Действительно голос

Антон АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО, доктор филологии, профессор МГИ им. Е.Р.Дашковой по прочтении (видимо, пристальном) уже третьей книжки Евгения Ю. Додолева «Александр Градский. The Голос» (до этого здесь вышли его же рецензии на «The Взгляд. Битлы перестройки» и «Лимониану») решил сделать далеко идущий вывод о появлении нового литературного жанра.

У профессиональных журналистов есть то преимущество (быть может, единственное) перед другими людьми, что им довольно часто приходится по долгу службы общаться с разными известными людьми. Это тот случай, который фактически описан в известной песне Вахтанга Кикабидзе словами «мои года – моё богатство». Иногда отблеск славы других личностей лишь касается на миг самих журналистов. В других случаях, когда журналист оказывается настоящим профессионалом (что большая редкость), появляется, как у звезд во Вселенной, блеск славы собственных достижений.

Евгений Ю.Додолев, как мне кажется, в последнее время начинает поблескивать собственным светом. Ведь кто только из журналистов не общался с Александром Градским в течение его долгой (и продолжающейся) карьеры (я сам, например). Но именно Додолев взял, да и собрал воедино свои писания об Александре Борисовиче Градском, собственные АБГ, а также его близких, друзей и многочисленных знакомых заметки и интервью.

Но мало было собрать воедино большинство из того, что выходило за десятилетия об АБГ. Нужно было отобрать из этого все самое лучшее (ерунды, мягко выражаясь, всегда больше, чем качественных произведений). Еще нужно было все это правильно систематизировать, отредактировать и не дать самому Градскому в ходе ревизии рукописного варианта испортить до неузнаваемости. Последнее, пожалуй, всегда самое трудное: если не показать тому, о ком речь, все наверняка окажется «отвратительно», даже если автор изо всех сил стремился изначально приукрасить героя (а там и до судебного иска недалеко).

У Додолева в книжке «Александр Градский. The Голос» все это, без сомнения, получилось. И теперь, строго говоря, можно (и нужно) говорить о том, что Додолев учредил такой новый, вполне эксклюзивный жанр художественно-публицистической беллетристики: назовите его, как хотите, можно просто составить аббревиатуру из первых букв – ЖХПБ (не подумайте чего худого). А я как филолог позволю себе кратко очертить признаки этого нового жанра, определяющие его эксклюзивность.

Ведь в чем отличия додолевского стиля от того, что делают и делали до него многие журналисты и писатели? Вот у меня на полке, например, стоит бережно хранимая книжка информационного академика Игоря Свинаренко «Наши люди» – сборник блистательных интервью автора со всякими известными личностями (некоторые из них очень известные, например, Людмила Зыкина). Но это именно сборник интервью. А у Додолева в его также, по сути, сборниках есть не только то, что называется сюжетом, но также и то, что называется фабулой (вокруг чего «накручивается» сюжет). Это и есть основные отличительные черты додолевского стиля: он умудряется так выстроить (и хронологически, и по значимости событий и явлений) составляющие «сборника», что получается настоящее развитие событий, как во вполне себе художественной литературе. И когда читаешь книги Додолева, не оставляет ощущение, что он свой художественный вымысел выдает за историческую публицистику (хочется махать руками и кричать «Чур меня!»). И только хорошее личное знание предмета, как в случае с додолевской же книжкой о Лимонове (недавно автор ее отрецензировал здесь же) позволяет отчетливо сознавать: нет, именно публицистику Додолев превращает в художественную литературу, а не наоборот.

Однако нельзя, конечно, провозглашать появление нового жанра беллетристики на основе анализа лишь единственного авторского произведения, да и двух будет маловато. Но мне пришлось отрецензировать уже три додолевских произведения – «The Взгляд. Битлы перестройки», «Лимониана» и вот теперь еще «Александр Градский. The Голос». Так что можно фактически диссертацию защищать по Додолеву-писателю, если кому захочется (могу подсказать, как это делается, и с Додолевым договориться про интервью на научные темы).

Но, однако же, выясним – как выглядит при прочтении сама книжка. Во-первых, для тех, кому не знакома личность героя, рекомендуется читать с самого конца – с послесловия Градского. Оно краткое, но емкое и дает достаточно оснований для составления оценочных характеристик – таких, например, как то, что певец Александр Градский – человек, мягко выражаясь, неординарный, а проще говоря – говнюк редкостный. Чего стоит одно только его «Cчитаю своим долгом заявить, что к созданию и тем более к изданию этого всего я не имею никакого отношения» или, к примеру: «…Мне удалось что-то подкорректировать, в особенности в тех местах моих интервью, где были искажены мои слова или даже добавлена редакторская отсебятина». То есть, с одной стороны, он к книге «никакого отношения» не имеет, а с другой «что-то» ему тем не менее удалось «подкорректировать». Кроме того, как профессиональный редактор заявляю: редактор имеет полное право на «отсебятину», на то он и редактор. Но Градский, во-первых, не редактор (хотя пишет неплохо), и он этого не знал (а потому простим ему этот пассаж), а во-вторых, имеет право: речь о нём и его голосе – у меня, к примеру (как и ещё у тысяч и миллионов людей), такого голоса нет.

