Строгая муза юриспруденции и несколько легкомысленная богиня поэзии, как ни странно, не так уж и несовместимы.
Хотя, конечно, поэзия предполагает фантазию, юриспруденция – строгую последовательность действий. Поэзия – неожиданность, новизна. В юриспруденции многое строится на прецедентах, в поэзии – на неповторимости сюжета, метафоры. И в то же время…
Известный юрист-профессор на встрече выпускников знаменитой юридической академии спросил присутствующих:
– А где же Н.? Надеюсь, он не ушел из юридического цеха?
- Увы, наш друг оставил юриспруденцию.
- Это огорчает. Хотя и не удивляет.
- Он стал известным поэтом.
- Ну да, ну да, для занятий юриспруденцией ему не хватало фантазии и парадоксальности мышления.
Впрочем, история литературы и юриспруденции знает немало случаев блестящего сочетания всех этих качеств. Достаточно вспомнить того же Гаврилу Романовича Державина.
Кстати, русская история напоминает нам, что в нашей стране юристы всегда были людьми весьма образованными и эрудированными. А хорошее образование ещё никому не вредило. Тем более – представителям творческих профессий.
К чему эти рассуждения? А вот к чему. Вышла из печати книга стихов видного российского юриста Бориса Ивановича Уварова.
Основ юриспруденции выход сборника не потряс.
Представление литературоведов о сущности поэтического мастерства не изменил.
Просто одной хорошей книгой в русской литературе стало больше.
Почти 40 лет Борис Уваров – в органах прокуратуры.
Он не паркетный генерал.
«Важняк» – самое почетное звание в прокурорском корпусе.
Следователь по особо важным делам при прокуроре РСФСР. В отставку Борис Уваров вышел с должности старшего следователя по особо важным делам Прокуратуры Российской Федерации. Заслуженный юрист России. Генерал-майор юстиции.
Глубокий знаток теории и практики следственного дела, он являлся участником расследования и лично руководил группами следователей по расследованию ряда особо сложных дел в сфере хозяйственной деятельности, убийств и других сложных многоэпизодных, как правило, резонансных тяжких преступлений. А коли дела были резонансными, о них писали газеты, сообщали электронные средства массовой информации, то и фамилия Уваров на протяжении нескольких десятилетий была на слуху у многих людей.
Все это время они существовали как бы параллельно: юрист Уваров и поэт Уваров. Поэт, ведущий сложнейшее расследование, юрист, обращающийся к поэзии, чтобы переосмыслить криминальную ситуацию, понять логику действий преступника, взаимосвязь, казалось бы, разрозненных эпизодов уголовного дела…
С Борисом Уваровым нас связывают многие годы знакомства и несколько лет дружбы, мы люди одного поколения. Совпадения в биографиях лишь поначалу казались случайными. Он раньше меня на год ушел служить в армию. Я раньше его на год поступил в университет. В середине 60-х мы могли бы встречаться в Архангельской области, – я там служил в армии , он – в прокуратуре. Я закончил университет в 63-м, Уваров – в 66-м. Я начал писать серьезные стихи – в 59-м, эта дата стоит и под несколькими лирическими стихотворениями молодого юриста. Пришла к первокурснику юрфака Ленинградского университета первая любовь – как уж тут без стихов обойдешься? Восстанавливая вехи наших биографий, обнаружили: мы с ним могли встречаться и на лекциях тогда весьма популярного в среде питерского студенчества Льва Гумилева, оказавшего заметное влияние на наши тогдашние размышления о Государстве Российском…
И еще одно любопытное совпадение. В 1966 – 1968 годах мы увлеклись переводами с английского. Китс, Шелли, Блейк, и особенно Шекспир. Нам казалось, что нашего знания английского и накопленного поэтического опыта достаточно, чтобы переводить сонеты Шекспира точнее, чем знаменитые переводчики послевоенной поры. Отвага молодости… Я тогда учился в аспирантуре Петрозаводского университета, Уваров – после окончания ЛГУ был направлен на работу в должности следователя прокуратуры Липецкой области.
