В контексте последних событий реплика сухоруковского персонажа из балабановской ленты «Брат-2» «Вы нам ещё за Севастополь ответите!» тиражировалась в Сети с рвением & энтузиазмом. Однако с необыкновенным Виктором СУХОРУКОВЫМ я решил поговорить о его роли в спектакле «Старший сын» – решении дерзком + интригующем. Что, впрочем, вполне вписывается в имидж актера.
I. Леонов VS Сухоруков
«Старший сын»
Телевизионный фильм, поставленный на Ленинградской ордена Ленина киностудии «Ленфильм» в 1975 году. Двое парней (Владимир и Семён по прозвищу «Сильва») знакомятся в кафе, а чуть позже провожают двух девушек до дома, сойдя вместе с ними на станции в надежде на продолжение отношений. Однако, получив резкий отказ, понимают, что им надо бежать обратно на станцию, – и опаздывают на последнюю электричку. В предместье города у них не оказалось знакомых. Изрядно замерзнув, они стучатся в первый попавшийся дом. Владимир решает разыграть пожилого человека и выдать себя за сына хозяина квартиры. Сильва соглашается. Хозяин дома Андрей Сарафанов, добрейшей души человек, музыкант (играет на кларнете на похоронах и в кинотеатре перед сеансом), воспитавший без жены дочь и сына, сразу же признает в госте своего старшего сына и, конечно же, счастлив. Реакция «отца» столь тепла и трогательна, что во Владимире пробуждается совесть. Кроме того, сам он рос без отца, и трогательное отношение Сарафанова заставляет его невольно ответить взаимностью. Неожиданно для себя он оказывается в психологическом тупике и уже не может уйти просто так.
Одновременно с этой сюжетной линией разыгрывается и другая: Бусыгин влюбляется в дочь Сарафанова Нину, но поскольку он – «брат», то открыто признаться ей не может и молча мучается, ревнуя ее к курсанту авиаучилища, за которого она собирается замуж. Младший сын Сарафанова – Васенька – пылко влюблён в Наталью, разведенную женщину намного старше его, живущую в отдельном доме рядом. Однако в их непростые отношения вмешивается Сильва – напарник «старшего сына» Сарафанова, который тайком от Васеньки начинает успешно ухаживать за Натальей.
Бусыгин в конце концов не в силах больше выдерживать свою «роль» и признается в обмане Нине. Теперь он думает, как сообщить об этом «отцу» – Сарафанову. В этот момент в квартиру врывается Сильва: оказывается Васенька из ревности пытался поджечь дом Натальи, бросив в окно зажжённый коробок хозяйственных спичек. Сильва, брюки которого сильно пострадали от огня, требует компенсации, но Владимир в резкой форме требует, чтобы он уезжал.
Разозлившийся Сильва в сердцах выдает папаше Сарафанову всю правду о его так называемом старшем сыне. Владимир признается во всем. Однако, привыкнув и искренне полюбив «сына», Сарафанов прощает его и предлагает жить всем вместе.
– Исполнитель главной роли Евгений Леонов образ Сарафанова совершеннейшим образом отпечатал. Вы в театре наверняка выстраиваете абсолютно непохожее. Расскажите, как.
– А зачем же я вам буду рассказывать? Я лучше вам предысторию. Как Петя Мамонов, интригу плести. Потому что вы правы. Пьеса Вампилова «Старший сын» известна по фильму Виталия Мельникова. Кстати, мною любимого режиссера. Старейшего нашего режиссера. Я же у него играл Павла Первого («Бедный, бедный Павел» – кинофильм по мотивам пьесы Дмитрия Мережковского «Павел I». – Ред.). И, конечно, я его даже в Петербурге приглашал на премьеру «Старшего сына». Не знаю, приходил ли. Дело в том, что мне с самого начала сказали: хочешь соревноваться с Леоновым? Я сказал, нет, я не буду с ним соревноваться, потому что я буду лучше его. Потому что наглый, бессовестный вопрос и провоцирует меня на самонадеянный ответ. И я не стесняюсь и не боюсь этого, потому что пьеса Вампилова гениальна в своей простоте. И вот в этой простоте она и отрывается от бытовизма, от земли. И в ней настолько большая, мощная история человеческой личности. Миллионы зрителей знают эту картину и любят. Её часто показывают. Евгений Леонов там приземлённый. Он там пришибленный, забитый, пьющий, какой-то потерянный. А у меня он возвышенный. Он у меня странный. Потому что в пьесе, друзья, есть фраза: «Здравствуй, блаженный. Как живёшь, блаженный? Аккуратней, блаженный». Жена, которая ушла от него, оставив его с двумя маленькими детьми, обзывала его блаженный.
