Публиковать беседы с Ширвиндтом – дело неблагодарное. По той простой – как Колумбово яйцо – причине, что никакая бумага ни разу не способна Ширвиндта транслировать, после всякой публикации деширвиндтизация ироничных реплик становится очевидна. Не видеть и не слышать Александр-Анатолича значит не «снимать» его фирменные нотки, не «ловить» милые нюансы, не «считывать» его неподражаемый шарм. Хотя нет, не совсем то слово (хотя шарма там – океан). Скорее – колдовство какое-то красивое. Обаяние актерское. Тоже космических масштабов, но и это не совсем четкая дефиниция в данном случае. В нем есть что-то неописуемое, чарующее, притягивающее, ему одному имманентное. Легкость + ирония. И никакого слова для этого качества шикарного не придумано. Собственно, слово это – ШИРВИНДТ. Дважды за последний год я телебеседовал с величайшим из кино-обаятелей нашей эпохи для проекта «Правда-24» (канал «Москва-24») и ни разу мне не хватило времени для главных вопросов. Последний раз мы говорили с ним о его главной на настоящий момент роли – роли худрука Московского академического театра сатиры.
I. Жириновский – лучший из актеров
– Александр Анатольевич, я вас приветствую.
– Какие маленькие хитрости.
– Но у всех должны быть хитрости.
– Такое ощущение, что не мы с тобой пили чай почти целый час. Телевизионные игры.
– Да, у больших людей большие хитрости. У вас большие хитрости, наверное. Но меня вот такая хитрость интересует. Ширвиндт руководит уже столько лет театром. Как это может быть? Как может быть, что такой человек, который, видно же, добрый человек – может командовать? Вы же не можете уволить, наверное, никого?
– К сожалению, да.
– Ну, а что это за руководитель, который не может увольнять, интриговать?
– Плохой.
– Зачем это вам надо?
– Если говорить серьезно, то это была такая безвыходная ситуация. Не вчера, правда. Это было, знаешь сколько? Двенадцать с половиной лет назад.
– Год 2000.
– Просто наш незабвенный Валентин Николаевич Плучек, который руководил театром тысячу лет… Ему тогда было 90… А сейчас, когда мне почти 90…
– Вам в будущем году только 80.
– Все равно, это неслыханно. Даже не представляешь, как все быстро. Я ничего тебе не говорю, не предостерегаю, но имей в виду. Секунду. В секунду. Время летит. У меня двое правнуков. Это к тому, что, действительно, Плучек был физически плохой. И тут еще началась эта бодяга.
СПРАВКА
Валентин Николаевич Плучек в 1945 году возглавил Московский гастрольный театр. Начавшаяся в 1948 году «борьба с космополитизмом» не обошла стороной и Плучека: в начале 1950 года он был уволен из театра; однако именно это увольнение определило его судьбу на оставшиеся полвека: Николай Петров, возглавлявший в то время Московский театр Сатиры, пригласил безработного режиссёра к себе. В новом театре Плучек дебютировал спектаклем «Не ваше дело» по пьесе В.Полякова; позже поставил спектакли «Пролитая чаша» Ван Ши-фу, «Потерянное письмо» Караджале и «Баню» Маяковского. И «Баня» (1953), и последовавшие за ней постановки пьес Маяковского «Клоп» (1955) и «Мистерия-Буфф» (1957) стали важным этапом как в творчестве самого Плучека, так и в истории Театра Сатиры. В 1957 году Валентин Плучек был назначен главным режиссёром театра. В том же году состоялась премьера его знаменитого и скандального спектакля «А был ли Иван Иванович?» Назыма Хикмета (в главных ролях Тенин и Папанов). В 1969 году состоялась премьера спектакля «Женитьба Фигаро» П.Бомарше с А.А.Мироновым в главной роли; спектакль шёл при аншлагах до 1987 года, пока был жив исполнитель главной роли. В 1982 году Плучек поставил «Самоубийцу» Н.Р.Эрдмана, первую версию, с Романом Ткачуком в главной роли. Пьеса, написанная много лет назад, оказалась современной и злободневной, и спектакль очень скоро был запрещён. В 1986 году, с началом Перестройки, режиссёр восстановил «Самоубийцу», но это был уже другой спектакль. Умер 17 августа 2002 года.
– Внуки, кстати, если вы про них упомянули, они ведь не пошли по вашим стопам.
– Абсолютно.
– Но они хотя бы в театр ходят в ваш в качестве зрителей, а не внуков?
