, которые регулярно крутят по ТВ. Я, например, больше всего люблю его экскурсовода из “Я шагаю по Москве”. А помните зубного врача из ленты “Тридцать три”? А еще он снимался в фильмах “Афоня”, “Суета сует”, “Москва слезам не верит”, “Совсем пропащий”, “Приключения Электроника”, “Трест, который лопнул” и множестве других популярных кинокартин.
Прошлым летом я впервые встретилась с Геннадием Михайловичем во время фестиваля студенческих спектаклей “Эра милосердия”. По тому, как он реагировал на работу ребят, по его репликам и реакциям поняла: человек серьезный. Оказывается, он однокашник Владимира Высоцкого, закончил Школу-студию МХАТ, занимался режиссурой и педагогикой, создавал свои театры. А потом мы познакомились, и он как-то к слову сказал, что пережил несколько клинических смертей…
– Честно говоря, Геннадий Михайлович, эти ваши клинические смерти меня страшно заинтересовали. Ну как это могло быть, четырнадцать раз оказаться между небом и землей? Что вы ощущали?
– Ты бы лучше спросила, что меня довело до этих смертей. Думаешь, на голом месте сердце-то рвется? У людей нашей профессии однажды наступает адская усталость. Когда-то я играл “Записки из подполья” – в зальчике всего-то человек на 50. А выходил после спектакля весь вымученный. Тебе самые-рассамые восторженные слова говорят, а ты думаешь: по плану играть через неделю, как сумею восстановиться? Знаешь, что мне нужно за эту затрату? Самолет, чтоб на Канарские острова слетать, или восторг тысячных аудиторий. Такая вот компенсация только может быть.
– Можно представить, что чувствовал Высоцкий, играя Гамлета. Наверное, актеры и из-за этого часто злоупотребляют спиртным или наркотиками?
– Да. Алкоголь дает поначалу бодрость, силу, желание управлять залом. Но это жуткий бесовский обман. Я раза три, быть может, выпил на сцене 50 – 100 граммов, удовольствия не получил и перестал употреблять. Мне показалось, наоборот, исчезает непосредственность, потому что она организована не Господом Богом, а водкой. Для России это беда. Какие замечательные люди спивались! Я последнее время часто думаю об этом. Вот Господь ставит перед тобой защиту, но ты грешишь, грешишь и – пробиваешь ее. Становишься беззащитным. У меня, знаешь, как было? Фраза в голове не могла быть собрана в целое, пока пачку не выкурю. Только после инфарктов появилось отвращение к куреву. Тогда и бросил…
– Как-то мрачно мы разговор начали. Давайте сначала. Как пришли в искусство?
– Я учился в восьмом классе, когда один из моих взрослых друзей, студент ВГИКа, позвал на массовку для фильма “Аттестат зрелости”. Там снимался молодой Лановой, Володя Андреев и много других начинающих актеров. Потихонечку режиссер Лукашевич стала меня выделять. Однажды даже остановила съемку и говорит кому-то из ребят: “Вот он – артист”. Из массовки камера раз остановилась, потом еще раз. Потом сцену дала мне с Розой Макогоновой.
– Значит, актерство с детства в вас сидело?
– Думаю, да. В школе в самодеятельности участвовал. К тому же я учился играть на аккордеоне. Моим учителем был известный человек, кстати, автор песен “Счастье мое”, “Я возвращаю ваш портрет” – Ефим Маркович Розенфельд.
– А где ваше детство прошло?
