Я всегда с некоторым недоумением смотрел на то, как русские националисты упорно называют себя политическими наследниками Российской Империи.
Ведь Российская Империя – безотносительно того, как мы относимся к государству послепетровских Романовых – это было такое место, где у поляков, финнов или среднеазиатских бабаев было значительно больше прав, чем у русского крестьянина (а 90% русских и 99% предков нынешних русских были крестьянами в ту эпоху) из Ярославской губернии.
Никакого равенства граждан перед единым всеобщим законом в государстве Романовых не было. А была – иерархия сословий, вероисповеданий и подгосударственных укладов, в которой русские, конечно, не занимали одно из последних мест, как в СССР, но – остзейские немцы, те же поляки или бившие их нагайками казаки имели перед ними явное и несомненное преимущество.
Собственно и юридического термина такого – “русские” – не существовало.
Были “православные”. Был “сельский мир”. Была “табель о рангах”. Русских – иначе как в отвлеченно-культурном смысле – для государства не было.
И в этом смысле, конечно, настоящими предшественниками русского национализма в том смысле, в каком есть на свете национализм польский, чешский или еврейский, – были народники, “революционные демократы” и все вообще освободительное движение Герцена-Чернышевского-Лаврова-
Роковая путаница тут возникла из того, что народы бывают угнетающими (англичане, американцы, немцы, французы и т.п.) и угнетенными (почти все остальные).
И парадокс русского политического мышления – в силу самоколонизации России – состоит в том, что измерять себя хочется судьбой немцев и американцев, а подлинную свою судьбу надо искать если не в третьем мире, то, назовем это так, во втором с половиной.
Это большая драма.
