1995 год. После четырех лет жизни в Израиле, где апельсины и хумус в ассортименте, приезжаю на несколько дней в родной город, милые среднерусские избушки с резными полисадниками, заснеженными елочками у горсовета, бессмертным Ильичём в качестве племенного тотема и единственным еврейским кладбищем на выселках.
После нескольких лет без зимы хруст снега радует и веселит, а когда-то привычные хрущёвки кажутся невероятной экзотикой. Заляпанные жёлтые ПАЗики, вывески «Гастроном», бабы в платках и дети в миниатюрных валенках, от всего этого хочется плакать от умиления и купить что-нибудь привычное, без чего скучал, например, плавленный сырок «Дружба» или лимонад «Дюшес».
По занесенному снегом асфальту идет знакомый до боли человек. Это моя бывшая учительница с, вы не поверите, классическим учительским именем Мария Ивановна. Заслуженный учитель СССР, между прочим, интеллигентнейший человек, которую любили, да что там любили, души не чаяли все, кто имел счастье учиться в её классе.
– Марь Иванна! – кричу – Здравствуйте! Как я рад вас видеть!
Смотрит подслеповато, но узнает и улыбается:
– Сашенька, здравствуй, милый! Ты же уехал из страны, да? Повзрослел как! В гости приехал?
– Ну, вроде как в гости. Как у вас дела, Марь Иванна? Вы всё там же, в школе?
– Дела у меня хорошо. Вышла на пенсию. А ещё у нас большая радость!
– Да что вы говорите? Что за радость?
– Саша, у нас в подъезде поселился вор в законе, теперь у нас лампочки не воруют!
И тогда я понял, что мне пора возвращаться.
