Андрей Макаревич: «Наша власть хочет жить озлобленно»

ПОЧЕМУ НЕ ЕДЕТ НА ЕВРОМАЙДАН?
— Я там не вижу себя только по одной причине — дело происходит в другой стране. Я не ощущаю себя вправе, как негражданин их страны, влиять на ситуацию. Я не Че Гевара, и экспорт революции меня никогда не привлекал. Но я очень хочу, чтобы у них все закончилось, во-первых, мирно, а во-вторых, так, как они сами того хотят. Они вправе выбирать свою дорогу. Их оскорбила ситуация, когда их президент, с которым им, по-моему, не очень повезло, как-то за них все сам решает. Но вообще я не люблю стихийных скоплений народа. У меня все время есть ощущение, что это может плохо кончиться. Часто так и бывает. Меня только очень печалит, как новостные комментаторы наших главных государственных каналов врут нам, и то, что рассказывают они, сильно не соответствует действительности. Там на площади стоят прекрасные, молодые, мирно настроенные люди, и они добиваются своего совершенно законным способом, я считаю.
О СВОЕЙ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ
— Это ужасно! Я всегда себя за это не то чтобы корю… Но в принципе без этого можно было и обойтись. Будь у меня нервы покрепче. Во-вторых, чудовищно обидно. У меня за эту осень вышло четыре книжки. Я написал три разных альбома. И это никому не интересно! Не потому, что они плохие, они интересны тем, кому интересны. Журналистам не интересны. Но стоит мне вякнуть что-то где-то в блоге, и они все как мухи на мед слетелись тут же.
Просто из меня очень хотят сделать политического деятеля. А я так не хочу становиться политическим деятелем, ты себе не представляешь!
О ПУТЯХ РАЗВИТИЯ РОССИИ
— Мне кажется, что за последние 30 лет мир поменялся принципиальным образом. Возникли новые средства массовой коммуникации, которые сделали его маленьким и совершенно прозрачным. У меня нет ощущения, что наша власть это понимает. Уже не проходят истории про то, что в Америке негров вешают, а в Индии живут плешивые люди и золотоносные муравьи. Столетиями можно было жителей стран кормить легендами, создавать идеологию, но это кончилось. И если сегодня в какой-то деревне нет интернета, то завтра он там будет. Это вопрос очень небольшого времени. Поэтому перед каждым человеком, у которого есть глаза, стоит простой выбор: или ты хочешь жить, как живет цивилизованная часть нашего маленького прозрачного мира, ощущать себя его частью, уважать себя и окружающих, работать и зарабатывать деньги, радоваться этому, рожать и растить детей, а не выбрасывать их на помойку и сдавать в детдома… или ты хочешь жить озлобленно, оградившись от мира стеной, ненавидя себя и окружающих, все время придумывая врагов — то внешних, то внутренних… Если ты хочешь идти по второму пути, то сколько ни ори о своем величии и пой гимн хоть по десять раз на дню, ничего не изменится. У меня нет ощущения, что наша власть хочет идти по пути первому. Поэтому я периодически срываюсь на эти письма.
ЖДЕТ ЛИ ОТВЕТОВ НА СВОИ ОТКРЫТЫЕ ПИСЬМА?
— Мне не нужен никакой ответ. Я просто вижу, что эти письма вызывают бурную реакцию. Это говорит о том, что я и мое мнение еще кого-то интересуют. И пусть реакция будет разная, я очень хочу, чтобы граждане страны, которых обманывают, все-таки еще раз подумали вместе со мной. Я пытаюсь их немножко разбудить. Потому что половина страны спит тяжелым пьяным сном. Можно быть циником и скептиком и ничего не делать. Однако что-то происходит. Вода камень точит. Посмотрим.
О ПОЛИТИЧЕСКОЙ САТИРЕ
— Я могу ошибаться, но мое ощущение, что президенту как раз по фиг все это. Это шестерочки вокруг очень выслуживаются. Чем дальше от центра, тем они выше прыгают. Я был в Ярославле, я был у Ройзмана накануне выборов. Ты себе не представляешь, что творится там. Мы в Москве живем в другом мире! Они, чиновники, ничего не боятся, с одной стороны, с другой — трясутся за свои места. Закона для них не существует. Это какая-то новая порода. Без совести, без каких-либо понятий вообще. Их расплодили. И это я ставлю в вину нашему президенту.
Увы, какой царь, такие и бояре, к сожалению. Какие бояре, такой и царь. Но я далек от мысли, что Путин сидит и руководит этим всем. Просто выросла пена. Я думаю, он в некоторой растерянности от того, что они дают 22 очка все время. Уж очень прыгают. Не было на это рассчитано.
О ГОМОФОБИИ
— Я не хочу никого обижать, я считаю, что из всех проблем, которые сегодня у нас есть, эта не самая главная. Она важная, сложная, неоднозначная, но не самая главная. А власть — думаю, просто по недомыслию — выпустила из людей бесов и не предполагала, что бесы с такой силой попрут.
Да, это уже что-то фашистское. Это бы их очень устроило. Это опасно для страны. Как и все, что они делают сейчас. Их бы это устроило, потому что на фиг им вообще все население? Они себя прекрасно чувствуют без него. Чтобы качать нефть и пилить бюджет, много населения не надо. Население только и делает, что жрет, пьет водку, протестует, получает пенсию и всем недовольно. Конечно, валите все отсюда! А мы как-нибудь без вас тут в нашем садике будем хорошо жить. Это ужасно. Я не понимаю, почему они узурпируют право распоряжаться всей страной. Это, между прочим, моя страна, я здесь родился. И уезжать не собираюсь.
О ГРЕБЕНЩИКОВЕ
— Про карму не знаю, но вот он молодец! Сидит в своей башенке, в своем мире и занимается своей любимой музыкой. И ничего больше не делает. Поэтому все его время и силы, весь его талант уходит на это. Он нашел в себе силы оградить себя от этого.
ОБ АЛЬБОМЕ ПЕСЕН АЛЕКСАНДРА ГАЛИЧА
—Одни музыканты переигрывают и перепевают других — по каким-то творческим и ценностным мотивациям. Это авторское прочтение. В случае с песнями Галича оно оказалось сложнейшей для меня задачей, потому что я очень долго не мог найти музыкальный язык для этого дела. Я понимал: глупее всего будет взять гитару и, соревнуясь с Галичем, спеть под нее. Вот это никому не нужно. Поэтому первым делом была убрана гитара. Потом я понял, что мне нужен не джаз, не свинг, не рок и вообще не нужна песня в обычном понимании слова. Поэтому получилась почти театральная история. Галич на меня в свое время сильно повлиял. Он все-таки самый крупный поэт из всех поющих бардов. Именно как поэт, мощный по владению словом. И я очень жалел, что его забыли. Потому что песни его были в основном остросоциальные, и как только пропадает объект насмешки — в силу того, что меняются времена и обстоятельства, — становится непонятно, про что это. Все эти песни про Клима Петровича вдруг стали никому не понятны. Мы жили в эйфории перестройки и прочее. И вот сегодня я его слушаю, и у меня ощущение, что это написано сегодня. Поэтому я понял, что необходимо их напомнить. Мое прочтение — это мой ему поклон.
(Артур Гаспарян, «МК»)