Кинешма

Больше всего на свете я люблю проснуться в городе Кинешме, в старом купеческом особняке, балкон которого выходит на Волгу, а большие окна – в сад, за которым видны пузатые соборы с тонкой колокольней.
Проснуться, уставиться куда-то вверх, на высокий потолок, и мечтать – разумеется, не о будущем, future is shit, как мудро заметил Тирион Ланнистер, – только о прошлом.
Мечтать, представляя себя единственным сыном в купеческом семье – разбалованным до последней степени, погрязшим в интеллигентности и плюющим на родное текстильное дело, инфантильным, преждевременно растолстевшим, – который освоил уже Ницше и Шопенгауэра, и теперь мучительно выбирает между самоубийством и покаянием перед родителями с последующей женитьбой на Елизавете Гордеевне с румяными щеками и сонным лицом. Самоубийство пока выглядит предпочтительнее.
Этого прошлого никогда не было.
Но что-то же все-таки было здесь, было – и потому Волга по-прежнему удивительна медленными летними вечерами, когда пацанчики бродят по набережной с бабами и музоном, и чудом уцелевшие дома нотариусов и потомственных почетных граждан тонут в крапиве на болотистом берегу, и не плывут теплоходы, зато плывет одинокая странная баржа, глухо и нежно постукивающая в темноте на полном ходу.
И я слушаю эту баржу, которую мне уже почти не видно, и вот-вот пойду спать, чтобы наутро проснуться там, где я больше всего на свете люблю просыпаться, и думаю о том, что и будущее, может быть, не совсем shit.
Особенно если покаяться перед родителями и больше не читать Шопенгауэра.