Так получилось, что я теперь часто возвращаюсь домой тем же путем, каким шел из школы, когда учился на Тверском бульваре.
Но только это было четверть века назад. И, хотя некоторые детали остались как были – арка, переулок, несколько домов, – все остальное полностью изменилось.
Раньше здесь всюду жили люди. Все было открыто – дворы, окна, даже подъезды, – и этих людей было видно и слышно.
Повсюду были какие-то старики и старухи, интеллигенты, алкоголики, работяги, ударяющие по пиву после работы усатые инженеры в галстуках и с дипломатами, городские сумасшедшие, наконец.
Они стояли в очередях, они ругались, они пели песни среди ночи – или громко ругались на тех, кто пел песни..
Это не всегда были приятные люди, но среди них было приятно жить.
И все было дешево.
Дешево было все, понимаете?
На моем пути – пусть уже и не в школьные времена, а чуть позже, но все же, – был кавказский трактир с внутренним двориком, где стояли самые обычные пластиковые стулья, и стоило там все копейки.
Теперь на этом месте жилищный комплекс.
И недалеко, где был рынок, – еще один жилищный комплекс.
А дальше еще один, и еще.
И везде закрыто, везде шлагбаумы, и охрана, и запертые дворы, и уже чья-то личная охрана вокруг машины, и бесконечные офисы непонятно чего, где занимаются непонятно чем, и магазины – подарки-ювелирка-тряпки-подарки-ювелирка, и ездят спортивные автомобили с открытым верхом, и рестораны, много, много ресторанов, сотни ресторанов, один дороже другого, у которых толпится “лондонская” абсолютно толпа.
Толпа неотличимых друг от друга мужчин и женщин – молодых, красивых, нарядных, немного надменных и очень не бедных. Скорее всего, работающих в обслуге тех людей, кому принадлежат эти жилищные комплексы, и эти офисы, и эти магазины.
Им хорошо, этим людям.
Им, может быть, слегка тревожно из-за того, что Крым вернули, и на Донбассе до сих пор не сдались, и санкции еще, а так – им все очень нравится.
У них карьера.
А потом у них пятница.
У них праздник.
А я хожу мимо них той же дорогой, какой шел из школы двадцать пять лет назад – и смотрю на этот праздник.
Как я хочу плюнуть им в суп.
Нет, плюнуть мало. Я хочу харкнуть им в суп.
Я хочу, чтобы эти спортивные автомобили с открытым верхом загорелись на ходу – и с резким, неприятным, визжащим звуком въехали на полной скорости в стену.
Я хочу, чтобы закрылись эти магазины, и неизвестные, но заведомо милые моему сердцу люди разбили, подожгли и заселили бомжами эти жилищные комплексы, и не было бы больше на улицах этой нарядной сволочи, толпящейся у ресторанов, а стояла бы одна тихая очередь за чем-то необходимым, а сволочь чтобы толпилась в аэропортах и била друг друга своими модными сумками по голове, в попытке успеть на рейс из России.
И чтобы все эти люди, которые приехали сюда за деньгами и карьерой, и испортили и отравили мой родной город неизбежно следующей за ними дороговизной, и вечным строительством, и магазинами, и ресторанами, и сумками, – уехали отсюда, провалились под землю, горели бы синим пламенем на тротуарах, на проезжей части и вообще везде.
И чтобы ни один поганый велосипедист не совался здесь на свои поганые велодорожки – боясь угодить под бронетранспортер или танк.
Чтобы не было больше праздника.
Кончился чтобы их праздник – а заодно и карьера, и строительство, и “авторская кухня”, и тряпки, и “подарки”.
Вот тогда мне будет хорошо.
Тогда я буду возвращаться домой той же дорогой – иногда, правда, прижимаясь к стене на минуту, мало ли что, на всякий случай, – и мне все равно будет хорошо.
Мне будет плохо, но хорошо.
Потому что хорошо – это когда ты точно знаешь, что не только тебе одному плохо.
