Карена ШАХНАЗАРОВА все знают как режиссёра, продюсера, сценариста, но в профессиональных кругах его ещё ценят как Генерального директора Киноконцерна «Мосфильм» с 1998 года. В качестве захода процитирую запись из блога своего товарища Юрия Шумило: «Только что случайно нажал на кнопку и наткнулся на прямую речь Карена Шахназарова. Очередной раз упёрся в неоднозначность собственного отношения к людям. Я с Кареном Георгиевичем знаком. работал старшим администратором на двух его картинах – «Зимний вечер в Гаграх» и «Курьер». Отношения были ровные, с моей стороны уважительные, с его – сдержанно приветливые. Как мне показалось, он чуть-чуть обиделся, когда я ушёл из его административной группы сначала к Суриковой на «Капуцинов», а после к Соловьёву на «Ассу», в карьерных своих поисках. Помню, Карен напевал: «Самая нелепая ошибка, Юрка, то, что ты уходишь от меня…» Но у меня было к нему отношение уважительное, и дальнейшее наше сотрудничество не случилось в большей степени из-за того, что он несколько высокомерно и отстранённо ко мне относился. Хотя это была его извечная манера, форма существования в социуме – ничего персонального. Но претензии к Карену Георгиевичу у меня появились тогда, когда он стал директором «Мосфильма». Мне тогда казалось, что методы управления студией уничтожают Дух студии, делают из нашего общего Дома персональную вотчину Шахназарова. Время показало, что я ошибался. Да, невозможно себе представить, как войти в кабинет к Шахназарову с пистолетом и в бронике, потребовать чёткого ответа: «С народом вы или с хунтой?», как случилось у меня с его предшественником, уважаемым Владимиром Николаевичем Досталем в 20 августа 91-го. И это хорошо и правильно. Вопрос о правильности его методов управления «Мосфильмом» снимаю. Тот, славный Дух Студии, коим мы так гордились и дорожили в конце 80-х до середины 90-х, почил в бозе, но сам «Мосфильм» сохранился. С жёсткой властной вертикалью и непростой бюрократической пирамидой. А были и другие варианты… Сейчас, посмотрев и послушав Карена, хочу сказать – молодец! Я согласен с его гражданской позицией, со всеми его словами и мыслями». Конец цитаты. Начало разговора.
Про «Выбор цели» чуть-чуть
– Когда вы первый раз попали на «Мосфильм»? В каком качестве?
– В 70-ые годы. Я учился во ВГИКе ещё, но в семьдесят, по-моему, пятом или в семьдесят четвёртом пришёл на студию. И работал ассистентом режиссёра по актёрам.
– А в какой ленте?
– Я работал на фильме «Выбор цели», был такой фильм о Курчатове. Там играл Сергей Бондарчук, и как раз в мои функции входило его отвозить, привозить, там-то я и пообщался с Сергеем Фёдоровичем. А снимал фильм очень хороший режиссёр (мой мастер, кстати, я во ВГИКе у него учился до этого), Игорь Васильевич Таланкин, к сожалению, покойный. Вот полтора года я отработал там.
– Если бы вдруг в те годы кто-нибудь сказал: «Карен, будешь возглавлять «Мосфильм». Как вы к этому отнеслись бы?
– Очень удивился бы.
– Однако были всегда амбиции такие – руководить людьми? Потому что мне кажется, что это всё-таки разные таланты: придумывать кино и руководить людьми на площадке, то есть делать кино – это одно, а руководить концерном – это совершенно другое.
– Ну, в общем, да. Хотя, конечно, дело всё в том, что профессия режиссёра предполагает, что ты должен быть организатором, так как под твоим началом коллектив. И порой огромный, это могут быть тысячные массовки. Но, конечно, вы правы в том смысле, что работа директора, особенно в нынешних условиях, не в советских, а в современных, – это совсем иное дело, потому что фактически это – бизнес. Тем более «Мосфильм» не получает государственных дотаций вообще. Мы существуем только за счёт того, что сами зарабатываем. Значит, фактически мы занимаемся бизнесом. И все модернизации, реконструкции мы провели исключительно на свои средства, но ведь надо уметь заработать, уметь вложить средства, инвестировать, как сейчас говорят. И, конечно, это совершенно не похоже на профессию режиссёра.