– Москвич я. На улице Горького вырос. А когда мы переехали сюда, на улицу Расковой, мама любила говорить: “Когда мы жили в Москве…”. Представь, я родился в 1937 году, когда моим родителям было по сорок лет, и они уже не надеялись заиметь ребенка. Поэтому мое благополучное появление на свет вообще является чудесным. Со мной так носились… А тут общение с улицей. Тогда почему-то сплошные уркаганские компании нас окружали. Воровская романтика манила даже меня, изнеженного ребенка. Один раз меня били человек тридцать – руками, ногами, даже ведром. За девочку. В общем, родители не знали, что делать, и тогда папа решил оторвать меня от этого мира и отправил одного, в 16 лет, в Калининград. И там со мной произошло чудо. В комнатке, которую для меня сняли, стояла тумбочка с книгами. Смотрю, на одной написано “Записки из мертвого дома” какого-то Ф.Достоевского. Фамилию никогда не слышал даже. Я ее прочел, и со мной произошло чудо – я трансформировался.
– Как это?
– Поразило все: язык, проблемы, которые там поднимаются. Я был потрясен, что человек мог такое написать. Веришь? Стал другим, вполне серьезным человеком. Вернулся в Москву, все баловство ушло куда-то, школу хорошо закончил. Увлекся самодеятельностью. Потом поступил в Школу-студию МХАТ. А дальше счастье началось, каждодневное. Учился у великого актера Павла Владимировича Массальского и замечательных педагогов – Бориса Ильича Вершилова, Ивана Михайловича Тарханова, Александра Михайловича Комиссарова. А потом у нас преподавали мастерство Грибов, Станицын, Блинников. Андрей Синявский до ареста читал нам спецкурс по истории литературы.
– А еще однокурсники у вас хорошие были…
– У нас был какой-то фантастически талантливый курс. Я однажды сказал ребятам: у всех у нас было по четвертинке успеха, а Володя их отобрал, вылил в ведро славы и выпил. Ребята были один лучше другого. Но, к несчастью, многие очень трагически закончили жизнь. Володя Высоцкий открыл список. А потом пошло – Жорка Епифанцев, Валя Попов, который сыграл в “Заставе Ильича”, Гена Портер, Толя Иванов. Талантливейший Витя Большаков после армии сломался, и актерская жизнь у него не сложилась. Аза Лихитченко стала диктором телевидения. Луиза Неделько – красивая, эффектная – актрисой не стала. Елена Ситко играет в Театре Пушкина, все задатки звезды у нее были. Тая Додина сразу пошла на Таганку, еще до Любимова. Потом она Володю туда к Любимову и позвала. Не так давно нелепо погибла. Маришка Добровольская стала еще на третьем курсе моей женой, и мы вместе пошли в “Современник”. Кстати, у нас на курсе почти все переженились… Жора Епифанцев и Рома Вильдан пошли во МХАТ. Володя Высоцкий – в Театр Пушкина. Потом, уже на Таганке, Володька всех сокурсников уговаривал пойти к Любимову. Но, например, Жорка Епифанцев там недолго продержался. Он после нравов школы МХАТа не мог понять, что же это за театр. Все базарят, шумят, приходят не вовремя. Володя и меня устраивал туда все время, хотел Любимову показать мои спектакли.
– Вы почему в “Современнике” не задержались?
– Давняя история, не хочу вспоминать. Я потом закончил аспирантуру Школы-студии МХАТ и стал там преподавать мастерство актера. А с театрами как-то все не получалось. Человек я не очень сговорчивый, что ли.
– Ну все же вехи творческой биографии можете определить? Например, как с кино складывалось?
– У меня вехи другие – женился на Марише, родился Андрюша, развелся, женился на Лануле, умерли родители, родилась внучка. Вот они – вехи. А все остальное – фигня на самом деле.
– Ну это сейчас так кажется, а тогда…
– Меня всегда тянуло к другим тайнам. Кто я, откуда, как этом мир устроен? Все остальное было вторично. То есть я был живой молодой человек – пьющий, влюбчивый, играющий, получающий от этого радость. Это как бы было времяпрепровождением. Жить без игры вполне мог. Поэтому я постоянно создавал свои театры, но… То сам их разрушал, то другие помогали разрушать. Дошло до того, что предали ученики. Жизнь крутилась-вертелась как раз до этих самых смертей, которые тебя так заинтересовали.
