Гиги Дедаламазишвили (“Мгзавреби”): «Если бы не Гришковец, непонятно, как бы нас послушали правильные люди»

Рубрики: [Интервью]  [Музыка]  

Грузинская группа “Мгзавреби”, образованная в 2006 году, стахановскими темпами обрела бешеную популярность. Невероятно обаятельный и общительный вокалист коллектива Гиги Дедаламазишвили рассказал корреспонденту  о том, как это произошло.
- Вы получили актерское образование. Наверняка это обстоятельство наложило отпечаток и на вашу сценическую манеру поведения в группе
- В первую очередь, хочу сказать, что актерское мастерство меня раскрыло, поскольку раньше я был очень застенчивым человеком. В принципе, я им и остаюсь, просто сейчас это уже не видно (смеется). Думаю, если бы я не поменял профориентацию, когда мне было 19 лет и я учился на экономическом, наверное, я бы не смог петь. Потому что это было мне очень стыдно. Когда на первом курсе на занятиях по актерскому мастерству мы начали делать какие-то упражнения, что-то читать, постепенно я понял, что, может быть, я что-то смогу спеть, выйти на сцену. Но первые 3-4 года выходить на сцену было очень трудно. Тогда я практически ничего не говорил, а потом постепенно стал чувствовать себя комфортнее.
-При этом люди любят ваши выступления за предельную искренность на сцене. Как вы прошли этот путь от стеснительного человека до всеобщего любимца?
- В какой-то момент я понял, что со зрителем мне удобнее общаться как с другом. Открылось это мне в 2008 или 2009 году. В тот раз по пути у нас сломалась машина, мы опоздали на собственный концерт в Кутаиси. Автомобиль мне одолжил мой отец, это была Волга «Газ 31». Когда мы приехали, концерт уже должен был начаться. Мы зашли в зал, не зная, что делать, поскольку до этого нам не поставили звук. Нужно было как-то заполнять паузу. Я вышел и начал просто говорить. Потом я понял, что говорил с ними, как с друзьями: мол, мы опоздали, потому что Волга моего отца чуть-чуть поломалась на перевале, из-за этого мы не поставили звук и т. д. Я осознал, что мне так привычно и после этого общаюсь с публикой по-дружески. Если что-то идет не так, я об этом говорю. Людей это подкупает, а меня делает более открытым. Я запросто могу общаться с ними и петь по-другому.
- Меньше чем за 10 лет существования вы проделали путь от маленьких площадок до стадионов. Что вам помогло снискать такой успех?
- Я не знаю (задумывается). Наверное, мы никогда не хотели быть «звездами» рока или попа. Тем более, мы не хотели быть «звездами» фолк-сцены. Просто все мы пели у моей мамы в хоре, оставались друзьями, но никогда не лелеяли амбиций создать свою группу, чтобы все девушки были нашими и заработать все деньги. В итоге постепенно-постепенно мы достигли определенного уровня. Первые концерты мы играли в странных местах. Крестная нашего перкуссиониста Миши работала в школе и попросила нас прийти на открытый урок. Конечно, мы пришли, не взяв даже с собой аппаратуры. Просто сидел класс, мы исполнили 4-5 песен перед восьмиклассниками. Какие-то парень и девочка сказали, что они наши песни знают, и для нас это было откровением. Потом мы играли в институтах, а позже появились по телевизору, который, как известно, меняет нашу жизнь. По крайней мере, тогда. Сейчас, может быть, уже не так меняет, так как от телевидения мы уже зависим меньше. А тогда не было фейсбука, «ВКонтакте».
- В России вы стали популярными благодаря Евгению Гришковцу? Или были еще какие-то факторы?
- Гришковец — это обязательно! Я вообще очень благодарен этому человеку и судьбе, что он в нашей жизни появился. Наверное, он сыграл очень большую роль, потому что он показал нас своему народу и сказал, что эти молодые грузины — его друзья, и нас стоит послушать. Если бы не Гришковец, я не знаю, как бы нас послушали правильные люди. Что я под этим подразумеваю? Это люди, которые пишут, говорят, к мнению которых прислушиваются. Если бы не Гришковец, наверняка бы было все по-другому.
- Вам тяжело было притираться с ним друг к другу? Человек-то он, судя по всему, довольно непростой…
- Пожалуй, это самый легкий человек из тех, кого я знаю. В хорошем смысле этого слова. Если бы я его не знал, издалека он бы мог мне показаться неприступным или очень критичным. Но я думаю, что он очень простой мужчина — большой ребенок, но не с хлопотами, не инфантильный. Так что с ним работать и дружить очень-очень легко. Даже, может быть, больше у меня в голове какие-то проблемы.
- И в чем эти проблемы заключаются?
- Я ленивый, быстро загораюсь, а потом быстро остываю. Это моя самая большая беда. Концентрироваться на чем-то долго не могу. Очень много раз при работе с Гришковцом я не сдавал в срок песни. Постоянно что-то не получалось, но он при этом ни разу меня не упрекнул. Для него важнее всего создать комфорт и себе, и нам.