– Вынуждены, вынуждены. Все-таки дедушка. И они стоят с обреченным видом на банкете после премьеры. Они же на премьеры ходят. И вынуждены стоять с такими натянутыми улыбками, сделанными: «Это очень мило, мило». Да. А есть же такие замечательные оценочные формулы: «Но нет слов».
– Очень удобно. Если мы говорим о премьерах, какие премьеры будут в 13-м году, в 14-м, в 15-м, если уже известно?
– Когда начинаются разговоры о лице театра, о репертуарной политике, я не могу сдержаться: какова репертуарная политика театра? А лицо театра не идет вразрез с репертуарной политикой? У меня начинается сердцебиение и потеют коленки. Потому что ведь не от хорошей жизни сегодня некоторая нивелировка этих репертуарных политик и лиц театра. Вот ушел из жизни замечательный Петя, Петр Наумович Фоменко. Вот было лицо. Я говорю «Петя», потому что мы были знакомы, дружили тысячу лет. Я у него играл в спектакле Жака Меланхолика тысячу лет назад. Вот это лицо театра со своим театром… Марк Анатольевич Захаров, мой замечательный друг. У него лицо театра…
II. Театр имени Сатиры
– Вы это к чему? К тому, что у вашего театра нет лица?
– Я это к тому, что сейчас театр с лицом – единичные случаи. И поэтому некоторая нивелировка есть. Есть театральные школы: мхатовская, щепкинская, вахтанговская. Есть какие-то нюансы. Но все-таки общее – Станиславский. Вот есть великий станиславсковед Толя Смелянский, замечательный эрудит, шикарная выгребная яма эрудиции. И там у него варится ненависть к тому, что сейчас забыли Станиславского. Он прав. Это клеймо наше, что мы работаем по системе Станиславского. А потом всё, к сожалению, уходит в рыночную экономику. Я утрирую, конечно, хотя немножечко в этом есть правды. Я к чему это рассказываю?
– Да, к чему?
– Что например сегодня, Театр Сатиры. Над нами вот эта бирка, понимаете? Даже где-то я отвечал, по-моему в «Аргументах и фактах». «Вот в Москве Театр Сатиры. А где же сатира?». Спрашивает Галя Писькина. Я понимаю, что это за Галя Писькина, которая сидит в отделе культуры. И я отвечаю на полном серьезе. Говорю. Есть Театр Гоголя, который раньше был Театром транспорта. Есть Театр Пушкина. Но это же не значит, что там должны идти только Гоголь и Пушкин. Или про электрички ставить пьесы. Так и Театр Сатиры. Не обязательно только сатира. А сегодня это все-таки театр имени Сатиры. Театр памяти сатиры. Как сейчас можно пересатирить, например, любое вот такое проявление Владимира Вольфовича? Ну как? И главное где? Трибуна, Мавзолей или, как это называется, «Хочу быть миллиардером». Все равно. Это совершенно в вакууме существующее явление, не слышащее, не видящее полемики. Как же я могу замахнуться на такой жанр? Я могу только его пригласить.
– Вы вообще не видите объектов для сатиры в нашей нынешней жизни?
– Объектов навалом. Но, если честно говорить, я не очень люблю само слово. Ирония, юмор, пародия.
– Вы не любите эти слова?! Но ведь все эти слова синонимы бренда «Ширвиндт». Вот «Ширвиндт» когда-нибудь станет именем нарицательным. И оно будет через запятую с этим со всем перечисляться.
– Я – человек самоироничный, действительно. Я про себя думаю хуже, чем про что бы то ни было. Хуже, чем про Жириновского. Представляешь, до какой степени самоунижения дошел?
– Это признак гениальности. Не всякий человек, который с самоиронией к себе – гений. Но всякий гений должен обладать самоиронией. Но давайте все-таки к театру вернемся. Как вы относитесь к тому, что сейчас новаторы приходят поруководить. Это мода такая сейчас пошла? Или это необходимость? Какой-то свежей крови надо?
– Ну, конечно, необходимость. Потому что, понимаешь, мы же, действительно, старые. Другое дело, что с категоричностью хотелось бы немножко подождать. Сначала явление, потом заключение. А вот разогнать, закрыть этим не давать. Стариков на погост. Это замечательно. Это все, это жизнь, да. Но хотелось бы все-таки, чтобы хоронили после того, как родилось что-то неслыханное. Поэтому они замечательные ребята… Я бы немножко их утихомирил в точках зрения.
– Но вы можете. Вы же на самом деле…
– Нет, я могу только посоветовать, вздохнуть.
– Вы – достаточно авторитетный человек. Но смотрите, ведь с другой стороны, Москва сейчас становится реально театральным городом. Очень много людей ходит в театр.