– Вообще до сих пор удивляюсь: почему, учитывая территорию, где расположен концерн, там до сих пор не строятся элитные дома?
– Думаю, может быть, это наше главное достижение.
– Что вы отбились от этого?
– Что мы сумели отстоять студию, придать ей, кстати, государственный статус. Хотя это, с точки зрения экономики, менее выгодно.
– Почему?
– Потому что есть два пути: акционирование и государственный статус у «Мосфильма». И этот государственный статус как раз ограждает нас вот от того, о чём вы говорите. Потому что желающих было много. И фокус в том, что все студии, которые акционировались: «Ленфильм», Студия Горького – они в очень тяжёлом состоянии. Парадокс заключается в том, что «Мосфильм», оставаясь государственным предприятием и работая как рыночное, не получая никаких дотаций, всё-таки достаточно уверенно себя чувствует.
– Каким образом вам удалось удержать от приватизации «Мосфильм»? Вы возглавляете его с 1998-го года. То есть уже много лет. Значит, доказали, что вы блестящий менеджер.
– Ну, во-первых, я не один тут выступал. Это было целое сообщество. Меня поддерживали мои коллеги. И мы всегда выходили единым фронтом. А коллеги, слава Богу, это люди с такими именами…
– Шахназаров – тоже громкое имя…
– И тем не менее, когда среди нас и Владимир Меньшов, и Сергей Соловьев, и Станислав Говорухин, и Владимир Наумов, и покойный Колосов Сергей Николаевич, да, в общем, очень много людей поддерживало нас. Мы всегда опасались приватизации и правильно делали. «Ленфильм», повторюсь, акционировали – и вот результат. А между прочим, в своё время я приезжал к покойному Вите Сергееву (Царство ему небесное), очень хорошему режиссёру и моему товарищу. Я ему предлагал тогда: давайте вместе выступать. Но они другой путь избрали…
– Вы ещё, ко всему прочему, председатель Совета по культуре и искусству при президенте России. А чем Совет занимается?
– Совет советует президенту. Мы должны советовать, а президент должен делать. Совет выражает какую-то позицию творческой интеллигенции. В нём действительно собрались известные имена. Недавно, кстати, был Совет, и я впервые увидел его в полном составе. И куда не повернешься – люди выдающиеся, очень много толкового, интересного и, на мой взгляд, очень полезного говорили.
– А что вы о реформах министра культуры Мединского думаете?
– То, что он озвучил, то, что я слышал о госзаказе, я, например, поддерживаю. То есть это в сущности то же самое, о чём я всегда говорил. Я говорил, что сегодняшняя практика утверждения проектов тайным голосованием совершенно, на мой взгляд, не работает. Так никогда не было. Ты принёс сценарий, экспертный совет тайно проголосовал: либо – нет, либо – да. И что? А кто отвечает? Кто вообще работает со сценарием, с проектом? Что такое идея госзаказа? Это фактически работа со сценарием. Это редактура. Это в общем так, как это делается в том самом Голливуде, с которого нам всё время предлагают пример брать. И как делалось, между прочим, в СССР. В СССР так работали со сценарием. Ты его приносил. Конкретный главный редактор читал его, потом тебе говорил: «Вот это у вас не пройдет». Но у тебя был шанс. Ты мог переработать, что-то доделать… Сегодня практика другая.
– Вы в курсе, наверное, что вообще ведутся разговоры отказаться от французской модели поддержки государством кинематографа, а просто рассматривать это исключительно как бизнес? Как в Голливуде.
– Но это невозможно.
– Невозможно в наших условиях?
– Нет, этого нигде нет.
– А в Америке разве не так?