С любопытством перелистываю страницы сборника стихов и переводов Бориса Уварова. Какие-то его стихи были знакомы ранее, большинство – новые для меня и весьма неожиданные.
Раздел «Сонеты» (раз уж зашла речь о Шекспире) – один из самых интересных. Почему мы в свои юные годы с наглой отвагой обратились к сонетам вообще и переводу сонетов великих поэтов прошлого? Может быть потому, что молодость искала приложение своим силам в преодолении трудностей? Сонет, тем более – «венок сонетов» , это «техническое задание» не для школяра.
«Сонет о Родине», вошедший в сборник, – одно из самых сильных стихотворений Бориса Уварова. Не «датские стихи». Откровение «на разрыв аорты». Взгляд человека, много пережившего, передумавшего, десятилетия искавшего ответы на главные философские вопросы существования своей страны.
Начинается сонет на высокой ноте:
Что Родина моя? Чудовище? Вандал,
Кто храмы разорял безжалостной рукой,
И душу из души народа вырывал,
Все зори заменить кровавою зарею?
Мы «родом из детства». «Родина-мать» – не плоская метафора. Поэт, заглянул в прошлое и ужаснулся тому, что увидел. Ему важно не только понять и простить. Главное – определить свое место. Он с горечью соглашается:
Пусть быть мне среди тех, кого на ней убили,
Но только бы не тех, кто убивал на ней.
А заканчивается сонет философской максимой:
Что Родина моя? На то ответ мой прост:
Где помянут добром, придя на мой погост…
Эта иерархия духовных ценностей мне особенно близка и понятна в поэзии Бориса Уварова.
Один из лучших сонетов Бориса Уварова – «Сонет Дон-Жуана о Петрарке».
Как ты велик в служении своём,
Всё подчинив Любви к своей мадонне,
И плоть и душу изогнув в поклоне,
Себя сжигаешь сам своим огнем.
Третья строка – дивный образ! Во многих своих стихотворениях, посвященных теме «Мадонна», я искал его. Не нашел. Борис Уваров нашел. Масса находок и в других сонетах. Чего стоит такая метафора: «И минареты скал обречены на вечность…».
Вначале были свои сонеты… Накопив опыт, рискнул обратиться к сонетам Шекспира. Здесь проявилось композиционное чутье переводчика. Выдающийся поэт русского зарубежья Георгий Адамович в рецензии на стихи своего молодого современника писал: «Замечателен дар пластический, его способность округлять, оканчивать, отделывать, без манерности, – одним словом, его чутье художника». Сказано – словно и о стихах Бориса Уварова.
Две последние строки сонета – это всегда философия. Эти две строки венчают стройное здание, «без манерности» закольцовывают архитектурный и поэтический сюжет.
Воспользуюсь еще одним наблюдением Георгия Адамовича: важно, чтобы поэт «не придумывал слова для выдуманных мыслей и чувств». И чувства должны быть свои. И слова для их передачи должны быть не придуманные. Слова надобно не придумывать, а подбирать.
Жизнь идет. Расследуются одно за другим многоэпизодные резонансные уголовные дела.
Незаметно, повседневно идет работ и в «поэтическом цехе». Рука поэта все тверже, увереннее. Он публикует переводы 63 и 66-го сонетов. Не поленитесь перечитать эти сонеты Вильяма Шекспира в переводе Бориса Уварова. Уверен: вы их запомните.
…Последние годы, уже после выхода в отставку, при каждой встрече мы заводили разговор на эту тему. Я к этому времени уже накопил опыт профессиональной работы в области поэтического перевода. Перевел книги грузинского и аварского поэтов, публиковал переводы с болгарского, чешского, словацкого, польского, с сербско-хорватского. Общей же темой оставались переводы с английского и, в частности, сонетов Шекспира. Давно осталась позади юношеская максималистская позиция, которая позволяла нам считать наши переводы совершеннее тех, что осуществили наши великие предшественники. Чаще всего обсуждали максиму великого поэта-переводчика Николая Заболоцкого: перед переводчиком две чаши, – первая принадлежит автору оригинала, вторая – читателю перевода. И чаша весов не должна выйти из равновесия.
