Саша Медведев = один в один певец ШурА (SHURA)

Рубрики: [Интервью]  [Музыка]  

ШураОб участии Александра Медведева, известного публике как ШурА, в телевизионном ТВ-шоу «Один в один» я узнал раньше, чем об этом объявили в СМИ: мы с ним соседи и распевается певец так звучно, что слышно как из собственного коридора. Столкнулись в лифте, спросил – откуда вдруг в репертуаре 80-летний Николай Сличенко и 75-летний Том Джонс; оказалось – работа над образами. Пригласил в эфир «Правды-24» рассказать поподробней, но беседовали и о незабываемых наркотиках, о и подзабытых друзьях.

Ира может и в морду дать

– Так, ну, прежде всего про «Один в один». Там непонятная для меня история. Почему вы все там стараетесь как можно ближе к оригиналу исполнить?

– Да, да. Мы стараемся буквально повторить оригинал.

– А смысл, когда есть оригинал?

– Но не все оригиналы живы. Некоторых уже нет.

– А ты имеешь право отказаться от предложенной кандидатуры?

– Нет, я не имею никакого права. Вот, казалось бы, образ «Чи-ли» (солистки группы Ирины ЗабиякиЕ.Д.), ну, плевать, мне на каблуки встать – раз плюнуть. Да не тут-то было. Оказывается все не так-то просто. Ведь тут нужно не переиграть, не сделать гротеск, не обидеть артиста. Тем более, ныне живущего и здравствующего, который может приехать тебе и в морду дать, если чего. Она женщина такая. Вот. Тут интересная история. И нужно опять же убрать все своё. Все, что во мне копилось столько лет.

Да, и с моим тембром это очень тяжело. Но с нами такие замечательные педагоги работают, огромная им благодарность, просто сумасшедшие педагоги, которые переворачивают нас с ног на голову, и делают это здорово.

– Мне всегда казалось странным, когда таким именно, как ты артистам, ставят задачу изображать других персонажей, потому что у тебя имидж-то выпуклый, так скажем, впечатляющий. И тебе, наверное, сложнее, чем…

– Мне было Сличенко очень тяжело делать. Сличенко ведь на сцене стоит статично, ничего не делает даже руками: ведь в советское время цензура была. Я думаю, ну, почему он так стоит? А мне объяснили: Саша, цензура. Хотя, как вот – цыгане, и не дать сделать что-то руками на сцене? И я статично стоял, и это вообще для меня очень было необычно. И Том Джонс, которого я сделал в этой программе, он тоже не очень-то и двигался. А мне так уже хочется подвигаться, потому что я-то энергичный человек. И то же самое «Чи-ли», не такая уж она энергичная, понимаете.

– Что в проекте важнее, вокально попасть или по пластике?

– Безусловно, вокально. Потому что маску все-таки тебе делают.

– Мешает это петь, да?

– Мешает, конечно.

– Вы вживую там поете?

– Безусловно. Сначала я думал, ой, да нет, будет фонограмма, раз уж маска. А пришёл на проект, и у меня челюсть упала на пол – все живьём.

– А вот, мне кажется, по жизни-то Том Джонс не слушаем?

– Нет… Зато Сличенко-то я как раз знал, потому что бабушка была огромной его поклонницей, и я пою цыганские песни.

– А бабушка в твоей жизни это определяющий, первый продюсер, можно сказать.

– Да, первый продюсер, первый имиджмейкер, первые вокальные уроки, да, это непросто так. И Сличенко был любимым её исполнителем. И мне это было близко. Тем более, песня называлась «Письмо матери». А бабушка мне была мамой. А Том Джонс, для меня это вообще было что-то такое…

– Да, не твоя история.

– Не моя история. Но мне вроде бы удалось.

– А есть исполнители, которых хотелось бы сделать?

– Конечно, хочется многих сделать.

– Например?

– Ай, сейчас скажу. Хочется сделать Лайму Вайкуле, хочется сделать Людмилу Марковну Гурченко. Это из женских образов. Из мужских хочется сделать Валерия Леонтьева, очень хочу спеть «Дельтаплан».

Отказались от дурацких развлечений

– А с кем ты дружишь: если мы говорим о друзьях Шуры, это кто?

– Друзья из шоу-бизнеса, да?

– Нет, вообще.