– Мы забываем, что американское кино – вообще такой огромный организм. Это же не один Голливуд. И там огромное число картин, которые делаются с всевозможной поддержкой, не прямой, так скажем, но каких-то фондов, государственных организаций, Министерства обороны, между прочим. И это не вполне такое вольное движение, понимаете? А что касается Европы, в Европе нет ни одной страны, где нет поддержки. Вообще в мире нет таких стран.
– У вас же как раз в финале фильма «Белый тигр» (о котором мы ещё поговорим) словами Адольфа Гитлера говорится о том, что Россия – это не Европа. Что Европа должна России противостоять.
– Но это не я, а Гитлер говорит.
– Это понятно. Но очень доходчиво там это объясняется. Поэтому я сомневаюсь всё-таки что мы – Европа (ещё вернусь к этой теме). Но я не сомневаюсь в том, что у вас получилось хорошее кино.
– Спасибо.
– Про «Мосфильм» всё же. Визуально за эти годы, которые вы помните, что-нибудь сильно поменялось, или, условно говоря, сейчас можно снимать фильм о советском «Мосфильме», ничего не добавляя и не убирая?
– Нет, я думаю, с советским временем уже трудно сравнивать. И особенно внутри по-другому совсем. Мы всё перестроили, конечно. Провели полную реконструкцию. Я помню, конечно, советский «Мосфильм», который был в не очень хорошем состоянии.
– Разве? Это ведь был флагман отрасли.
– Он был, конечно, флагман, но я помню как Куросава снимал «Дерсу Узала» на «Мосфильме». И помню его пресс-конференцию в третьем зале. Ему задали вопрос: «Как вам работалось?». Он говорит: «У вас замечательные работники, профессионалы, и я очень благодарен им, но, – говорит, – я не очень понимаю, почему вы не можете туалеты сделать». Это правда. С этой точки зрения, в общем, проблемы «Мосфильма» начались не в 90-ые годы, они начались, конечно, в советское время. Когда мы павильоны перестраивали, мы столкнулись с тем, что вентиляция не работала уже с 78-го года.
Кино. СССР VS РФ
– Я думал, в советские времена это всё поддерживалось.
– Нет, Советскому Союзу, конечно, не хватало, я думаю, ни средств, ни сил. И, конечно, не было технологий, которые сейчас есть. Поэтому с этой точки зрения «Мосфильм», конечно, намного лучше, чем в советские годы. Но другой вопрос, с творческой точки зрения – советское кино я считаю на сегодняшний день выше классом, чем российское.
– То есть вы считаете, что в последнее время ничего интересного не было сделано, в том числе и на «Мосфильме»?
– Нет, нет. Есть у нас и талантливые режиссёры, и картины интересные, любопытные. И, кстати, довольно бурно развиваются сериалы (а я всё равно к этому отношусь, как к части кино; и, кстати, в этой области у нас есть очевидные успехи).
– Вы «Оттепель» Тодоровского имеете в виду?
– Я Тодоровского, к сожалению, не видел. Но я кусками видел какие-то сериалы в последнее время. И вижу уровень. Но я говорю о том, что в советский период уровень художественных идей был выше. Вот я пришёл в 70-е годы. Кто работал на студии? Рязанов, Данелия, Гайдай, Тарковский, Шипитько, Климов, Михалков уже начал работать, Кончаловский, Алов и Наумов, Лотяну, Райзман, Бондарчук. А заметьте, что хотя «Мосфильм» всегда был самой крупной студией, но были такие же заметные имена на всех пятнадцати студиях СССР. На «Ленфильме», на Студии Горького, киевской Студии им. Довженко». Понимаете? То есть, на самом деле кино – это личности. Такого количества фигур в современном российском кино нет.
– Кино – это личность режиссёра прежде всего?
– Да, на мой взгляд. Режиссёр – это локомотив.
– Это абсолютно очевидный тезис, что даже с очень сильным набором актёров, с превосходно подобранным составом кино может получиться бездарным. Очень много есть голливудских образцов, когда команда актёров не вытаскивает ленту. Вы, кстати, в одном интервью говорили, что половина работы режиссёрской – это пробы. Это именно то, что называется кастингом.
