Ирредентизм, то есть воссоединение однокультурных, моноэтнических земель и общин под одной государственной крышей, – это прекрасная, благородная идеология.
Но только я почему-то уверен, что Путин на Украине этим заниматься не будет.
Мои добрые друзья, как мне кажется, несколько поспешили записывать его в русские националисты на основании взятия Крыма. Взятие Крыма было быстрым, спонтанным решением, ответом на чужой обвал и чужую атаку.
И для его обоснования – красивый, долгожданный ирредентизм Солженицына и Лимонова Путину пригодился.
Но дальше – если в этой истории будет какое-то “дальше”, а я склонен интуитивно предполагать, что оно будет, – начнется совсем другая игра.
* * *
Важнейшим – и несколько полузабытым большим сюжетом традиционной русско-советской государственности – всегда было не столько присоединение “своих земель” или покорение “враждебных земель и государств”, сколько укрепление и переучреждение государств чужих, но почему-то существенных и чем-то близких.
Это, повторяю, полузабыто.
Так, в школьном учебнике навсегда остались Бородино, Лермонтов и “Война и мир” – но на самом-то деле ничуть не менее значительной для Александра Первого историей был Заграничный поход 1813 года и взятие Парижа – вовсе не с целью “захвата Франции”, но – с целью Реставрации Бурбонов и ликвидации того нового образа мира, который создал Бонапарт.
Таким образом, Александр, вместе с другими, перезапустил французскую государственность.
Далее, в 1848 году Николай Первый – без всякой выгоды, а иногда и в ущерб себе, – занимается подавлением европейских Майданов и помощью европейским монархиям, утверждая “ценности Священного Союза” против всякого новейшего национал-революционного эгалитэ.
Во второй половине 19-го века – впрочем, эта история хронологически намного шире, – Россия почти с нуля занимается созданием государственности разных славянских и православных народов, находившихся под Стамбулом. Не обсуждая сейчас, насколько радикально или умеренно Россия за них впрягалась, замечу, что это, опять таки, был не имперский захват, с одной стороны, и не русификация и расширение собственно русского мира, с другой стороны, а именно учреждение новых наций, новых государств, в которых гениальный Константин Леонтьев, сочувствовавший “неподвижности” османов, видел нашего будущего неблагодарного противника.
Прибавим к этому Константинополь.
Ведь вечный Константинопольский проект тоже не был попыткой перенести столицу России в город-герой на Босфоре и Дарданеллах. А был, скорее, мечтой ребенка о воскрешении родителя – Второго Рима, пусть и в качестве уже опекаемого Москвой, а не ее опекуна.
Большевики не противоречат этому ряду.
Правда, ранняя Советская власть все-таки предпочитала прямое включение советизируемых территорий внутрь себя (хотя и в них она, как позже выяснилось, растила тогда еще невидимые самостоятельные сущности).
Но уже освободительный поход 1944-1945 года, с мрачноватыми его доигрываниями в 1956 и 1968, ни в какой степени не был приращением России, и даже не был, вопреки пропаганде, расширением империи.
Создавая мир своих сателлитов и требуя с них дань военно-политической лояльностью, мы все равно не создавали никаких “эксплуатируемых” имперских провинций.
Мы создавали отдельные, чужие миры. Рожали “советскую Чехословакию” и “советскую ГДР”. Дети, правда, потом погибли или сильно мутировали, но это не отменяет суровой добросовестности воспитателя.
Итак, Россия не угнетает своих сателлитов, как это делает империя, и не русифицирует их, как национальное государство.
Она вынашивает и рожает чужие нации и государственности, как странная суррогатная мать, у которой бизнес удивительным образом смешан с любовью.
Дети, впрочем, взаимностью чаще всего не отвечают.
* * *
Все это к тому, что Путин не пойдет на Украину “угнетать и эксплуатировать” Украину, и тем более не пойдет на Украину присоединять какие-то органичные части Украины к России.
Он пойдет на Украину переучреждать и перезапускать саму украинскую государственность и – шире – украинскую нацию.
Сознавая это или действуя интуитивно, он пойдет туда менять идентичность “Нероссии”, как союза Кучмы и Бандеры, на идентичность “Малороссии”, как союза Гоголя и партизана Ковпака.
Пойдет лечить заболевшую инфекционной австро-венгерской болезнью украинскую нацию, которая должна, по его мнению, наследовать не УПА, а УССР.
И, сделав свое дело, он уйдет, оставив в Киеве легитимного президента, которому подчинятся, по крайней мере, Центр, Юг и Восток страны.
Уйдет, не потребовав за свою тяжелую и неблагодарную миссию ничего, кроме той внекапиталистической, военной и символической дани, которую, в отличие от жестокого ростовщика МВФ, всегда просит Россия от своих сердитых маленьких родственников.
Ну, правда, собственность нескольких “уважаемых людей” будет подтверждена кое-где, куда ж без того.
В общем, он “придет и молча поправит все”.
ВВП – Человек из Кемерово.
* * *
Я не могу сказать, что мне нравится эта логика и эта политика.
Император Юстиниан, возвращающий Италию на некоторое время обратно в мир классической культуры, в историческом смысле обречен, хотя его действия масштабны и красивы.
“Если бы Путиным был я”, я исходил бы из того, что Украину уже не спасти, она должна жить дальше в варварском мире сама – в том, какой есть, с МВФ, с людьми с кастрюлями на головах, с львовскими лешими и гуцульскими колдунами.
Ее не спасти, и нужно спасать только то, что действительно наше – в самом простом, прямом, узконациональном смысле, – оставляя остальное хоть тов. Псаки, хоть тов. Хармс, хоть черту лысому.
Я на его месте занимался бы только русскими.
Эта – моя, то есть, – политика и победит. Но не сейчас, а потом, уже после того, как ВВП уйдет в историю.
Но пока что он жив, и он русскими заниматься не будет. Это, как он думает, ну или не думает, но все равно “думает”, – для него “слишком мелко”.
Поэтому он сам попытается стать отцом украинской государственности, сам в каком-то смысле наденет вышиванку и отпустит длинные усы.
* * *
Это – безнадежное дело. И всегда им было – в русской истории.
Но, может быть, величие человека и состоит в готовности к безнадежным делам.