– Вообще это мой коллектив. Это мой директор, мой пиар-директор, мой балет, мой звукорежиссёр, их семьи. То есть и дни рождения, и Новые года, и все праздники – мы все вместе. Так как мы 24 часа вместе. И поэтому мне повезло. У меня новая семья появилась. Девять лет назад мы познакомились с директором. Перевернулось все с ног на голову. То есть отказались от большого приёма алкоголя. Отказались от различных дурацких развлечений. То есть ушли полностью в работу. И это здорово. Сейчас очень все прочно.

– А считается артисту нужно какое-то топливо. Чем-то он же должен энергетически подпитываться?

– Бывают выходные дни. Есть любимые рестораны, безусловно, которые я посещаю. И где-то какое-то хорошее вино – с удовольствием. То есть я стал ещё ценителем вин на старости лет.

– Мы про московские рестораны говорим?

– Конечно, конечно.

– А когда на гастролях, бывает же, что в один и тот же город приезжаешь второй, и третий и четвёртый раз.

– Конечно, у нас, как правило, так и получается.

– Да, и там какие-то оазисы образуются?

– Образуются. Уже есть в Одессе определённый ресторан. Есть в Италии, в которой я очень часто бываю. В Пизе есть четыре места, в Риме есть около 20-ти любимых мест уже, где подают шикарные трюфели. Есть, конечно. Есть в Санкт-Петербурге очень много хороших мест. Да, уже есть.

20 лет творю добро

– С Одессы ты как бы начал. Вся история с Одессой, вот то, что сейчас на Юго-Востоке Украины проходит, как-то обсуждается?

– Нет, мы не обсуждаем в коллективе.

– Но это никак не отразилось на гастрольных планах?

– Безусловно, это отразилось на гастрольных планах. Это отразилось и на настроении в моем сердце, в моей душе, конечно. И меня это задевает. И я достаточно ранимый человек. Но просто как-то эта тема в нашем коллективе не обсуждается, чтобы больше времени оставалось для работы, и все-таки, я думаю, что правительство решит эту проблему само. И лезть в политику артистам вообще, наверное, не стоит, я так считаю.

– Но здесь с тобой не согласились бы некоторые.

– Ну, некоторые согласились. Некоторые больше никуда и не едут поэтому. Нет. Я рассуждаю, конечно, в квартире на своей кухне. Знаете, где находится у меня кухня. Так как мы соседи. То есть вот в таких местах. А выносить это на суд общественности, ну, у каждого своё мнение, безусловно. Я не хочу высказывать его.

– Но ведь к вам же прислушиваются, к артистам. Потому что у каждого есть поклонники, у каждого есть фанаты. И ваше слово имеет вес.

– Я не хочу навязывать моё мнение кому-либо. У каждого человека должно быть своё мнение в голове, свой взгляд на вещи. И вот это как раз, я считаю, неправильно, чтобы артисты диктовали через поклонников политику. Это вообще неправильно. Артист должен диктовать слова и тексты песен. И музыку. Вот, чем должен заниматься артист. Каждый занимается своим делом. Для этого есть политики. Я могу высказать только мнение. И не более.

– Ну, а мне кажется, что это просто такой уход от неудобной темы.

– Это не уход. Знаете, это было по жизни всегда так. У меня всегда так было. Я всегда делал то, что люблю. То, что я умею, и то, что я точно знаю. Я не учился политике, и я могу неправильно выразиться, неправильно сказать. И чем-то кого-то обидеть. То есть я точно знаю о музыке все, чем я занимаюсь. Я точно знаю, хотя не знаю нот, я знаю все о музыке.

– А если не о музыке. Этот год, он юбилейный. Во-первых, 20 мая – сорок лет. А в октябре – 20 лет творческой деятельности. Как будем отмечать?

– Но мы-то с вами, можем быть, как соседи отметим.

– Легко.

– Не день в день, а на следующий день. А так я от всей души приглашаю на моё юбилейное шоу «20 лет творю добро», будет называться громко эта программа. Ну, раз была такая песня. Это будет «Известия Холл» на Пушкинской, 30 октября. Добро пожаловать. Всего лишь один день – это будет большое, красивое шоу, это будет цирковое шоу. Это будет шоу с живым оркестром.

– С цирком – какая-то интрига. Откуда взялся цирк?

– Будет очень интересно, мы вкладываем туда и душу, и финансы все которые есть, и романсы.