– Выбор актёров. Я считаю, что это и есть режиссура. Строго говоря, если ты попадаешь в актёра, угадал ты его, почувствовал, в принципе кино на 80 процентов сделано. Но, если не попадаешь, никакими ухищрениями ты его не спасёшь.
– Но я не понимаю механизм так называемого кастинга на исполнительницу главной роли в «Американской дочери», например. Вы отсмотрели 350 претенденток. Вы же не можете в голове их всех удержать. Вспомнить потом уже, осматривая 35-ую, кто был номер 7. Как это происходит? У вас такая оперативная память, что вы всех их держите в голове?
– Да, в тот момент, естественно, сейчас я уже не помню, но, когда ты пробуешь, ты должен всё держать в голове. Что такое пробы? Ты делаешь их (это был 1995-й год) на видео. Ты их прокручиваешь. Ты возвращаешься. Ты снова смотришь.
– То есть вы как режиссёр понимаете, что вы хотите видеть? И вы просто ждёте, когда это появится. Или наоборот, претенденты формируют какую-то картинку. То есть вы увидели человека и поняли, что на самом деле вот это и есть искомое.
– Это такой двойственный процесс. С одной стороны, у меня, конечно, есть некое представление о том, какой должен быть герой или героиня. И что я от них жду. С другой стороны, я, например, всегда открыт: бывает, приходит актриса или актёр и делают то, о чём ты даже не подозревал. Плюс к этому я иногда, честно говоря, даже делаю так называемые ложные пробы. То есть я немножко лукавлю. Я могу пригласить актёра или актрису, которые, я думаю, вряд ли будут играть, но она или он очень интересные актёры…
– Всё равно что-то подсказывает, да?
– Актёр подскажет. Ты всегда можешь «из него» что-то придумать. Он может сделать такое, что ты возьмёшь и потом передашь уже главному герою.
– Хитро.
– Такая профессия. Когда ты снимаешь кино, ты понимаешь, что у тебя есть одна цель – сделать. И вот ради этого можно на многое пойти.
Магия говядины и драгметалла
– Кстати, вы, когда упомянули слово «видео», я вспомнил такую вещь, Балабанов покойный говорил, что надо снимать на плёнку, потому что она делается из коров, ну, желатин там из живого биологического материала, поэтому она передаёт энергетику. А в цифре этого нет. Вы считаете, что это просто заявление ради эпатажа было сделано?
– Нет, я тоже думаю, что в плёнке есть, конечно, такая магия.
– Именно за счёт биологического компонента?
– Я не знаю, за счёт чего, но есть магия. Я могу и по-другому сказать. В плёнке есть серебро, между прочим. А в цифре нет. В плёнке есть драгоценный металл. Но, действительно, для меня в плёнке есть некая магия. И ты её видишь. Конечно, может, для широкого зрителя сейчас это не настолько заметно. Но в целом я вижу всегда чисто цифровое, компьютерное изображение. В нём не хватает жизни, души. Я считаю, что вообще самое лучшее – снимать на плёнку, а вот показывать на цифре. Сочетание, когда у тебя есть негатив, а с этого негатива уже ты выводишь цифровую копию, – вот это качество даёт великолепное. Но, к сожалению, цифра неминуемо завоёвывает мир, потому что дешевле. Она не только дешевле, но и удобнее. Быстрее. Меньше света требует. И с этим ничего не поделаешь. В принципе эта революция уже произошла.
Не Америка ни разу
– Вы как-то отметили, что любите Латинскую Америку и Восток. На самом деле это вопрос, который я с киношниками всегда обговариваю. Потому что старший Кончаловский считает, что мы – Европа, а младший полагает, что мы – Восток. Я думаю, что дело здесь не в том, что мама из Казахстана у Егора, а просто он так видит. Мы с вами совпадаем в мнении, что мы ближе к Востоку по менталитету. А кино у нас при этом западное, условно говоря, делается или нет?