Постепенно мы научились сочетать меру точности с мерой естественности. Мы давно отошли от попыток передать в своих стихотворных переводах особенности иноязычной речи. Помнится, когда работал над переводами стихов аварского поэта Гаджи Газимирзоева и юного грузинского поэта Георгия Крацишвили, часами слушал авторские записи стихов на языке оригинала. Уже потом прочел у Н.Заболоцкого, блистательно переводившего грузинских поэтов, не зная грузинского: «Переводчик, калькирующий грузинские размеры, гонится за малым и теряет при этом большое. Размеры с грехом пополам получаются, но читать стихи невозможно и понять, о чем в них говорится также нет возможности».
Занимаясь поэтическим переводом многие десятилетия, мы, наконец, поняли: главная обязанность поэта-переводчика – хорошо знать тот язык, на котором пишешь. Оказалось: хороший поэт может быть плохим переводчиком. Но плохой поэт не может быть хорошим переводчиком. Претендует ли сегодня «важняк» Борис Уваров на то, чтобы шумно и стремительно ворваться в цех поэтов-переводчиков, произведя фурор своими литературными находками? Полагаю, что нет. Но годы занятий поэтическим ремеслом многое ему прибавили – и в эрудиции, и в профессиональном (юридическом) ремесле. Вообще людей, пишущих стихи, особенно (по моему наблюдению) в нашей стране много. Кто-то надеется пробиться, отметиться в истории литературы. Большинство – пишут «для себя». И счастье, если написанные «для себя» строки оказываются интересными другим.
Он пишет стихи, даже не подозревая, что создает своеобразный портрет души целого поколения. Мы взрослели, старели; менялись стихи, их тональность, – они становились проще и искреннее, теряли пафосность, приобретали доверительность. Грусть не уходила из них (по моему наблюдению, поэты, в детские годы раненные войной, остались на всю жизнь людьми с печальной ноткой в голосе и грустью в глазах), но она становилась мудрее.
В сентябре 1963 года Борис Уваров пишет стихотворение «Вечер». Ему 25, жизнь прекрасна и удивительна. И всё еще впереди…
Отчего же так печальна последняя строфа…
Как горы тьме, я старости послушен.
Уже ушли стада моих страстей.
День жизни отзвонил, а вечер скушен.
И тьма становится душой души моей.
А вот стихи, написанные в феврале 1991 года. Поэту хорошо за 50. Тема по сути дела та же. Настроение другое.
Я, наверное, меньше увижу,
Ещё меньше, чем прежде, пойму.
Но теперь никого не обижу.
Суетой не мирволя уму.
Изойду на дрова и травинки.
Буду неба ласкать бирюзу.
По утрам, обретая тычинки,
Выпьет шмель мою боль и тоску.
Мудрость поэта – это когда он не завидует несбывшемуся, но сочувствует тем, кто не нашел себя, еще больше тем, кто остался один…
Тот же 1991 год. Борис Уваров «важняк» Генпрокуратуры, внешне строг, властен, непроницаем, несловоохотлив. Он как бы не обещает открытости, радушия, понимания, готовности разделить тревогу и беду. На самом деле – он всегда обладал удивительным свойством души – видеть и сопереживать чужую боль, беду, одиночество. Одно из лучших стихотворений Б.Уварова написано в августе 1991 года, когда мы встретились в Генеральной прокуратуре и он вдруг неожиданно по-доброму улыбнулся.
- Написал новые стихи. Прочесть?
Стихотворение называлось «Холодные слова» и заканчивалось строфой:
Но к вечеру под чьими-то шагами
Мороженые травы вновь шуршат…
И слышно, как холодными словами
О чем-то теплом двое говорят…
Можно ли говорить о любви без любви? Можно… Но это будут лишь «холодные слова».
Как у любого поэта, у Бориса Уварова встречаются слова приблизительные, не несущее внутренней духовной нагрузки, поставленные в некую искусственную нишу, – чтобы не потерять ритм, музыку стиха, которые он старается сохранить. Но это случается достаточно редко. Как правило – он бережет слово. Придает ему – каждому – свое звучание, настроение, даже, как видим из приведенной выше цитаты, – свою температуру.