Мало того, он всю жизнь писал симфонию под названием «Все люди братья». Эта тема тоже плохо звучит в кинофильме. А я на это с режиссёром Павлом Сафоновым обратил внимание. Потому что он всю жизнь неудавшийся якобы музыкант, кларнетист. Это он так сказал. Это люди его тыркали мордой об стол, об землю, об дерьмо. И он вроде как бы подчинялся этому унижению. Но он в себе был талантлив. И понимал, что он на что-то способен. Но обстоятельства складываются не так, как ему хотелось бы. Судьба не помогает ему. И мне кажется, я придумал его не от головы, а из драматургии Вампилова, когда он писал ораторию «Все люди братья». И дочка скажет Бусыгину: он всю жизнь пишет эту ораторию и написал всего одну страницу. Это она ему сказала. Она говорила в момент влюбленности в этого человека, который якобы ей брат. Но ей странно, почему она вдруг влюбилась в этого неожиданно появившегося человека. И для себя я определил: он написал ораторию. Она у него спрятана там, в люльке в детской, в которой он вырастил своих детей.
У нас много неожиданного. Я хочу вам сказать, в чём радость, и почему я так легко отозвался на ваше приглашение. Не потому, чтобы рекламировать «Старшего сына». Не приходите, не ходите, спектаклей в Москве огромное количество. Но тот, кто придёт на спектакль «Старший сын», ощутит катарсис. И получит такое наслаждение! Жил-был человек. И было у него двое детей – Ниночка и Васенька. И вдруг в дверь их дома постучались молодые некие люди. И один из них: «Я твой сын». И вот история эта мировая, можно сказать, вечная. Тема заблуждения. Тема приобретения. Тема мужества. И, самое главное, конечно, всепрощения. Тема сиротства. Это немножко сейчас звучит демагогично, не интересно, не солёно. Но, тем не менее, хочу сказать, у нас спектакль настолько неожиданный, что люди, приготовившись смеяться, вдруг, уф, что такое? Опять готовятся поплакать. И вдруг приходится смеяться.
Не думаю, что мы специально сочиняли историю с великолепной компанией актёров. Я о ней еще скажу. Специально придумывали на потребу публике. Потому что Вампилов нам предложил чудодейственную историю, которая будет понятна всем. Трудный был путь к зрителям этой постановки. Хотя с Павлом Сафоновым я давно уже сотрудничаю. И мы когда-то делали с ним Раскольникова, и «Тартюф» идёт на Малой Бронной. Я играю Тартюфа. С огромным успехом. И здесь Женя Цыганов. У нас одних Жень столько, что загадывай желание, не назагадаешь. И Женя Креш, и Женя Пронин, Женя Цыганов. У нас Женя Памфилова – художник-постановщик и по костюму художник.
Так вот, понимаете, Агриппина Стеклова, Василий Симонов. Кто там ещё, Рома Поланский. То есть компания душевная. И первое, на мой взгляд, событие для этого спектакля: мы одновременно сыграли премьеру и в Москве, и в Петербурге. И мы и в провинции его показали. И вот этот треугольник – Москва – Питер и российский город Архангельск продемонстрировал нам неравнодушие разного зрителя. И умного, и простого, если можно так выразиться, не оскорбляя и не унижая никого. И грамотного, начитанного. И просто людей, любящих театр, принимают очень неплохо. И признаюсь вам уже от себя, Вити Сухорукова, эта роль Сарафанова – мне просигнализировал человек, говорит: пойдём.
А в это время уже в Москве витала эта тема и эта пьеса. И уже были у меня как бы позывы на эту роль, на эту пьесу. Да, просто Паша Сафонов успел, опередил. Не буду называть тех, кто хотел это сделать. Но так сложились обстоятельства. И завершу я этот монолог тем, что этой ролью, я себе так придумал, наверное, я завершаю какой-то этап в жизни. И перешагиваю на территорию в своей жизни под названием зрелость. Вот такое ощущение, что это последнее мое пристанище.
