“Карьера” хунвейбина

Рубрики: [Додолев]  

Когда-то Евгений ДОДОЛЕВ был известным журналистом. По нынешней терминологии – культовым. Александра Борисовича Градского он вдохновил на новоязовский термин “журналюга”. Александр Гаврилович Абдулов по результатам его деятельности требовал официальную “лицензию на отстрел журналистов”. Додолев очень точно, гениально чувствует формат. Делая бульварное издание, инициирует теле-дебаты и генерирует целую плеяду последователей-скандалистов. Возглавив деловой журнал, в рекордный срок выводит его на самую верхнюю строчку независимых рейтингов. А в беседе с “Медведем” – демонстрирует 100% попадание в тему. Наш человек! Когда-то был известным журналистом. Но мастерство – не пропьешь: он остается супер-профессионалом.

В начале новой прессы

– Женя! Ты был одним из тех, кто делал тот старый «Взгляд». Это было мощно! Как это все было?

– Не “было”, а “были”… Были люди, которые отчетливо понимали – куда держава придет. Они ее, собственно, и вели в этом направлении, используя таких недоумков, как я. Журналисты тогда попросту не понимали, кто и зачем ими дирижирует! Ретроспективно я себя вижу яростным хунвейбином – восторженным, влюбленным в свое дело, считающим что, мол, победа невозможна, но все равно “этот путь – наш”, да, мы не победим, но сражаться будем до последней капли портвейна. Я себя ощущал этаким нев…бенным камикадзе. Мне сейчас смешно и отчасти, Игорь, стыдно… Я же искренне во всю эту х…ню верил – в демократию, в гласность, в перестройку, в “Горби”. Как Мальчиш-Кибальчиш, скакал с деревянной сабелькой и думал, что в капусту рублю коммунистов. Помню, когда осенью 1989-го мы с Костей Эрнстом и Сашей Любимовым летели из Питера, с тайной съемкой Нины Андреевой, которая была уверена что ее интервьюировало британское ТВ, то опасались: чекисты нас выпасут. Любимов даже привязывал к телу бетакамовскую кассету перед тем как сесть в самолет! Придурки – мы ведь не знали, что ударная мега-программа всех времен и народов «Взгляд» была придумана в КГБ! И пятничный вечер был выбран комитетчиками именно потому, что в это время вещал на Союз вражеский голос Севы Новгородцева (Би-Би-Си). Какими же мы были наивными! Я был мудак мудаком на самом деле.

Ну да, Комитет первым делом поднял архивы – как фашисты в 1945-м отправляли “бабки” в Южную Америку. И еще думали, как бы им самим возглавить демократический процесс – чтоб наварить на нем получше. Так, говорят, ну-ка быстро! Что у нас есть из прессы? Следующий шаг – молодых подтягивать! Там же у тебя, говорят, сынок-журналист? Давай и его сюда! А “бабки” должны прийти для маскировки из Штатов. Сейчас мы туда перегоним, а ты потом оттуда привезешь. И начинает, б…дь, выходить газета без разрешения и без цензуры. А после, когда Владимир Владимирович Путин нам доложил, что задание по внедрению во властные структуры выполнил, надобность в такой игре отпала. Ну, а что еще делать в не слишком цивилизованной стране? Надо ж как-то влиять на революционный процесс. Чтоб восставший народ не пошел усадьбы жечь.

– Верно! Насчет комитетских игр – интересна история с бюллетенем “Совершенно секретно”. С Юлианом Семеновым меня познакомил Дима Лиханов. Возникла идея ежемесячника Top Secret. Первый номер я сделал фактически один – никто не хотел работать с неизвестным изданием. Но потом, после очень странной смерти Юлиана Семеновича – не скажу, что это было убийство, давай используем термин “устранение” – меня из “Совсека” грамотно “ушли”.

– Но ушел-то ты, е…на мать, в медиа-бизнес…

– Нелепые, смешные разговоры. Какой такой бизнес в 1991-м? Советский Союз, помнишь? Прерогатива заниматься бизнесом – у кагэбешников и комсомольских работников. Вот, читаю: “Купил радиостанцию в США”. Да она, б…дь, стоит меньше, чем дача в Барвихе или навороченная тачка типа Bentley! Ну или – издавал я первый глянцевый журнал на русском языке в Штатах, а толку-то – без пятидесяти миллионов баксов не выстоять против монополии “Нового русского слова” на Восточном побережье и “Панорамы” – на Западном.

