ПОСЛЕДНИЙ ВАГОН НА СЕВЕР

(подражание великому ВВЖ)

Зимний вечер. Идет тяжелый серый снег. Хрипло прогудел гудок тепловоза и от Ярославского вокзала отправляется состав Москва – Магадан. Проходит несколько минут, и он скрывается в снежном мареве, и лишь виднеется свет красного фонаря на последнем вагоне поезда, идущего на Север. Кто же они, эти ночные путники? Что за человек расположился в лучшем купе состава, его и не узнать в полумраке вагона. Ба, да это же Верховой Атаман, русский человек, родовой казак, батька Черномор – похож он на великого пятнистого реформатора, нобелевского комбайнера. Мрачен батька Черномор – великий профеcсионал по бурению скважен, “маг и волшебник” по добыче “черного золота”, но, увы, несостоявшийся политик. Весь вагон заняли его сподвижники, оренбургская казачура, не унывают, разговорчики все, как бензин на Аляску сплавлять, что за бабы у эскимосов, много ли на бартер “огненной воды” выйдет, какая рыбалка-охота будет…

В следующем купе молчаливо сидят две орясины, с ненавистью смотрящие друг на друга маленькими бегающими глазками – дубоголовый Паша-мерседес и неандерталец, похожий на ялду, – депутат Лебедь. Что за человечище сидит у окна? По знакомому поросячьему чмоканью узнаем бредуна-экономиста Егорошку Гайдара. Сидит Мальчиш-Плохиш, жрет и радуется. Сколько этот Плохиш украл у народа. Не со своего ли будущего внука писал бедный дедушка Аркадий портрет жирного предателя, продавшего Родину за банку варенья да коробку печенья? А кто это, что рядом с Плохишом? Человечек с усиками – метр с кепкой на высоких каблуках, уж не ростовский ли казачок Шах-Рай, он, который привел Кавказ к кровавой пропасти. На краю лавки притулился рыжий шулер – припудренный угольной пылью, что чуть Петропавловку не продал, а до того еще русский народ бумажками-ваучерами дурил… Вот сидит пучеглазый Андрейка Козырев – вождь племени картавых “мидовцев” – “Белый Орел” с тремя перьями. Рядом с ним тощий и завобленный Бурбулис – бывший серый кардинал, в прошлом преподаватель научного коммунизма. Тут же тростниковая самурайская бестия Хакамада, чаевник Андрюша Караулов с лицом “обиженного кувшина”, именинник – осетин Гена Нос (хрен) до колена, Минька Задорнов (не депутат, а тот, из престижного дома). Вот блестит пенсне, вечно небритый ядовито-загандоненный Сванидзе Николай Карлович, молчит, наговорился – пора и честь знать.

В этом вагоне народу – как сельдей в бочке, аж страшно двигаться дальше. Но все больше чудовищ встает перед нами. Сатанист Якунин в черном маскхалате, рыжая говядина Малюта Коржаков, кучерявые сиамские близнецы Немцов и Явлинский, ведьмы Ташковская и Гербер, неугомонные жабы Старовойтова и Новодворская, бородатые проповедники, картавые российские банкиры, проституто-журналисты. Едут русские новые, русские старые.

Но давайте заглянем в последний вагон. Кто это лежит на лавке, что за медведь храпит с перебитым оглоблей носом? Напротив сидит его благоверная, вздыхая, поправляет одеяло. Кто же он, этот русский медведь? Мальчик-второгодник, “едущий в люди” на крыше вагона, проигравшийся в карты уркам, студент-волейболист, плотник-бетонщик, прораб-строитель, старательный ученик маэстро Ростроповича, истерзанный нарзаном курортник? Снятся ли ему кровавые растерзанные мальчики октября 93-го, русские девушки, отданные на поругание дикой косоглазой адайской Орде, старики и дети, погибающие от холода и голода, миллионы безработных, униженных и оскорбленных? А снится ему один и тот же сон. Лезет он на башенный кран, сорванный штормовым ветром, лезет раздетый, в одной лишь маечке да семейных трусах. При этом страшно ругаясь нецензурщиной. Медленно парусит и движется кран, рвется весенний холодный ветер, еще немного и опрокинется. Но лезет упорный крановщик. Внизу, затаив дыхание, стоит его возлюбленная с прижатыми к груди руками и молящим взглядом. Еще немного, одно мгновенье… Медленно, медленно останавливается кран. В который раз, весь в холодном поту просыпается медведь. Напротив, не сводя глаз со своего кумира, сидит Сорокина Света, вечно печальная, разгримированная, оттого очень похорошевшая, она старательно отирает со лба холодную испарину (пот?).