Павел Сафонов
Родился 26 июня 1972. Окончил театральное училище имени Б.В.Щукина в 1994 году (мастерская В.В.Иванова). В том же году принят в труппу театра им. Е.Вахтангова. Магистрант Школы-студии МХАТ. Жена – украинская актриса Ольга Ломоносова.
– Ну, вы говорили, что ваше последнее пристанище, когда вы переехали как раз из помянутого города Питера в город Москву.
– Это в бытовом плане.
– Тогда говорили, что вот это и есть этап.
– Я вернулся в мой город, знакомый до слез, до прожилок. И так далее. И поэтому мне кажется, я этой ролью многих удивлю. Я и сам себе удивляюсь.
– Ну, это ваша функция – удивлять ролями. Кстати, ещё одно ваше качество, что вы можете инициировать какие-то флюиды. То есть вы думаете о роли и ра-а-а-з – режиссёр вам её тут же предлагает. О какой роли вы ещё думаете? Вот вы можете сейчас послать уже просто не флюид, а в эфир прямое пожелание сыграть какую-нибудь роль?
– Дело в том, что это неинтересно. Потому что, если бы мне было 18 лет или я только что закончил бы институт, или я набирал бы какой-то звездной болезни, я мог бы сказать: хочу это, хочу то. Я в том возрасте, когда мне не важно, как назовут меня, какое имя мне предложат. Главное, чтобы мне было интересно. Мне сегодня нужна история, а не роль. Мне сегодня нужна компания, а не мое эго. Мне сегодня нужен сюжет, чтобы в нём было заложено слово «вдруг». Метаморфозы, перевоплощения, превращения, препарирования. Вот это мне сегодня интересно. А как это будет называться, мне это не важно.
Ой, я вам сейчас ещё одну вещь скажу. Дело в том, что мы начали с Евгения Леонова. Конечно, я его обожаю. Я его люблю. И почему я так нагло сказал, что я сыграю лучше? Да не лучше. Другого. И вы не поверите. После очередного спектакля именно в Петербурге мне одна женщина, серьёзный человек, написала о том, что она не могла представить, что Сарафанова можно играть по-другому, нежели, как сыграл его блистательный Евгений Леонов. И она была ошеломлена решением моего Сарафанова. Чем я очень горжусь.
Вот в данном случае о какой роли я мечтаю? Я мечтаю сегодня просто быть в строю. Потому что совсем недавно меня одолели звонки. Какая-то дура написала в газете: «на Сухорукове поставили крест». И он теперь никому не нужен. А по телевизору бегают его какие-то там двойники…
II. Творцы VS журналисты
– Двойники – это кто имелся в виду?
– А я не знаю. Бритоголовых-то полно сейчас на экране. Но это не значит, что они под меня косят все.
– Я понял, откуда растут ноги. Перед встречей я в Фейсбуке написал, что у нас будет прямой эфир. Попросил помочь с вопросами. И Ксения Ларина, она передает вам привет, говорит: ну, он замечательный был. Мол, вы его не обижайте. Это в презумпции того, что мы, журналюги, злобные, только и мечтаем, значит, обидеть Сухорукова. Теперь я понял, откуда это взялось. Значит, вас обидели мои коллеги, поставив крест…
– Нет, я вам скажу. Я, может быть, немножечко кокетливо переформатирую. Не обижают, нет. Они заставляют меня удивляться. И так-то удивлений много, а ещё удивляют враньем, какой-то неправильностью, какой-то нечестностью. И я задумываюсь, почему главный редактор платит им деньги? Или они, может, бесплатно работают. За вранье платить не надо. Понимаете, сегодня, да, в кино я немножко скромнее существую. Но у меня такой ренессанс на театральной сцене. Люди! Давайте мне эти кресты. И я их понесу. Я найду дороги, куда нести эти кресты. Не упадём и не прогнёмся.
– А вы знаете, вы сказали, что удивляетесь, что меня удивляет.
– Я, может, кричу сильно?