Вот, казалось бы, простые слова, завершающие стихотворение. Он строг и требователен к форме (неважно, готовит ли он обвинительный документ как следователь прокуратуры, или – оправдательный, как – в более поздние годы адвокат): выверенная композиция, выстроенная драматургия…
Года бегут напрасной чередою,
Всё чаще грусть хозяйкою в душе.
И одиночество уже шуршит бедою,
Как ветер в прошлогоднем камыше…
Короткая мелодия, мало слов. А настроение передал, запомнился…
У Бориса Уварова немало стихов, которые можно без обиды от сравнения – рассматривать в общем ряду поэтов-шестидесятников. Например, стихи о заброшенных русских деревнях.
Но есть и такие, которые не встретишь в сборниках других поэтов, к какому бы поколению они не принадлежали. Этот раздел сборника называется «Очень страшные стихи. (По материалам уголовных дел)»…
Не уверен, что он и сам сможет однозначно ответить на этот вопрос: помогла ли хоть раз в расследовании «особо важных дел» его вторая профессия. Возможно, вечерами, смертельно усталый, вернувшись из прокуратуры домой, или задержавшись допоздна в рабочем кабинете, он, подводя итог сделанного за день, записывает в стихотворной форме свои наблюдения, размышления, а утром, перечитав стихотворные строки, вдруг находит нужное юридическое решение… А возможно, что накапливаясь в специальной папке годами, стихотворные резюме расследованных уголовных дел складываются в некую информационно-эмоциональную «базу данных», из которой он черпает нужные сведения, настроения для дальнейшей работы – уже над другими криминальными историями.
Так ли это, – не знаю… И спрашивать не хочется. Пусть останется этот сюжет страничкой биографии. Думаю, если бы все «важняки» писали стихи или вообще занимались литературой, то юриспруденция только выиграла бы.
Георгий МИРОНОВ,
член Союза писателей, действительный член Академии Российской словесности, лауреат литературных премий.
Дополнение к рецензии
Поэтическая версия следователя по поводу гибели Сергея Есенина под названием «Неотправленное письмо к матери» неизбежно привлечет внимание читателя, ведь речь идет об одном из самых трагических русских поэтов, судьба которого вызывает иногда естественный, иногда противоестственный интерес любителей поэзии.
Материалы уголовного дела дают возможность Б.Уварову рассмотреть не столько даже подробности, причины, обстоятельства гибели поэта, сколько прикоснуться к израненной душе паренька из русской глубинки, волею судьбы ставшего поэтическим выразителем настроений тысяч людей. Автор не пытается объяснить судьбу поэта, он стремится понять её. Вывод автора однозначен: большой поэт сам ушел из жизни, переполненный трагическим мироощущением эпохи. Кажущаяся историческим детективом история его жизни и смерти становится понятной, если попытаться разобраться чего добивался, к чему стремился, чего так и не нашёл в жизни поэт Сергей Есенин.
Особое место в сборнике стихов Бориса Уварова занимает «Баллада о девице-озорнице»… При кажущейся простоте формы, – «жалостливый сюжет» пересказывается автором в нарочито «народной манере», напоминающей о незамысловатых стихотворных подписях под «народными лубки», – баллада достаточно умело выстроена в закольцованную грамматическую композицию.
Народная песня, баллада, частушка – все они, как правило, просты, органично скомпонованные, стихотворные строфы легко нанизываются на остросюжетный стержень. Но простота в балладе Б.Уварова о девице-озорнице чисто внешняя. Думается, три встречи лирического героя с явно сказочной девицей в момент ухода на фронт, по возвращении из зоны боев, и спустя годы, – это три выстроенных более чем профессионально драматических «коды», держащих читателя в напряжении.
Это о форме.
Содержание же баллады привлекает необычным для невоевавшего поэта глубоким проникновением в чувства, состояние души, мироощущения юного бойца, встретившего на пути смерти (казалось, в тот момент неизбежной, а оказалось, – на пути к жизни) девушку, которая могла бы стать, должна была бы стать его женой
Лариса МАЛИНИНА.