- Скажу вам в оправдание, что творческий процесс с Гришковцом в вашем случае более трудоемок, чем в случае с группой «Бигуди». Они делали легкую лаунжевую подкладку, тогда как вы пишите не только музыку, но и тексты. Почему, кстати?
- Когда мы только начинали с Женей обсуждать нашу будущую работу, у нас с ним было два самодостаточных проекта. Все знают, что он — драматург, а мы — группа со своим репертуаром и стилем. Сейчас получилось так, что две разные темы слились воедино. Не получилось так, чтобы мы только пели или бы он только читал. Конечно, в каких-то песнях он больше читает, в каких-то мы больше поем. Это зависит от самих песен. В принципе, Женя был генератором идеи. Даже в музыкальном смысле он нас продвинул. До этого мы каких-то жанров опасались, а он говорил, например: «Ребята, я хочу, чтобы здесь было регги». И реально у него очень хорошая интуиция!
- А какой смысл несут тексты, которые вы поете наряду с гришковцовскими речитативами? Это перевод его мыслей?
- Не всегда. Есть песни, где непрямой перевод, а есть принципиально иные смыслы. Но, в целом, мы старались, чтобы сказанное и спетое совпадало по настроению. Вот это была самая главная задача. Изначально мы действительно хотели использовать прямой перевод, но, наверное, это не принципиально. У нас есть песня «Пойте. друзья», где мы очень долго сочиняли текст и в конце написали: «В небесах увидел ад и рай, ничего не нашел, из-за этого вернулся». Вот такие мы пели абстрактные вещи, а Гришковец читал свои тексты. Хотелось какой-то народности, отсюда и народные напевы.
- Ваше актерское образование как-то вас дополнительно сблизило с драматургом Гришковцом?
- Я бы не сказал, что мы особо общаемся на эти темы. Мне бы хотелось, конечно… Я видел всего его спектакли, некоторые из которых я пересматривал по нескольку раз — живьем, кстати. Этому я очень рад. Мне очень нравится! Но всегда он с нами говорит как драматург и писатель с музыкантами. Недавно я, кстати, понял, что с детства я хотел бы с моими любимыми писателями — Уильямом Фолкнером, Томасом Манном и другими — пообщаться о судьбах их героев и книг. И когда мы с Женей начали дружить, я продолжал читать его книги и потом я понял, что у меня есть возможность с одним из моих любимых писателей поговорить о его произведениях. Я это сделал. Это было незабываемо: как-то я попросил уделить мне вечер, чтобы мы с глазу на глаз обсудили его книги. Он ответил на все мои вопросы, он мне рассказывал о своих друзьях, с которых писал некоторых героев.
- Сейчас что-то новое с ним готовите?
- Готовим. Это очень трудно. У нас были такие моменты, мы записали пару новых песен, но, наверное, я пока еще не готов сделать целую программу, потому что я буду обязательно повторяться, а мне не хочется этого делать. Так что мы берем какую-то паузу, после которой что-то обязательно сделаем. В принципе, это и задумывалось как какой-то одноразовый проект. Но, как видите, это продолжается.
- Те русские песни, которые существуют в творчестве “Мгзавреби”, писались специально для нашей аудитории?
- Нет. В 2007-м, когда мы только начинали выступать, зашла моя тетя и рассказала, что ей ночью на спалось, и она написала: «Просыпается заря. Тихо лодочка плывет. Ветер дует в паруса. И меня к тебе несет». Я ей ответил: «Спасибо, но нам это не понадобится». А она призналась: «У меня чутье, что вы когда-нибудь это используете». Тетя от нас ушла, Царствие ей небесное, но она была таким магическим человеком, который мог что-то предчувствовать. И действительно через 3-4 года мы записали эту песню. Потом я написал песню «Жил на свете человек». Мы ее поем нечасто, потому что это очень грустная вещь. Я ее посвятил подругу моей мамы, которая меня учила русскому языку. В период моего обучения в школе она мне помогала с этим дома. Она тоже умерла после болезни, я ее очень сильно любил и хотел посвятить песню, но понял, что не могу это сделать на грузинском, ибо всю жизнь я с ней общался на русском. А потом я влюбился, у меня жена русскоязычная, из Киева, так что я тоже не мог не посвятить ей песню (смеется). В итоге я написал музыку, а в качестве текста мы использовали стихотворение Эдуарда Асадова, которое ей нравится. «Потому что я верю в чудеса» изначально была написана по-грузински, но мы нашли человека, который сделал нам русский текст. В основу «Прорвемся» положен стих 1997 года, который помогал нам всю сознательную жизнь. Автор этого стихотворения три года назад тоже ушел от тяжелой болезни. То, как он ушел, стало стимулом для меня, потому что он был очень молодым и ярким певцом и актером, сочинял стихи, играл в русском театре имени Грибоедова. Вплоть до последней своей минуты он был на репетиции и умер в день премьеры. Недавно, когда мы начинали записывать альбом, случайно я вспомнил этот стих. Мы же люди, любим понять, а мне хотелось доказать себе, что у меня все хорошо, надо просто прорываться.