– Мы же в прямом эфире, поэтому так и надо. Поэтому вы можете говорить все, что угодно. Здесь никто не переврёт. И главному редактору не придётся платить деньги за враньё. Я о другом: вы ведь прославились отрицательными персонажами.
– Конечно.
– Например, балабановские «Братья», ваш персонаж там – конченый совершенно негодяй. И вообще специализация ваша была на таких вот подонках.
– «Антикиллер», да, да.
– Обычно зрители отождествляют актёра с персонажем. Но люди всегда от вас пёрлись. Они смотрели на вас, и всегда улыбка появлялась. Это какой-то феномен. То есть вы всегда играете, что ли, и когда вне сцены, вне экрана?
– В жизни.
– Вы всегда как бы ощущаете себя на сцене. И какой-то опыт такого фонтанирующего, харизматичного оптимиста строите.
– Харизму сыграть нельзя. Механизм.
– Вы молодец. Вот я вас провоцирую.
– А харизму нельзя сыграть. Вот Рената, она харизматична, Литвинова. Почему я её назвал, потому что она ярчайший представитель носителя харизмы. А характер-то у неё другой. Так что, нет, я так живу. Я такой. И хочу жить или вести себя по-другому, да меня хватает, может быть, на две минуты. Иногда собираешься куда-нибудь на встречу или вот так же к вашему брату-тележурналисту. Вот думаю, сейчас сяду, буду солидный такой, степенный, важный. Ни фига у меня не получается. Нет. Харизма в чём-то другом. Другое дело, подыгрываю ли я улыбкам и отношению людей ко мне. Конечно, подыгрываю. Как я говорю, немножко культурным быть нельзя, а немножко хамом можно. Я подыгрываю. Очень часто меня встречают и со мной здороваются. И я их приветствую. Однажды мой племянник приехал, мы шли по Москве. Я говорю: здравствуйте, здравствуйте, как дела? Хорошо. И Ваня меня спрашивает: а это чего, твой знакомый, а это чего, твоя знакомая? Говорю, да нет, чужие. А чего же ты с ними так разговариваешь, как будто они твои соседи? Я – ну, они же со мной здороваются.
– Вы никогда не устаете от такого внимания?
– А его не так много.
– Да?
– Конечно.
– То есть можно назвать места, куда вы можете прийти, и вас там не заметят?
– Везде. Если я не захочу, меня не заметят.
– А, то есть вы должны включать что-то?
– Обязательно. Мне кажется, наш брат, если захочет, его заметят. Не захочет, не заметят. Я же в метро езжу. Я же электричкой пользуюсь. Я в общественных местах бываю. И слышу, как вокруг говорят: «Сухоруков, Сухоруков», но ко мне не пристают, меня не мучают. А как же, надо подслушивать, о чём говорит народ-то. Надо глядеть, как они, куда движутся. Им там не до нас, знаменитых.
– Да они просто не верят глазам своим. Они, наверное, про себя думают: вот, похож на Сухорукова, надо же.
– Дело в том, что, как себя поведёшь, так на тебя и мир будет глядеть. И так же к тебе будет относиться. И именно, заговорив о моих отрицательных персонажах, конечно, напомнили: плохое я играю. Вот лучшие мои роли, на мой взгляд, это, если брать фильм, – «Про уродов и людей». Я думаю, может, поэтому мне и за эту роль ни одной премии не дали, даже почётной грамоты.
– Балабанову за эту ленту на «Кинотавре» дали что-то?
– Он награжден был. И Маковецкий там был весь обсыпан. А мне не дали. А я жалею, потому что роль настолько отвратительная, что я до сих пор не могу понять, как я её сыграл. Единственный персонаж, которого я ненавидел. Хотя были и более жёсткие герои, как в «Антикиллере», например. Ну, много, много, чего было.
III. Кино VS театр
– То есть вы считаете себя недооцененным в том смысле, что вам не дали премий достаточно? К вам же критика очень добра, по-моему?