– Это счастье. А ты знаешь, что была паника страшная: 90-е годы и чуть дальше. Не было зрителя вообще. Все бросились строить новую житуху на полном серьезе. Сейчас, тьфу-тьфу-тьфу, у нас, чего хвалиться, у нас 1220 мест. Не считая малой сцены. Сегодня, тьфу-тьфу-тьфу, этот сезон, просто аншлаговый. И не только у нас. О чем это говорит? Очевидно, немножко нажрались гражданственностью. И решили отдохнуть.
III. Гвоздь сезона
– А что еще можно театру пожалеть кроме зрителя? Я не понимаю. Это же показатель.
– Сейчас масса всяких статуэток, наград, призов. «Маска», «Турандот». Мы не избалованы. Но, тем не менее, мы получили на фестивале премию, называется «Гвоздь сезона». И прямо даже в моем ироничном отношении ко всему делу висит в театре – «Создателей и участников спектакля поздравляем с премией «Гвоздь сезона».
– А какая из наград ваших была самой неожиданной для вас? Или вы, напротив, думали, что, наконец-то, получил народного…
– У нас народные и заслуженные – это же уникальные в мировом масштабе истории.
– А мы вообще страна уникальная. Поэтому нормально.
– Сейчас у нас новый гражданин появился, этот – Депардье. Он мог бы стать заслуженным артистом. Где? В Бурятии что ли ему предложили работать?
– То есть вы неодобрительно тоже к нему относитесь?
– К нему? Нет, почему? Он – замечательный, мощный мужик. Но просто, когда кругом такое количество гениальных русских актеров…
– Какие, с вашей точки зрения, недооценены гениальные русские актеры?
– Масса. Я, ты понимаешь, ведь не знаю их фамилий. В смысле цыганской нашей профессии – мы же мотаемся. И попадаешь в каком-нибудь Таганроге или Брянске или где-то еще случайно в театр. И видишь пожилых актеров, например. И оторваться не можешь. Другое дело, система «вынимания оттуда» и «перенесения сюда» – дика. Были случаи, прецеденты. Очень много людей, которые настолько там приживаются, что в нашем мегаполисе, в этой страшной варильне, в котле нашем – не приживаются.
IV. «Победа» vs «Volvo»
– Скажите, а в этом мегаполисе, в нашей Москве у вас есть каике-то оазисы, какие-то любимые места, где вы себя ощущаете комфортно?
– Я, когда нужно слова подучить (я же еще и на сцену иногда выхожу), сажусь в автомобиль рано утром.
– За руль самостоятельно?
– Да, за руль, за руль. Я, значит, еду к Никитским воротам, к Арбату. Заезжаю в свой переулок, где я прожил самый счастливый период своей жизни, от нуля до тридцати лет. Вот. И стою в Скатертном переулке. Или заезжаю с другой стороны в Хлебный переулок. Хлебный, Скатертный, Мерзляковский, Столовый. И стою и смотрю. Там кругом шлагбаумы. Раньше не было. Проходные дворы были. Стою, смотрю на свой дом в переулке. Он еще виден. И там я сижу спокойно за рулем и учу слова. И никого нет, ни собак, ни звонков, ни артистов. Вот это счастливое время. Никого нет, ничего не катит. Знаешь, как это. Катится колобок. А навстречу ему катится глобус. Не знаешь, нет? Колобок говорит, ой, блин, сколько наколок!
– Смешно… А машина какая? Вот сейчас прямо производителя пропиарим. Выбор Ширвиндта.
– «Победа».
– Нет, ну сейчас-то вы не на «Победе»?
– Сейчас-то нет, сейчас у меня… как-то ребенок подарил машину. Называется «Volvo».
– А! Михаил?
– Мишка, да.