– Но финансы туда не только вкладываются, полагаю. Это все-таки коммерческое будет мероприятие.

– Это будет некоммерческое мероприятие. Это будет убыточное мероприятие. Это будет мероприятие для людей. Это будет отчётный концерт. Никогда отчётный концерт не приносил никому никакой прибыли.

– Разве?

– Да. Но если только уж совсем каким-то там, знаешь, заумным. А так вот, если по чесноку, обыкновенному артисту, который хочет сделать красивое шоу, – то это всегда в убыток. Ну, и что?

– Сейчас ведь с «корпоративами» тоже, мне кажется, как-то не очень…

– Вы знаете, я не страдаю, нет. У меня все замечательно. Я не поднял цену.

– Я понимаю, что про свои личные дела не всегда хочется говорить.

– Почему? Я всегда говорю о своих личных делах. И ничего не стесняюсь никогда.

– А в целом в отрасли сейчас ведь несколько изменилось положение?

– У меня – все нормально.

– Это в основном клубные истории?

– Безусловно, у меня нет «зальников». Я просто даже, если и предлагают мне, не иду на это. Потому что я знаю по нашим, даже матёрым (не буду называть их имён), тем самым звёздам, что они даже «тысячники» не собирают. Уже только по 500 зрителей. То есть, мне лучше прийти в битком набитый клуб и отпеть концерт, чем прийти в полупустой зал. А ценник все равно будет один и тот же. То есть, у меня – клубы. Это моё. Меня это радует.

– А ведь клуб, это ведь ещё, наверное, энергетика другая, камерная?

– Абсолютно. И энергетика, и подача другая, подача оттуда – другая. Ну, а степень ответственности… говорят, «ой, степень ответственности в клубе меньше». Нет, ни фига, не сказал бы этого. То есть, я подхожу так же основательно и к «залу», если приходится когда-то работать зал. Так же ответственно, меня так же трясёт перед выходом на сцену в клубе.

– А трясёт? После всех этих лет?

– Я пью валерьянку перед выходом. Я никогда не думал, что в 40 лет буду переживать за выход на сцену. Но это хорошие переживания. Это очень приятные ощущения.

– А вот про клубы. Евгений Маргулис рассказывал, что ему нравятся клубы, потому что он любит видеть лица, любит видеть реакцию.

– В зале лиц не видишь. В зале на тебя светят порталы и «пушка». Ты абсолютно не видишь никого.

– А вот, мне кажется, это же может как-то смутить. Увидишь какое-нибудь лицо человека, который позёвывает. Или что-то в этом роде. И сразу – облом. Мне кажется, лучше не смотреть.

– А я и в клубах не смотрю. Честно скажу. Я пою вот туда, над головами как бы.

– Репертуар приходится каким-нибудь образом под аудиторию подстраивать?

– Абсолютно. Каждый раз я прихожу на саунд-чек. Хотя мне многие говорят, зачем ты идёшь на саунд? У меня огромная с собой уже аппаратура, багаж, который мы возим с собой. Но я всегда иду на саунд-чек, потому что мне нужно посмотреть зал, понять как стоят столы, какой будет свет, где у нас окна, где бар. Спрашиваю «какая у вас публика?». Продаются ли заранее столики. Директор мой всегда ругается: «зачем тебе это надо?». Мне это надо, чтобы понять, как составить программу, что спеть. Изначально выдать хиты, или попозже оттянуть. Будут ли в зале дети. Потому что иногда в ночные клубы сейчас стали пускать с детьми. В частные ночные клубы.

– Ну, «дети» – это подростки имеются в виду? Или совсем дети?

– Приходят и с малышами. Приходят. Уже понимаю, что мне одеть, какой что длины, какой высоты каблук и каблук ли вообще.

Чтобы ты сгорела, эта газета

– А про детей. Просто по ассоциации. Какой-то был период, в разных интервью часто говорилось, что мол будут дети.

– Ну, хочу, это хочу. Хочу опять детей. Хочу.

– Но?

– Сейчас 40 лет отмечу, и посмотрим. Просто не все было хорошо. Онкобольной как никак. Но вроде вот последние анализы хорошие абсолютно.

– Да, читал, кстати, в одной газете, не буду её называть, что Саша Медведев все придумал про рак, никакого рака у него нет.

