Расхожая историческая мудрость гласит: «Если бы нос Клеопатры был длиннее, изменилось бы лицо планеты». В переводе на человеческий язык, это значит, что легендарная египетская царица вызывала бы меньшие страсти (как созидательные, так и разрушительные) и соответственно иначе бы влияла на изменения карты мира.
Я вспомнил этот каламбур в прямой связи с Юлией Тимошенко, коса которой, на мой непросвещенный, но чувственный взгляд вполне стоит носа Клеопатры. И дело, конечно, не (только) в ее способности вызывать эротическое вожделение, а во всплеске эмоций, напоминающем всем нам о роли человеческого фактора в историческом процессе.
На страницы газет вновь прорвался живой человек, способный признаться в том, что он не спал всю ночь из-за переживаний и рыдал, разуверившись в людях…
Пассионария «оранжевой революции» (я полагаю, даже без помощи политтехнологов) в очередной раз показала роль человеческих слабостей в силе воздействия даже не на массовое сознание, а на психологию масс. Эффект, хорошо известный желтой прессе и создателям латиноамериканских (да и отечественных) сериалов. Пьянство и купание в ледяной воде Бориса Ельцина, актерство Владимира Жириновского, даже знаменитое путинское «Мочить в сортире» – все это вехи и механизмы завоевания и сохранения популярности.
Человеческие чувства, усиленно изгоняемые из политики, да и из повседневной жизни (благодаря нормам «культурного» поведения и пресловутой политкорректности), упорно врываются обратно через прорехи цензуры и культуры водоворотами страстей, не подвластных разуму. Анекдотическое «Ну не нравишься ты мне!» в этой сфере сосуществует с девочками в бане и фаворитками и разведчицами в постели. Впрочем, фаворитами и разведчиками тоже. И мальчиками, к которым питают столь понятную слабость замученные целибатом католические священники.
Кто знает, развалился бы Советский Союз, если бы Михаил Сергеевич и Борис Николаевич не поссорились из-за роли Раисы Максимовны в жизни страны? С другой стороны, любовь Горбачева к жене, ставшая началом его головокружительной карьеры, а затем – политического заката, после ее смерти вернула ему если не любовь, то сочувствие народа. Да и Ленина я начал понимать лучше, увидев в музее фотографию Крупской в молодости (не говоря об Инессе Арманд).
Конечно, эмоциональный дефицит, присущий повседневной жизни, в известной мере компенсируется в сфере художественного творчества и восприятия. Но и здесь высокомерие искусствоведа, который стремится рассмотреть художественный процесс «с точки зрения вечности», маскирует сложную амальгаму личных отношений, выстраивающих текущие иерархии. Чего стоит неожиданная гармония Лужкова и Церетели, во многом определяющая новый облик нашей столицы! И в политике, и в искусстве гений и злодейство прекрасно сосуществуют, чем и интересны.
Индивидуализм эмоций и аффектов, влечений и отторжений, любви и ненависти парадоксально противостоит не только бюрократической имперсональности (и ее оборотной стороне – вполне персональным взяткам), но и средневековой клановости, которая вернулась в нашу жизнь вместе с тюремным этикетом и рыночной экономикой. И если уж ставить перед собой задачу борьбы с клановостью, то ключ надо искать не в укреплении вертикали власти (пораженной этим недугом не меньше кавказских гор), а в пассионарности индивидов и целых народов, и сегодня меняющих облик планеты. И хотя от Елены Прекрасной до Любови Слизки – дистанция огромного масштаба, именно страсти по-прежнему определяют превратности нашей судьбы, индивидуальной и коллективной.
№39 (385) Кирилл РАЗЛОГОВ.