- При всем своем жизнеутверждающем посыле, ваши песни на русском почему-то довольно грустные. Почему? Вы много страдали?
- Не знаю. Кстати, да, я об этом сейчас задумался! Наверное, из-за того, что кроме жены, адресаты всех этих песен мертвы. Просто на русском очень интересно петь, потому что есть слова, посылы, которые по-грузински передать невозможно. Конечно, я могу выговаривать, но слушать это будет немного трудно. Так что на русском мне, конечно, трудно петь, но таких посылов, как в «Прорвемся», на грузинском бы не было. Один друг, московский режиссер, мне сказал: «Вот, Гиги, ты на концертах такой веселый, но когда ты поешь «Прорвемся», ты меняешься, у тебя становятся другие глаза». Потом я и сам это заметил.
-Вы будете продолжать песни на русском?
- Обязательно! Просто мы очень трепетно к этому относимся, потому что много — не значит хорошо. Сейчас я знаю, что эти несколько песен из моего репертуара хорошо слушаются именно на русском. Теперь я должен найти специально обученного человека, который еще напишет русских текстов (смеется).
- Как складываются ваши отношения с российскими медиамагнатами, с лейблом «Снегири»?
- Хорошо! Хочу сказать, что, в первую очередь, я с ними дружу. Это самое главное. Со «Снегирями» мы подписали контракт, а вообще я очень боюсь контрактов. У меня контрактофобия (смеется). Я сразу подписываю, ничего не читая, иначе, если прочитаю, то начну сомневаться и долго размышлять. Со «Снегирями» мы работали восемь месяцев, прежде чем подписали договор. За это время мы даже сделали пару концертов, хотя обычно так не делается. В первую очередь, нас с ними понравилось общаться. С ними у нас не было никаких конфликтов. Мы единомышленники, уважаем друг друга, знаем, что хорошо для них и для нас, делаем одно дело. Из-за этого время летит незаметно, а, между тем, с момента подписания контракта прошло уже полтора года.
- А насколько у вас в Грузии развит шоу-бизнес?
- Там вообще все по-другому, потому что страна маленькая. У нас работают чуть-чуть другие правила. В принципе, те же правила и в России, но у вас страна огромная, поэтому это выглядит немного по-другому. У себя на родине мы стали популярными, прежде всего, за счет сарафанного радио. В Грузии очень большую мощь имеет телевидение. Концерты же, в основном, государственные. За год играешь по 2-3 концерта в Тбилиси, Батуми и Кутаиси, так что работы у артистов, к сожалению, не так много.
- Никакого давления со стороны государства вы при этом не испытываете?
- Нет. Мы с удовольствием выступаем на мероприятиях, типа Дня города, потому что нас никто не заставляет, чтобы мы рекламировали губернатора или кого-то еще. Единственное, тебе придется после концерта идти и пить с его устроителями (смеется).
- Каким образом вам все-таки удалось сохранить костяк группы в неизменном виде? Ведь семь человек — это не шутка!
- Просто у нас хорошие примеры. Меня, например, очень вдохновляет Radiohead, потому что они вместе со школы. Участники «Машины времени» тоже вместе уже много лет. Но мы изначально не музыканты. Мы занимаемся музыкой только потому, что мы вместе и делаем проект “Мгзавреби”. Поэтому у нас нет сайд-проектов, сессионных музыкантов и т. п. Недавно смотрел фильм, где гитарист U2 Эйдж говорит: «Если бы не U2, я бы не был музыкантом». Аналогичная история и у нас. Мы осваивали инструменты, копили деньги, вместе копили деньги на аппаратуру. Так мы выучили друг друга, ребята уходили с работы. Не потому, что у нас другого выхода нет, а просто нам так нравится жить. А сейчас у нас есть стимул играть, потому, что мы имеем семьи, так что надо сейчас держаться друг за друга и прорываться.
- Не секрет, что на многих концертах ваш состав расширяется до 20-ти человек. Откуда эти люди?
- Это тоже друзья. Я собрал всех моих друзей, которые что-то могут в музыкальном плане. Например, моя сестра, которая поет в двух песнях, 4-5 моих друзей, которые исполняют грузинские напевы. Также есть виолончель, вторая флейта, труба, джериду в одной песне. Я никогда не называл их сессионными музыкантами. Мы все друзья, все — группа, и не имеет значения, в одной песне играет человек или в двух. Это длилось, пока они не начали жить нормальной жизнью (смеется). А мы остались детьми. Потому что музыканты — это вечные дети.
Денис Ступников, специально для InterMedia


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий



««« »»»