СПРАВКА
Михаил Ширвиндт родился 14 августа 1958 в Москве в семье актёра Александра Анатольевича Ширвиндта и архитектора Натальи Николаевны Белоусовой. Первые семь лет прожил в коммунальной квартире в Скатертном переулке. Пошёл в школу в 1965 году, через год был отчислен и перешёл в другую школу, откуда был отчислен за плохое поведение в 1973 году, другую школу закончил в 1975 году. В 1975 году поступил в Театральное училище им. Щукина, но в 1977 году был отчислен «за поступок, несовместимый со званием комсомольца» – надругался над государственным флагом: 7 ноября 1977 года он забрался в компании других студентов на крышу архитектурного института и они сорвали советский флаг. Работал в ВИА «Самоцветы» – грузчиком, радистом, монтировщиком декораций и нянчил Преснякова и Маликова. Через два года восстановился и в 1981 году закончил обучение. В период после отчисления из училища работал монтировщиком декораций в театре «Современник». В 1981 году поступил на работу в театр «Сатирикон» под руководством Аркадия Райкина и проработал там до 1989 года. В 1992 году начал работать на телевидении как автор и ведущий передачи «Лотто Миллион». Как телепродюсер выпускал передачи: «Живые новости с Татьяной Морозовой», «Путешествия натуралиста с Павлом Любимцевым», «Растительная жизнь с Павлом Лобковым», «Охотники за рецептами с Любовью Полищук и Сергеем Цигалем», «Музыкальная история», «Хоббиты с Василием Уткиным», «От смешного до великого». Документальные фильмы «Роберт Стуруа репетирует Гамлета», «Процесс Синявского и Даниэля», «Великий Октябрь: голая правда» и др. Вёл вместе с отцом передачу «Браво, артист!». Сейчас со своим отцом ведёт передачу «Хочу знать с Михаилом Ширвиндтом».
– А вы знаете, кто живет сейчас в вашей, условно говоря, квартире? Вы знаете этих людей?
– Нет, туда не пускают.
– Не пускают? А там музей?
– Ну, какой музей? Я думаю, что там музей, наверное, по интерьеру. Потому что я жил в квартире, где было 7 семей!
– Это коммуналка была, да?
– Конечно. У нас было две комнату, мы были буржуи. А сейчас там идет от подъезда ковровая дорожка прямо на переулок. Огромное количество замков. Я когда-то много лет назад, думаю, лет 15, мне очень было интересно подняться на четвертый этаж и постучаться. Не пустили. Там, знаешь, как настоящее время: целый этаж – это одна квартира. Как сейчас живут современные люди?
– Но вы так не живёте? У вас не целый этаж?
– У меня целый этаж. Но там пять квартир. Не моих.
– Понятно. А у вас ведь любимым городом должен быть город Кутузово, который на самом деле город Ширвиндт. Это самый восточный из германских городов?
– Да. Рядом с Кёнигсбергом.
– Этот город вы должны приватизировать.
!!!! СПРАВКА (верстать на 2 колонки) !!!!
Впервые город Ширвиндт упоминается в 1515 году. Главной достопримечательностью являлся собор (архитектор Фридрих Август Штюлер), построенный Фридрихом Вильгельмом IV. В городе была в свое время самая высокая в Восточной Пруссии ветряная мельница. Ширвиндт был самым восточным городом Германии, который находился на немецко-русской границе. Со стороны Литвы к нему примыкал город Кудиркос Науместис (ранее Владиславов). В XIX и XX веках город имел стратегическое значение. От него дороги вели на Победино, Добровольск (Пиллкаллен) и Нестеров (Шталлуппенен). В XIX веке через Ширвиндт неоднократно проходили части Наполеона. От города после Второй мировой войны осталось всего два дома. Развалины большей части строений включая уникальную кирху Иммануила были разобраны на кирпич и использованы при восстановлении соседнего города Кудиркос Науместис. 17 ноября 1947 года Ширвиндт прекратил свое существование, так как был переименован в поселок Кутузово Краснознаменского района Калининградской области. Александр Ширвиндт написал в 2007 году роман «Schirwindt, стертый с лица земли».
!!!!!
– Были, были попытки. Это, действительно, уникальная история – город Ширвиндт. Он во время войны уничтожен до корня. Я со своим партнером и другом Державиным ездили в те края на какой-то юбилей соседнего города.
– А от самого Ширвиндта вообще ничего не осталось?
– Блиндаж один заросший немецкий. И фундамент кирхи. И все. Когда мы приехали, жители где-то откопали палку, на которой развевался настоящий немецкий транспарант с надписью: Schirwindt. Я был весь в слезах от умиления. Все время думал о том, что хорошо бы купить земельку из этого, из бункера, да сделать погреб.
– Нет, там театр можно сделать.
– Театр? В этом бункере театр? Там же населения нет. Я бы играл, а Державин смотрел.
– Туда приезжали бы посмотреть. Я уверен.
– Конечно! Ты приехал бы, да?
– Абсолютно точно. Я хожу на все спектакли.
– Почему он стал Кутузовом? Непонятно, логики никакой.
– Ну, логики вообще в жизни мало.
– Да, хотя бы приблизительно корни найти.
– А скажите, если мы говорим про корни, в Одессе бываете?
– В Одессе, в общем, да, когда зовут. Это родина моей матери.
– Я поэтому и спрашиваю.