– Чтобы та газета обанкротилась. Чтобы ты сгорела, эта газета. Нет, вообще я не понимаю тех людей действительно, которые вот об этом могут врать. То есть, Господь, безусловно, потом накажет за такое вранье. А я как-то говорил про наркотики, которые когда-то употреблял в жизни. Также этот рак: куда я пропал. Ну, что я буду врать?

ИЗ ИНТЕРВЬЮ 2013 ГОДА:

Я и вправду три года на наркотиках сидел. Был это весьма тяжёлый период. Успевал кое-как работать, но и жрать наркотики приходилось… Да такой была вся тусовка! Они же вряд ли святые? Шоу-бизнес у нас напичкан просто наркотиками. Мне безумно тоже хотелось много раз попробовать. Просто удержаться сил не нашлось. Ума и силы воли, скажем так, не хватило. Слава Богу, закончилось все это. Прошёл я в неплохой клинике курс реабилитации. Я пережил сложный период, и теперь меня вряд ли кто этим сумеет соблазнить… По сути, потрачено все было… Долгое время не было у меня ни жилья, ни даже машины. Всё в момент тогда на друзей уходило, на наркотики, на рестораны. Тогда потерял я, наверное, порядка тысяч пятнадцати долларов, но может быть и больше. Но в период лечения со мной рядом никого не было из тех, с кем эту жизнь я прожигал. Никого из коллег тогда я практически не видел. Я ведь молчал долго о болезни своей. На меня, невменяемого, страшно смотреть было, поэтому очень сильно я сузил круг своего общения.

 

– Это связанные две вещи?

– Это были абсолютно связанные две вещи. Да, потому что было, было столько этих наркотиков, что организм уже не справлялся с этим. И он выдал мне эту болячку. Но я благодарен Богу за то, что у меня случилось это. Потому что, если бы не было рака, я не получил бы этот урок. Я бы просто сдох, и все. А я получил этот урок. Я получил это в наказание и в награду одновременно.

– В наказание за что?

– Ну, за такое употребление, за отношение.

– А, понятно.

– Но я делал это от одиночества. Ты приходишь домой, ты абсолютно один. Перед тобой на шоу стадион, а ты приходишь домой, ты – один. Чтобы не сойти с ума – наркотики. Ну, это опять же, может, я в оправдание себе это говорю.

«Мы лепили с ним куличики в песочнице»

– А когда певец Медведев последний раз был в Новосибирске?

– В качестве артиста?

– Гастролёра, да.

– Была такая история. Пригласили. Большой концерт, сборная солянка.

В тот же день я передавал документы маме на квартиру. Происходило очень весело. Я подъехал на своей машине. Мама с друзьями – на своей. Вот так протянулась мамина рука, забрались документы, закрылось окно. Ни «спасибо», ни «пожалуйста» не сказал никто. Уехали. Вот.

Чуть позже мы узнаем, что в этом зале – «перепродажа» билетов. И вместо трёх тысяч было продано чуть ли не восемь. Там такая давка. И что убили одного человека, задавили.

ИЗ ИНТЕРВЬЮ 2013 ГОДА:

Мама из Новосибирска приехала, устроила меня в клинику, жила со мной там вместе. Лечение, кстати, недорого стоило, но в то же время массу всего прописывали. Курс тогда обошёлся в районе двух тысяч долларов. И после лечения проснулся у меня аппетит зверский. Больше не было затуманенного взгляда и впалых щёк… Она живёт сейчас со мной в Москве. Она для меня и подруга. Она очень мне помогает во всем: и в выборе репертуара, и в одежде. Я рад такому, потому что мы раньше не дружили и общались мало. Только мама когда поняла, что сын её занимается не столь уж ерундовой работой, стали у нас складываться с ней хорошие отношения. Она давала мне всегда полную свободу, но мы друзьями все-таки не были долгое время.

 

– То есть, такой аншлаг был, да?

– Ну там была сборная солянка. И половине артистов уже не заплатили даже половину суммы. И мне дали только три копейки. И гримёрку не дали. И гостиницу не оплатили. Да пошли вы. Мы собрались и улетели. То есть, ну, вот так.

В оконцовке оказалось что? Что эти люди просто торговали овощами и фруктами. И вдруг решили в один из прекрасных дней организовать концерт, вот такую сборную солянку. Никому не заплатили гонорар. Концерт состоялся. Кто-то отпел, кто-то улетел. Ну, было такое безобразие.

