После его смерти даже трудно сказать внятно, кто он есть для меня. Человек с испанской внешностью и пиратским шармом. Гений баса и море обаяния. Оторва, каких мало. Голос, который невозможно с кем-то спутать и стихи, которые запоминаешь без малейшего усилия. Сотни раз прослушанные альбомы и часы застольных разговоров в “Маяке”, годы рок-н-ролльной молодости и романтизм, ушедший с ней.
Памяти Анатолия Крупнова.
3 марта 1997 года. На старинном Введенском кладбище лед вперемешку с водой под ногами. То и время краткий мерзопакостный дождь. Сотни людей пытаются пробиться поближе к гробу Анатолия, десятки стоят на оградах могил. Холодно внутри, смертельно холодно. Отвратительное ощущение опустошения. Точно по Крупнову: “Тишина, пустота, бесконечность…” Зажатый между спинами куришь одну сигарету за другой и устало морщишься на веселый треп двух придурков сзади: “Ты Кинчева видел“ В голове почему-то вертится строчка из “Абадонны”: “Зло есть зло. Ты думаешь иначе – тебе повезло.” Между голов взгляд находит отрешенную Алину в черных очках и невольно удивляешься мысли о том, что она теперь вдова.
1987 год. В голове у всех ветер, романтичный и шальной. Рок-н-ролл на днях должен спасти Союз. (Так же как в 1967 году он должен был спасти мир.) К чертям Афган! Сильнее всяких войн Воля и Разум! Все вокруг постепенно набираются смелости послать коммунистов в задницу. В воздухе совершенно странная энергетика. И более ни менее прилично записанные пленки первых концертов “Обелиска” – как откровение. Предмет нескончаемых дискуссий на школьных переменах. Молодой, еще кудрявый Крупнов. Крупский, как звали Толю в тусовке, не поет о политике, перестройке или Сталине. Крупский поет о душе. О мрачных и потаенных ее уголках, о страхе, смерти и цветах зла. И собственные его стихи практически не проигрывают переложениям Бодлера. В “Обелиске” той поры – трагическая красота ранних “Блэк Сэббэт” и неприглаженная, уже ни на кого непохожая личность.
1993 год. Последний всплеск хард-н-хэви. Время диких тусовок в Горбушке, “Нержавейки”, металлических фестивалей, нескончаемого пива и сигания со сцены в народ. Крупнов – король российского тяжелого рока. Он везде. Шорты по колено, маклаудовский хвост черных, как смоль волос и нога на динамик. “Годы проходят, стена остается стеной…”
“Лужники”. “Обелиск” открывает концерт “Эксепт” и весь зал поет хором: “День прошел, а ты все жив!”. А ведь приходили вроде бы на Удо…
1996 год. Мы с Крупским сидим в баре “МХАТ” и часа два болтаем на диктофон обо всем – о музыке и поэзии, о “Харлеях” и театре. Крупский уже лыс, колоритен безумно и в своем светском черном прикиде откровенно смахивает на братка из “бригады”. На пальце поблескивает знаменитый “магический перстень”. Крупнов со своим пиратским шармом кажется мне в тот момент одним из самых обаятельных и уверенных в себе людей. Тогда, в баре мне кажется, что перед Толиком лежит гигантское будущее – роли в кино и театре, супергруппа “Неприкасаемые”, акустический проект “Крупский и компания” и, наконец, новый блестящий состав “Черного Обелиска”. Крупский много говорит о будущем и поражает меня своим нездешним оптимизмом.
Репетиция в ДК МАИ. Мы сидим вчетвером в комнате и пока (сидя!) “Обелиск” сносит мне крышу сумасшедшим драйвом великолепного фанка, я с удивлением замечаю, что Крупский поет в пол голоса. Он экономит голос и здоровье. Бережет для концертов.
Пресс-клуб в “Манхэттене”. Крупский болен, он сидит всю пресс-конференцию с чашечкой чая, чем повергает в смятение весь бестолковый журналистский корпус, наверняка надеявшийся увидеть его пьяным или обкуренным.
Одна моя знакомая журналистка, далекая от рок-н-ролла удивляется потом: “Я думала они (металлисты) такие тупые звери, а Крупнов такой обаяшка и совсем не дурак!” Я от души смеюсь над этим открытием Америки.
Февраль 1997 года.
Саша Юрасов (директор “Обелиска”) рассказывает мне в “Маяке” о том, что наконец решена (в очень хорошую сторону) судьба нового альбома. Помню, удивляюсь столь удачному повороту событий. “Вот теперь у Толика все будет ОК!” думаю я, возвращаясь домой.
3 марта 1997 года. По дороге с кладбища таксист ржет и прикалывается над каждым поворотом, искренне не понимая моей грусти. А зря я. Ведь Крупский не уйдет от нас, он духом рок-н-ролла будет где-то рядом. Тем самым духом, что заставляет пацанов в окрестных домах часами учить аккорд за аккордом.
Антон Климов.