– Но Одесса – отдельный город, совершенно уникальный. И поэтому, как не странно, не выветривается ни дух, ни колорит, ни напевность. Казалось бы, все уехали. Почему все осталось? Нет, Одесса неистребима. И не только потому, что Жванецкий. А потому что Одесса.
V. Не совсем юбилейное
– Давайте вернемся к юбилейному сезону. Планы. Они не были озвучены. 80 лет будет через…
– Через год. Чего-то пришло в голову мне и моему коллеге, Юрию Борисовичу Васильеву, который сейчас очень мне помогает… Потому что у него режиссёрское мышление. Как-то я вышел на улицу поздно после спектакля, мы стоим на Триумфальной площади. Это площадь Маяковского, где находится Театра Сатиры. Раньше он был на углу улицы Горького и площади Маяковского. А сейчас на углу Тверской и Триумфальной. И вот посреди Триумфальной стоит этот несчастный Маяковский, закрытый забором высоким, якобы для того, чтобы там что-то рыть и искать. На самом деле, чтобы меньше было вокруг демонстрантов.
– Это ваша версия или это?..
– Нет, это так и есть. Поэтому все демонстранты жмутся к театру. И поэт стоял и из-за забора была видна только его голова. Понимаешь? Очевидно, он так боится, что его переименуют в Бродского. Короче говоря, торчит эта голова. Это лучший, великий поэт нашей эпохи. У меня такое ощущение, когда едешь, что памятник вытягивает шею из-за забора: что я, мол, еще здесь. Маяковский для Театра Сатиры значил много при помощи Плучека, Юткевича – «Баня», «Клоп», это была фантасмагория. И весь этот миф о том, что драматургию Маяковского нельзя поставить. Они поставили. Но даже, если сбросить три замечательных произведения. Взять раннего Маяковского. У нас же принято было всегда сравнивать с 13-м годом Россию. Помнишь? Россия 1913 года.
– Да, да.
– А сейчас 2013-й. Да? И вот Маяковский 13-го года – это вообще мистика. И потом Маяковский 13-го года хулиган, бандит, футурист, работающий в цирке с обозрениями – абсолютно сексуально страшными. Потом его коммунистическое прозрение: поэма «Хорошо». «Окна разинув, стоят магазины». Потом самоубийство. И потом вот эта его голова, торчащая над забором. У меня это сложилось в какую-то такую фантасмагорию. И, по-моему, это очень легло бы на «столкновение» Театра Сатиры и Маяковского. И мы решили, тьфу-тьфу-тьфу, попробовать сделать такую «маяковиану». Понимаешь? Если бы это получилось, я был бы счастлив. В этом есть и смысловая, и территориальная, и философская логика.
– Хорошо. А где будет стоять памятник Ширвиндту в Москве? Есть место, где вы видите памятник великому актеру Ширвиндту? Ну, чтобы не сносить существующие при этом.
– Во-первых, начинай собирать деньги.
– Да деньги, деньги… Еще время не пришло. Еще много будет сделано. Так что торопиться не будем.
– Вообще страна у нас мистическая. Недавно мы открывали доску Гриши Горина. Здесь роль сыграл Гена Хазанов, я знаю, как он пробивал это дело. Гриша жил много лет прямо там, где магазин «Армения». Начало улицы Горького, арка. Гнездниковский переулок. И вот посреди Москвы – в самом центре его замечательная мудрая голова, очень хорошо сделанная, такой еврейский Сократ медный. Торчит посреди Москвы. Григорий Израилевич Горин здесь жил. Думаю, у нас страна совершенно неистребимых нюансов. Понимаешь?
– Страна неистребимых нюансов! Это войдет в анналы.
– Как это могло быть? Короче, неважно, где. Важно, чтобы было.
– Наша страна стала страной этих самых нюансов благодаря тому, что есть люди с неистребимым чувством юмора и есть люди красивые во всем и при любых обстоятельствах, такие, как Ширвиндт. Я сейчас с вами разговаривал и понял, что если бы снимался байопик, ни у нас, ни в Голливуде, ни в Болливуде – нигде бы мы не смогли найти актера, который сыграл бы Ширвиндта. Только сам Ширвиндт может быть Ширвиндтом. И памятники будут, я уверен, рукотворные в том числе.
– Я тебе это припомню.
– Я всегда отвечаю за свои слова. Огромное, огромное вам спасибо.
– Спасибо тебе.
– Спасибо, замечательный совершенно разговор. И насчет «неистребимых». Этого ведь раньше не было, насчет неистребимых нюансов? Это экспромт прямо сейчас, в эфире?
– Ну, придумал и придумал.
– Гениально!
Фото Айсель МАГОМЕДОВОЙ.