Как-то больше не хочется.

А вообще город считает почему-то, не знаю, с какого перепугу, что я должен прилетать к ним абсолютно бесплатно и петь на каждом углу. Я так не считаю.

– Отчего? Ведь родина все-таки.

– Вот так хотя бы сказали однажды: Саша, мы тебя просим, пожалуйста, приедь, тебя мы любим, ждём, спой нам. Нет. Говорится другим текстом, другими словами, в приказном тоне. Нет, не поеду.

– Ну, среди городов, если уж мы и по зарубежью прошлись, и даже Одессу вспомнили, а про Ригу – нет. Рига ведь, мне кажется, в биографии такой значимый пункт, да?

– Мы вернулись не из Риги, а из Таллинна недавно… Рига же у меня вообще, как (напевает) «музыка нас связала». Рига меня связала с двумя вещами. Прекрасный город, я езжу туда на гастроли постоянно. Ещё я там закончил школу фито-дизайна и получил свой первый диплом. Я не окончил школу.

– Это сколько лет было?

– Мне тогда было как раз 13 лет. Я после получения диплома пошёл петь в ресторан. Приехал в Ригу со своей тётей Таней, тётей родной, посмотреть на город.

И в гостинице, как сейчас помню, «Спортивная» она называлась, были курсы по фито-дизайну. А я уже дома что-то ковырял из цветочков, делал какие-то букетики. Даже кто-то их покупал в то время у меня, так смешно получалось. И я думаю, а дай-ка пойду схожу. Там какие-то латы стоило, не помню, какие деньги в те времена были, что-то копейки. Я пошёл. Мне понравилось. И так на меня со стороны посмотрела японка. Все взрослые люди сидят, а тут какой-то пацан пришёл. И, главное, делает. И делает красиво по цветам, то есть, составляет. Мозги есть.

– Икебана.

– Икебана, да. И она мне предложила бесплатно у неё остаться на курсах. И даже мне оплатила отель.

То есть, тётя Таня, конечно, с радостью говорит: о, замечательно, мне тебя обратно не тащить в Новосибирск в этом ужасном поезде. И я полгода прожил в Латвии, был на питании в столовой там. Ну, мне всего хватало. Отучился. Получил диплом. Являюсь сценографом и фито-дизайнером.

– А где сейчас тетя Таня?

– Дай Бог ей здоровья, в Новосибирске. Я то, что связано с Новосибирском, как-то потерял. Ну, все родственные отношения. У меня другая родственная линия – это в Алма-Ате.

– А что там, в Казахстане?

– Там бабушкина сестра, бабушка у меня была близнецом, вот её близнец. Ну, плохо себя сейчас чувствует, правда. Дай Бог, чтобы все хорошо было.

– А считается, что близнецы, они ведь очень связаны. И, наверное, смерть бабушки очень её там…

– Она пережила намного бабушку. Но сейчас плохо ей. Ну, там большая семья. Я думаю, все справятся.

– Друзей детства не осталось?

– В детстве у меня был самый замечательный друг. Его звали Ваня. Это был… ну, дети-солнце их называют. Я не буду говорить по-другому. Он жил в соседнем подъезде. К сожалению, сейчас его уже нет. Это был мой друг. И он был гениальный. Он был весёлый, классный, обаятельный. Мы лепили с ним куличики в песочнице. Он очень медленно ходил, но меня это нисколько не смущало.

Все мои партнёры и партнёрши очень весёлые, ха-ха, и забавные люди. Мне всегда везёт с окружением.

– Да, пожелаю, значит, чтобы все юбилеи прошли весело…

– (напевает) «Мы желаем счастья вам. И оно должно быть таким. Когда ты счастлив, счастьем поделись с другим!».

– Ну вот, оказывается Шура знает классику советского рока.

Фото: Айсель МАГОМЕДОВА.


Евгений Ю. Додолев

Владелец & издатель.

Оставьте комментарий

Также в этом номере:

Макаревич о карикатурах
С любимыми не расставайтесь
Немного о стереотипах
Крису Келми уже 60
Комната нашего детства
Звягинцев = Pussy Riot
«Ю-Питер» – «Гудгора» ****
«Казус Рудинштейна»: немного личного
Отцы и дети ХАМАС
Мятежный дух против всех испытаний


««« »»»