Если в середине прошлого века Салтыков-Щедрин на вопрос давно уехавшего за границу соотечественника “как дела в России?” ответил максимально коротко “воруют”, то и сегодня легко быть лаконичным в подобного рода ответах: в России, господа, стреляют. Стреляют по поводу и без повода, стреляют, убивая людей, время и скуку. Из самой читающей мы превращаемся в самую стреляющую страну мира. Киллер сейчас не менее перспективная профессия, чем, например, адвокат или бухгалтер, и если крупнейшие вузы откроют, наконец, соответствующие факультеты, то, уверен, от абитуриентов не будет отбоя.
Логика отстрела понятна: прямая траектория пули – самое короткое расстояние между двумя точками. Причем если в точке старта есть проблема, то на финише ее уже нет. И все же эта логика – логика человека, рубящего под корень дерево, чтобы сорвать одно-единственное яблоко. Эта логика – результат взгляда на жизнь, ограниченного рамками оптического прицела. У нас всегда умели поговорить, но никогда – договориться. Одесскую манеру отвечать вопросом на вопрос сменила стойкая привычка в конце каждой фразы не ставить точку, а проделывать пулевое отверстие. Желательно в том, кому эта фраза была адресована.
Сафари, господа, сафари. В самом центре Москвы. Без лицензий и правил. Что же делают егеря, хозяин заповедника и партия “зеленых”?
Чаще всего заявляют, что зверь, в которого стреляли, был плохой. Бешенство там у него или вообще – вор он.
Но разве их дело судить? Их делом всегда было следить за выполнением правил этой жестокой охоты под названием жизнь. Если в центре города среди бела дня стреляют в человека, то кем бы он ни был, он имеет право на защиту. Еще для тех, кто не знает: человек имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью. И если его понимание счастья не совпадает с пониманием других, то это еще не лицензия на убийство. Это всего лишь повод подумать.
Возьмем последнюю громкую перестрелку в центре – покушение на жизнь Захара Калашова в Б.Златоустинском переулке. 29 марта его Mercedes и джип с охраной были обстреляны из автоматического оружия. Киллеры приехали в микроавтобусе “УАЗ”, в котором везли через всю Москву целый арсенал. Стреляли долго и много. Ранили практически всех, находившихся в “Мерседесе”. Потом спокойно уехали, и если бы не случайность (нарушение правил ДД у гостинцы “Россия”), то их никогда бы и не поймали. Убивали днем совсем рядом со всемирно известным зданием на Лубянке. Прямо у подъезда рекламного магната Лисовского.
Пресса отреагировала вяло, почти позевывая от скуки: очередные, мол, уголовные разборки. Но случай, однако, оказался далеко не рядовым. Впервые в истории московского дикого сафари были арестованы киллеры. Они оказались членами измайловской преступной группировки, то есть не киллерами в обычном смысле этого слова, а “солдатами” одной из самых “беспредельных” московских банд. И что же?
А то, что именно у них появилась куча защитников. Все сразу вдруг подумали, что именно эти люди имеют право на жизнь, свободу и стремление к счастью. В течение двух часов после задержания их нашли адвокаты – случай в московской юридической практике почти беспрецедентный (обычно адвокату удается установить местонахождение своего подопечного не ранее, чем на третий день после задержания). Возможно, их даже отпустят. Сам Захарий Калашин (Шакро-младший), получивший в ходе покушения несколько пулевых ранений, пользуется в уголовном мире репутацией “миротворца”. Несмотря на то, что он является вором в законе, проведшим семнадцать лет на лагерных нарах, он известен как человек, избегающий любых конфликтов и не признающий пулю в качестве аргумента в споре. А сам стал жертвой привычки ликвидировать проблему вместе с человеком.
Идет охота, охота идет. Запах крови смешался с запахом гнили, и если первый исторгают свежие трупы на центральных улицах, то второй исходит от нас, живых и равнодушных. Стреляйте, господа, стреляйте. Чем быстрее мы перестреляем друг друга, тем скорее наши дети найдут, наконец, общий язык.
Если, конечно, останутся живы.
Москва, весна 1996-го.
Дикое сафари.
Сергей ПРОТАСОВ.