А теперь можно для разнообразия вернуться в начало книги. Во-первых, Градский – профессионал: это говорит он сам о себе в предисловии Додолева, и это очень важно, потому что хотя профессионализм далеко не всегда адекватен таланту или гению, но чрезвычайно важен в любом деле (хоть в уборке улиц, а хоть и в стоматологии или починке автомашин). В случае же одновременного присутствия в человеке с профессионализмом еще и таланта или гения получаются градские. Но начинать нужно все равно с профессионализма. И Градский начинал – со школы имени Гнесиных, затем института и консерватории. Потом была группа «Славяне» – аутентичная, в отличие от тех в СССР, которые перепевали чужое (хотя и Градский поначалу практиковался в исполнении The Beatles, на что отважится не каждый – их нельзя плохо исполнять, это преступление). И это при том, что Градский получил глубокое классическое образование – в смысле классической музыки, и мы могли бы, строго говоря, по сей день наблюдать за тем, как на рекламных тумбах плакаты с изображением Александра Градского сменяют плакаты с изображением Дмитрия Хворостовского (и наоборот). Но он не пошел на классическую сцену, хотя и спел однажды арию на сцене Большого (не скажу какую – читайте у Додолева), а пошел на эстраду (не подумайте, что в попсу).

Жил поначалу Градский на 30 копеек в день: в мире, кстати, очень мало случаев, когда настоящие гении сразу живут хорошо (я, например, вот так сходу могу припомнить одного только Проспера Мериме, у которого возьми любую даже самую краткую новеллу, не говоря уже о «Кармен», и если сможешь написать так же – спокойно иди помирай). Известность – такая, когда на всю страну, – пришла после того, как его в бытность студентом Московской консерватории в классе Тихона Хренникова заметила Александра Пахмутова и он впервые исполнил «Как молоды мы были»: это такая вещь, которую человеку в возрасте лучше не слушать – так за душу берет, что того и гляди эту душу тут же и отдашь кому следует. Но это уже в 70-х. А до того, в 60-х годах, был создан совместный с Александром Буйновым проект «Скоморохи», про которого один музкритик в 1977-м написал, что именно в этом ВИА сформировалась так называемая исполнительская манера Градского. На эту знаменитую манеру повлиял вокал «Beatles» в сочетании с песенками Робертино Лоретти, любовью к бельканто (певец, по сведениям критика, боготворил Карузо и Джильи), а также к негритянским блюзу и соулу (Рэй Чарльз и Отис Реддинг). И вот решайте теперь, кто как сможет, – к какому жанру следует причислять исполнителя Градского. А я на всякий случай напомню, поскольку правильно его определить и назвать смогут очень немногие: даже и Додолев, который должен бы в этом разбираться, назвал в своей книге Градского рокером-бунтарём. Так вот: слово «рокер» изначально подразумевает синоним «бунтарь». И в то же время человек-рокер – отнюдь не обязательно певец, исполнитель рока, а это прежде всего человек, исповедующий религию, главные лозунги которой – «Жить, не как все», «Быть «против», если все – «за» и т.п. И еще – «Будь лучше, если сможешь». Градский смог. Он давно еще без обиняков громко произнес (а недавно вновь Додолеву повторил), что кроме него (Градского) «здесь вообще никто петь не умеет. Разве что Кобзон». Лично я, правда, никогда не думал, что Кобзон петь умеет: иметь голос вовсе не означает умения петь, думал я. Но теперь думать перестану, лучше послушаю, что на эту тему думает Градский.

По ходу дела (т.е. по ходу чтения книжки Додолева) возникают самые невероятные подробности из жизни сказочных персонажей. Когда читаешь вопросы Додолева к Градскому или его собственные заметки «на полях», встречаются такие имена, при звуке которых обычный человек, с этими людьми незнакомый, или закатывает мечтательно глаза (от глупости), или сурово молчит. Каким бы именем вас ошарашить? Вот, к примеру, Градский бродит по берегу Крыма с Анастасией Вертинской, вот разговаривает о музыке Стравинского со Стингом, а вот в 79-м отмечает 30-летний юбилей и рассказывает, как пьяные, они пели что-то на три голоса с Макаром и Мишей Боярским. И такими встречами наполнена вся книга.

Чуть позже (на четверть века), когда повествование относит читателя к разгару 2000-х, любитель политики может встретить милые его сердцу рассуждения о невозможности сосуществования художника и власти. Я, например, – любитель, и моему сердцу эти рассуждения в самом деле милы, особенно когда дело касается членства (или не членства) в правящей партии: в ней состоит, как известно, громадное число мастеров современной отечественной культуры – масса тоже «сказочных» имен, даже называть не хочу. Но только не Градский – рокер, композитор, поэт, человек. И нужно ли рассказывать про его оперу «Мастер и Маргарита»? Если скажете, что нужно, – я с вами не разговариваю: оперу надо слушать. Книжка Додолева – тоже в своем роде опера, только её надо читать.