– Я думаю, что мы – Европа, но другая Европа. И действительно, евразийский момент в нашей биографии есть. Один знаменитый английский историк и вовсе считает нас отдельной цивилизацией. Я с ним согласен абсолютно. А что касается кино, я думаю, что, если не говорить про технологии (потому что технологии везде одинаковы), то в целом, да, кино отличается наше. Эйзенштейн, Довженко создали образ в кино. Ведь, в общем, до них в кино образа не было. Это нечто такое, что говорит тебе больше, чем просто изображение на экране. То есть вот эта образность, мне кажется, и есть наше изобретение, и она свойственна нашему кино. Американцы, например, гениально рассказывают истории. С чем у нас большая проблема.
– Почему?
– Я об этом и говорю: мы – разные цивилизации. У нас – поэтичность, образность. Но рассказать внятно историю порой проблематично. В целом это слабое место российского кино.
Отец & сыновья
– А это генетика или это образование, воспитание? Вот, допустим, ваши сыновья (Иван 1993 г.р. и Василий 1996 г.р. – Ред.), они ваши единомышленники? В смысле восприятия кино? Вы общий язык находите, когда говорите о профессии?
– В основном мы совпадаем. Причем я никакого насилия в этом смысле не осуществляю. Но, возможно, какие-то вещи есть, которые я просто не понимаю уже в силу возраста, разности поколений.
– Например?
– Ну, не знаю. Я даже не берусь приводить примеры. Что-то им нравится из того, что я уже просто не воспринимаю. Но я понимаю, почему это им нравится. Я всё равно понимаю.
– Мы сейчас не про отечественную продукцию говорим? Или – в том числе?
– Про любую. И про отечественную тоже. Я был председателем жюри «Кинотавра» пару лет назад, взял младшего сына Васю с собой. Фестиваль – такие особенные картины. Думал, что он вообще сбежит. Так нет же, он сидел и смотрел со мной все фильмы. Но самое удивительное, что мы всегда сходились в том, что нравится – не нравится. Так что у нас никаких противоречий не было.
– А с Дарьей Майоровой, с мамой сыновей ваших, вы совпадаете в оценках? Или вы с ней про кино вообще не говорите?
– Не могу сказать, что мы часто говорим про кино. Но в целом совпадаем, да. Правда, она поколения такого, литературного.
– Она театровед, по-моему?
– Она – театровед, да. И она очень хорошо в теме. Я имею в виду, что вообще её поколение, да и моё поколение – оно литературное. Оно воспитано литературой в большей степени, чем кино. Сейчас другое поколение. Читающая цивилизация заканчивается.
– У вас же ещё старшая дочь есть? Расскажите, чем дети занимаются?
– Старшая – это американская дочь. Она в Америке живёт. Мы с ней, собственно, не виделись 20 лет. Увиделись впервые три года назад. Там такая с ней романтическая история произошла. Вернее, с её мамой. А сыновья здесь. Старший учится во ВГИКе. А младший – в школе.
– Во ВГИКе Иван Каренович на кого учится?
– На режиссёра, к сожалению.
– Почему «к сожалению»?
– Потому что мне приходится говорить банальности. Но у них семья очень кинематографическая. У них, не у меня. Потому что по моей линии – режиссёр, а по линии мамы… Сама мама – актриса. Дедушка – знаменитый звукорежиссёр, который, между прочим, «Летят журавли» делал. И сделал более 100 картин. Игорь Петрович Майоров. Прадедушка Василий Пронин – режиссёр, который снял «Наш дом», «Хождение за три моря», ещё ряд картин. И оператор знаменитого фильма «Путёвка в жизнь». То есть они с детства были окружены темой кинематографа, всё их толкает в кино.
Фото в студии: Семён ОКСЕНГЕНДЛЕР.
P.S. Полностью беседа будет опубликована в книге издательства «ОЛМА МЕДИА» (серия «24 кадра правды PRO»).