От Лефортова до Бутырки

– А ты ж у нас в студенческие годы сидел. За что?

– Там был целый букет: разбой, наркотики, политика, злостное хулиганство. Наркотики – два комка анаши, “политика” – тиражирование Гумилева и “Роковых яиц” Булгакова… Сейчас молодежи это трудно объяснить, но тогда ж 1977 год был на дворе. И вот я, студент, ленинский стипендиат – в камере…

– Да ты просто, ептыть, узник совести!

– Неловко про это говорить Я же не был ни диссидентом, ни правозащитником. Ну в комсомол я не вступил – но так ведь при Брежневе это было уже не криминально.

– Ты ж сидел со знаменитым маньяком в одной камере в Лефортово.

– Да. С Андреем Шуваловым, который в середине 70-х душил женщин в красных пальто. Милейший, кстати, паренек – смуглый красавчик восточного типа…

Не знаю как сейчас в Лефортово, а тогда такая система была: камеры на двоих, и вместо тюремных шконок – обычные кровати. Раз в три-четыре недели была ротация – переводили из камеры в камеру. Месяц я просидел с полоумным китайцем, который ни слова не говорил по–русски и тупо все дни напролет занимался карате. У меня, блин, от его экзерсисов “нервы болели”: про такую диковинку я не ведал, тогда ж не было никакого видео.

– Ты думал – вот, все пропало, жизнь кончена?

– Конечно. За разбой можно было лет 13 получить.

– Разбой – это когда грабят, угрожая оружием?

– Да, например, ножом.

– Что, ты так зарабатывал на жизнь?

– Нет, Игорь. Нас было шесть человек – группа Суходеева из так называемой золотой молодежи. Дети дипломатов, крупных министерских чиновников… У всех водились чеки “Внешторга”, все одевались в 200-й секции ГУМа, курили Marlboro, пили Beefeater и бурбон. Просто отморозки были и куражились нехорошо. Дурной способ самоутверждения. Но, поскольку все были в несознанке глухой и родители сумели договориться со всеми “терпелами” – то дела, собственно, и не было. Папашки были влиятельные в той компании: удалось дело развалить.

– А не осталось у тебя с тех времен тяги к блатной романтике?

– Какая романтика?! Особенно когда после изолятора КГБ СССР перевели в ИЗО-48/1, то есть “Матросскую Тишину”. 70 человек в камере размером с гостиную в нормальной ДОНстроевской квартире. Когда человек на верхней шконке ворочался, то клопы, как конфетти на новогодней вечеринке, сыпались. С рожи стряхнешь, и ладно. Хорошо хоть не должен был мыть парашу – я ж не с воли “в хату” пришел. И там все знали – кстати, непонятно откуда – что я как бы политический. А тогда к политическим был определенный респект. Да и статьи были достойные – все–таки – ха-ха – разбойник.

– “Открою кодекс на любой странице – и не могу, читаю до конца”. Это кто сказал?

– Высоцкий Владимир Семеныч.

– Я вот представляю, какой ты был нежный и симпатичный в юности… И вот в камеру подают такого пассажира…

– А, ты вот о чем… Меня спасло, может, то, что я вообще тогда не знал о таком формате отношений. Жизнь прошла мимо в этом смысле. «Судьба Евгения хранила». Когда ты не знаешь чего–то, то этого не боишься. Я про эту кухню только задним числом узнал.

– Задним – хорошо сказано.

– Главное, что не “сказано-сделано”… Но, тем не менее, я тогда стал терять веру в человечество. И до сих пор продолжаю.

– Хорошо, когда есть что терять…

– Самое смешное, что мне выплатили стипендию за отсидку! За каждый день в тюрьме получил примерно рубль 50. Я ведь был Ленинский стипендиат.

– И пошел по его пути.

– Не без этого.

Книги

– А ты сколько написал книжек?

– Да кто ж их считал-то? Больше всего горжусь той, что вышла во Франции в 1992 году – «Кремлевские кулисы» (Les Coulisses du Kremlin): до сих пор в бестселлерах. А из изданных у нас – горжусь трилогией в соавторстве с Тельманом Гдляном – «Пирамида», «Пирамида–2» и “Мафия времен беззакония”. Сейчас очень смешно читать про коррупцию в масштабах вышитой золотом тюбетейки или подержанных часов Rolex.

– А вот еще про Глазунова у тебя была книжка. Это ж твой любимый художник.