– Я чересчур оценённый. Я настолько доброжелательно отношусь сегодня к людям, которые меня заметили, вознесли, придумали. Нет, я сегодня человек, живущий, давно сказал, на премию Бога. И мне жаловаться категорически запрещено. Нельзя мне жаловаться. Даже, когда мне провокационно задают вопросы, говорят, а вот, этот человек тебя обидел, а вот она про тебя сказала, а вот он то-то, то-то. Я говорю, я не имею права их проклинать. Я не имею права желать им злого или мстить им только потому, что я сегодня, видит Бог, счастливый человек. И представьте себе, конечно, жизнь пролетает быстрее колесницы Зевса. И, тем не менее, у меня стоят две «Ники», два «Золотых Орла», целая галерея призов из Прибалтики, из Европы. У меня посуды меньше, чем призов. Их приятно получать.
Но вот театральные, все эти «Золотые маски», «Турандоты»… Я сыграл царя Федора Иоанновича в спектакле Юрия Еремина в театре Моссовета. Приходите. Замечательный спектакль. Он небольшой. Первый акт – Иван Грозный, второй Федор Иоаннович. Ой, как мы там играем! Ни одной премии театральной. Ну, что же делать, судьба. Хотя я знаю, что мы заслужили. Ну, не дали и не надо. Но зато публики – аншлаг!
– А вы где храните вот эти призы? Есть специальные полки?
– У меня специальная мебель для этого. Я мебель заказывал у своих друзей, чтобы призы стояли на виду. Ничего я не прячу. Все на виду. Я мимо них хожу, смотрю, радуюсь и горжусь.
– А место для телевизора есть у вас?
– У меня три телевизора.
– Зачем?
– Я же актёр.
– То есть вы отсматриваете фильмы для того, чтобы снимать технику, наблюдать за вашими коллегами, кто как играет? Чисто утилитарное такое «смотрение» или для удовольствия?
– Просто так смотрю. Мало того, опять я возвращаюсь к театральной своей жизни: потому что у меня есть спектакли, они все импульсивные, очень подвижные. И я спать не могу после этого. Я прихожу домой, искупаюсь, чай попью и кино смотрю. Я много удовольствия получаю от телевизора. А информации получаю меньше, потому что она мне скучна. И она однотипна. И потом, мы на неё влиять не можем, на эту информацию. Нам сказали, и что с этой информацией делать, я не знаю. А тут я включил кино, посмотрел…
– Но говорят, кино нельзя смотреть по телевизору. Кино надо смотреть в зале.
– А у меня большой экран.
– И когда последний раз вы в кино были? Сидели, как простой смертный, со всеми зрителями, смотрели.
– Был на премьере «Шпиона», где танго танцует Бондарчук. Люблю ходить в кино. Но редко хожу сейчас.
– А что вы читаете, кроме сценариев?
– Опять открою вам ещё одну проблему. Понимаете, какая вещь. Я уже от текстов устал. У меня буквы, как мухи, перед глазами. Меня уже тошнит от заучивания. И когда меня спрашивают, что я делаю в свободное от работы время, я говорю, конечно, лукаво, игриво: возьмите любое стихотворение Пушкина и начните учить наизусть. И зафиксируйте время. А тут такие тексты. Конечно, я читаю сценарии, я читаю пьесы. Предложений много. Но я разборчив.
– Но вы же, очевидно, не заучиваете тексты, вы же человек импровизации.
– Нет, импровизация – это всё равно результат некой программы, заложенной с режиссёром. Импровизация не может быть без работы, без процесса. Я учу текст обязательно. Я очень бережлив к тексту.
– В одном из интервью вы сказали, что надо быть эгоистом и тут же добавили, что надо быть жертвенным. Мне кажется, это противоречие.
– Поверьте мне, никаких противоречий нет, как Пушкин писал, «снег выпал только в январе». Понимаете, про эгоизм я говорил о том, что я нужен в делах своих, в деяниях своих здоровый, трезвый, ясный, дисциплинированный. А для этого надо ухаживать за собой. Надо чувствовать себя. Надо лелеять себя, понимаете. Мы нужны обществу цельные, во всех отношениях. А для этого, конечно, требуется эгоизм. Хорошо покушать. Выглядеть как надо и так далее. А жертвенным – это способность отдавать, не жалея об этом. Потерять и забыть. Понимаете, вот только так. Жертвенность – это не быть хапугой, не жадничать. Жертвенность – это из моей трилогии. Терпение, жертвенность, предательство.
– Вы меня запутали. Но удовольствие я получил.
Фото в студии: Айсель МАГОМЕДОВА.