– Вы же ставили спектакли и во МХАТе?
– В 1984 году на Малой сцене МХАТа сделал с Ромой Козаком, Димой Брусникиным, Гришей Мануковым и Леночкой Майоровой спектакль “Друзья”. Это Жора Епифанцев написал по письмам Леонида Андреева и Горького. Ребята были тогда еще совсем молодые, после “Друзей” стали известными. Потом поставил спектакль по пьесе Лобозерова “По соседству мы живем”. Хороший. Ефремов раз пять ходил смотреть. А затем – со мной всегда так – начались драмы. Умер Коля Шавыкин, который великолепно играл с Клементиной Ростовцевой. Потом театр начали делить, мой спектакль начали делить… А с 1987 года я занялся своим театром, но им, театром этим, надо было жить 24 часа в сутки, поэтому закончилось это инфарктами и инвалидностью.
– Для чего-то все же Господь оставил вас на этой земле?
– Не знаю, для чего. Меня все больше тянет ничего не делать, а думать. Кормит меня жена. Кино – не самое приятное время в моей биографии.
– Здрасьте. А как же популярность, известность?
– Да, бабушки в палатках меня узнают в лицо. Вон, говорят, артист пошел. После 1982 года, пожалуй, я и не снимался. В творческом плане особого удовольствия это мне не доставляло. Но все же какая-то денежка, общение с друзьями. Дурака наваляешь…
– В кино вас приглашали на какие роли?
– На разные, на дураков чаще всего. Люблю Данелию, у него во многих фильмах снялся. В основном комедийные роли играл, хотя актерское ремесло дает возможность сыграть что угодно. В театре вот, что прикажут, то и сыграешь. В “Современнике” играл, в своих спектаклях играл, как уже говорил, даже в “Записках из подполья”. Но все это для меня – исследовательская работа на разные темы: что такое Бог, что такое жизнь, что такое я.
– Ну, это уже не театр, а философия какая-то получается.
– А для меня это в последнее время становится самым важным. Возраст, наверное, дает о себе знать. Внутри ведь намешано такого дерьма, такой гордыни и тщеславия, что ой-ой-ой. Такая почва открыта для беззащитности. А что это вообще – осуществиться в своей профессии? Вот осуществился Володя Высоцкий. Это я понимаю. Это внесение в мир другого состояния. Как Пушкин. Высоцкий внес в пространство, которое называлось СССР, такое содержание, такой масштаб чувств, страданий, знания! Почему столько людей тянулось к нему? Ведь не просто так человека хоронили столько людей. Он открыл им нечто новое…
Или Смоктуновский. В актерской профессии он для меня гений. Но что он играл? Или фантастически талантливые Евстигнеев и Борисов? Что они такого наиграли-то. Разве они осуществились по-настоящему? Вот расскажу про Иннокентия Михайловича. В 1993 году во время “заварухи” актеры пришли к Моссовету, где “наши” собрались. Все жаждали возмездия, а он стал говорить о любви, о добре, о том, что в Белом доме тоже люди. В общем, я изрыдался – так он говорил. Может, это было самое великое его выступление…
В моем случае мера душевных затрат на творчество гораздо выше, чем окончательный результат. Может, лишь актеры, которые со мной работали и говорили: “Старик, ты – гений”, – оценили это.
– А вы чем все это объясняете?
– Я в жизни все делю только на черное и белое – без полутонов. Жизнь, конечно, учила чему-то, только уроки я плохо усваивал. Даже после того света мало чего пытался сделать. Вот стихи недавно написал. “И Бога данным указаньем,/ я поворачиваю вспять./ И, может быть, как наказанье,/ я начинаю жизнь опять”…
Ирина ШВЕДОВА.
Фото Александра Володина.
На снимках: Геннадий Ялович сегодня. Фрагмент из выпускного спектакля Школы-студии МХАТ “Свадьба”. В центре – Ялович, последний слева – Высоцкий.