Покачивается, поскрипывает последний вагон в полумраке вагонного окна проглядываются уральские сосны и ели. Стучат колеса по мерзлым рельсам, все дальше на Север мчится поезд. Сидят у зарешетчатых окон и уныло смотрят на черное небо, где вот-вот забрезжит рассвет нового дня, злобные, хитрые, изворотливые пассажиры…

Кто-то трясет меня за плечо, я слышу сквозь сон чей-то ужасно знакомый голос: “Ты что орешь, Вова? Не ори”. Я просыпаюсь окончательно. Передо мной сидит сам Жириновский. Он в кирзовых сапогах, стеганых штанах и ватнике. На голове у него набекрень шапка-ушанка с торчащим ухом. Передо мной сидел не политик с мировым именем, а простой советский итээровец и просто добродушно улыбался. Рядом с ним в валенках, лисьей шубе и оренбургском платке сидела прекрасная синьора Чиччолина (женщина моей мечты) и тоже улыбалась своей очаровательной улыбкой от уха до уха.

Чуть поодаль за боковыми сиденьями за столиком (откидным, вагон-то плацкартный) играли в нарды два татароватых барчука – Венгеровский и Невзоров. На краю лавки рядом со мной, как бедный родственник, притулился шепелявый тихушник Стас Жебровский. В проходе между купе на цырлах стоял, увы, так и нераскрытый резидент румынской “сигуранцы” по кличке Доктор Абель. Вдруг Жириновский вздохнул эдак печально, что с ним редко случается, полез в ватник и достал бутылку водки, свою, фирменную с портретом. “Давай-ка, Вова, лучше сиротинушку распишем”, – сказал он. Я мигом полез в мешок за стаканами и астраханской воблой, но вдруг нащупал в мешке что-то теплое и мягкое. Тут я вспомнил, что жена положила мне связанные ею шерстяные носки, десять пар.

Вспомнил напутственные ее слова: “Вова, половину – пять пар – отдай Вождю”. (Это она его, Жириновского, так величает). Смотри, только с дыркой не отдай”. Я ужаснулся, мурашки побежали по моему телу, что как раз с дыркой и подарил Вождю. Синьора Чиччолина заметила мой испуг, улыбнулась мне своей очаровательной улыбкой и обнадеживающе мне подмигнула. На душе как-то полегчало. Заштопает, подумал я. Итальянки все умеют. Вольфович привычным жестом хлебосольного хозяина стал разливать водку по стаканам, тут же к нам подсели барчуки, тихо на цырлах подошел Доктор Абель, все взяли стаканы и в ожидании тоста уставились на Вождя. Мы все чокнулись и по-русски все выпили до дна. Наступало первое утро весны 1998 года. За окном проносилась дикая, девственная якутская тундра, поезд уносил нас на Восток, на Колыму, навстречу тяжелым испытаниям, выпавшим на нашу судьбу.

В.АНИКИН,

младший урядник Астраханского казачьего войска.


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

ОДНАЖДЫ… И НЕТ ЭТОМУ КОНЦА
Смачно помер
СЛУЖИЛ ЛИ РЕРИХ В ОГПУ?
ВАЛЕРИЙ ЛЕОНТЬЕВ ЕДЕТ НА ВОСТОК, БЛИЖНИЙ И ДАЛЬНИЙ
ТЕРРОРИЗМ В РОССИИ НЕИЗБЕЖЕН
АПОЛОГИЯ ГЕРОЯ
“…НЕ ЖИТЬ ТАК БЫСТРО, УМЕРЕТЬ МОЛОДЫМ – ЭТО СТАРЫЙ КЛИЧ, НО Я ХОЧУ БЫТЬ ЖИВЫМ”
“МУЗОБОЗ” В “РОССИИ” И В ЭФИРЕ


««« »»»