Москва вышла на первое место в мире по темпам строительства – в том числе жилищного. Она обогнала Шанхай, Пекин и Дубаи. Столичная недвижимость дорожает рекордными темпами. Все эти данные Юрий Лужков озвучил в Баварии на открытии выставки Expo Real 2006. Баварский министр экономики Эрвин Хубер кисло сострил, что будь у него пара свободных миллионов, он бы вложил их в московскую недвижимость. Если бы он вложил в нее сколько было, но лет пять назад, – сегодня у него точно была бы пара свободных миллионов.
Но дивно молвить – в этом самом строящемся городе мира решительно негде жить. Десятки тысяч московских семей отчаялись купить квартиры. Москвичи не рожают, потому что некуда селить детей и ставить кроватки. Все, кто копил на квартиру, срочно ищут другой объект инвестиций: машина, дача, на худой конец квартира в Нью-Йорке. Там значительно дешевле. Тысячи квадратных километров жилья скупаются впрок, пустуют в ожидании владельца, приберегаются на черный день. Московская экономика похожа на огромные песочные часы. Сверху – бесквартирные москвичи, огромная, искусственно раздутая толпа представителей среднего класса, ютящихся в хрущевках или малогабаритках. Снизу – такое же гигантское количество пустой или неиспользуемой площади. А между ними – узкая горловина, протиснуться в которую почти нет шанса.
Ничего парадоксального в этом нет. Главный, фундаментальнейший принцип российской экономики – и культуры, и общественной жизни – заключается именно в неравномерности пустот и густот, как называл это философ Дмитрий Панин. На одном полюсе – чудовищный, до неприличия перегретый избыток. На другом – такой же вопиющий недостаток. Сделать из песочных часов обычный ровный цилиндр, конечно, можно. Но скучно. И вдобавок исчезнет единственный двигатель российской истории. Никаких других у нее нет. Часы переворачиваются, но формы не меняют.
Только в России возможна ситуация, при которой экономика пухнет от денег, а население – от голода. Только у нас возможен такой разброс – между фантастическим уровнем науки и катастрофическим положением среднего образования (про высшее, насквозь коррумпированное, и не говорю). На полюсах отечественной политики кипят страсти – но середина мертвенно инертна, и эта страстность с этой инертностью каким-то роковым образом связаны. Иными словами, универсальная модель любого российского явления – именно сочетание крайностей, и когда эти крайности достигнут некоего предела, вся конструкция перевернется в очередной раз. Но никак принципиально не изменится.
А для того чтобы этот вечный двигатель работал, должен соблюдаться один-единственный закон: все в России должно принадлежать не тем, кому это нужно. Жилье должно принадлежать тем, у кого его навалом, – а не тем, кто впятером ютится в крошечной «двушке». Стабфонд должен находиться в ведении тех, кто категорически не умеет им распоряжаться и вообще не представляет, что с ним делать, – а не тем, кто мог бы вложить его в дело. Доступ к высшему образованию, классическому балету и лицензионному кино должен быть не у среднего интеллигента, которому все это необходимо как воздух, – а у тех, для кого между «Де Бирс» и Дебюсси нет никакой разницы. Иными словами, воздух должен доставаться рыбам, а вода и водоросли – млекопитающим. И это залог того, что однажды они поменяются местами. А никакой другой динамики у нас нет.
Что самое интересное, эта модель воспроизводится в российском обществе при любой формации. Значит, зачем-то это нужно. Одного только не понимаю – кайф-то в чем?
А вот в миг переворота как раз и кайф. Думаю, ради него, как многодневное ухаживание ради минутного оргазма, все и затевается. Одна беда – ждать его долго, да и пролетает он быстро.
Дмитрий БЫКОВ.
Редуцированная версия статьи опубликована в журнале “Компания” №40 (436) за 2006 г. (главный редактор Евгений Ю.Додолев).