– Любимый мой художник – Никас Сафронов, чтоб ты знал. На пару пунктов опережая товарища Дали. А с Ильей Сергеевичем не все так просто. Материал собран бесценный. Он там не такой бронзовый, как в обычных публикациях. Легкий, остроумный, саркастичный маргинал. Мы с Глазуновым вели беседы под диктофон, с прицелом именно на публикацию. Но, когда он прочел рукопись, дико разозлился. И я ему пообещал, что он эту книгу никогда не увидит. Не знаю, как он это понял, но я-то имел в виду только, что я не напечатаю текст при его жизни. Но это не значит, что работа не будет обнародована никогда…

А последняя книга – «Преступление. Русский вариант» (Transgression. Russian version) – сборник эссе об экзотических видах преступлений в России. Ее издали в Америке. Правда, в 1993-м, когда начался спад интереса к “совку”. Тираж из типографии пошел на сейлы – транзитом, моментально. Ни дня не продавались по ритейлу. А договор у меня был не на фиксинг, а на отчисления. Так что ты не переживай: я ничего на этом не заработал.

– И на этом ты закончил свою литературную деятельность.

– Но я пока все же не потерял надежду на совместный труд с классиком – Игорем Свинаренко.

Ночные бабочки – даром

– Ты ведь придумал термин “ночные бабочки”, и самый твой пик – это был текст про путан. «Московский комсомолец». 1986 год.

– Ага, 15 минут славы. В какой–то момент я догнал: можно писать обо всем! Еще совсем недавно главный редактор снимал с полосы жанровые фотографии – пейзаж, а там вдали купола. Орал: “Вы что, суки, смерти моей хотите?!”. Но потом – прорвало. Гласность, так ее растак! Я тогда постоянно был во хмелю слегка… В начале 80-х в “МК” все ходили так – неудобно было с утра не выпить стакан-другой портвейна. Если ты отказывался, коллеги, б…дь, тревожились: “Может дома чего? Или приболел?”

Словом, хмельно было. “Воздух свободы пьянил нас и ветер перемен звал за собой”. Мы, как могли, упражнялись в прихватах Эзопа, а наши скудоумные читатели развивали в себе навыки герменевтики. Я разработал тактику. Сочиняю заметку про то, что кое-где у нас порой встречаются девушки легкого поведения. И несу главреду. Павел Гусев говорит: “Ты что, о…уел? Психиатров сразу вызвать или так тебя полечим?” Через месяц несу ему ту же заметку. Пал-Николаич уже мягче реагирует: он ведь как бы про это уже читал, только не помнит где. В очередной раз Паша сказал – х…ячь в номер. Вот. И так вышла первая часть сериала про проституток – “Белый танец”. Было анонсировано продолжение. Но “МК” на следующий день не вышел совсем! Из горкома позвонили и сказали, что вообще закрывают газету на х…р.

– Номер не вышел – сколько леса сэкономили!

– А нервов? Короче, я проснулся, что называется, знаменитым. Безумно вырос тираж “Комсомольца”. Обвал! Я весь месяц с утра до ночи давал интервью мудаковатым иностранцам.

– Типа “Русские проститутки – лучшие в мире!”

– Ну да. И по информации “из органов” на сходке в гостинице “Космос” меня заказала некая мафия таксистов. За то, что я, мол, всех сдал.

– А что сдал-то? Тарифы?

– С тарифами смешнее. Таксы в гостинице “Международная” были до 100 долларов. Не выше. Девчонки объявляли 100, а реально давали за полтинник. После трех часов ночи можно было договориться и за 100 рублей. То есть по тогдашнему курсу за 25 – 30 долларов. Но я “красного словца ради” написал – строго 100 баксов. И этим оказал своим подругам неоценимую услугу. Они клиенту в лицо тыкали вырезку с моей заметкой и брали сразу сто: “Ты чё, газет не читаешь? Во, смотри! На, читай!”.

– А бл…ди тебе за это давали большую скидку?

– Ну, этот подход – платить за секс – мне всегда казался неправильным. Я предпочитал потратить 150 рублей на рестораны, подарки, такси – лишь бы не платить денег впрямую. Платить деньги за то, что отдаешь самое ценное в мире? За сок человеческий? Сама мысль казалось абсурдной.

– Так ты при этой мысли и остался?

– Само собой. Циничность той ситуации была в том, что некоторых из них я знал по много лет. И, конечно, сейчас бы я иначе себя вел… Но тогда такое время было. Мне казалось, что это мой журналистский долг! Приходил к проститутке с диктофоном в кармане и спрашивал: “Анжел, а если сажать начнут за это дело?” Она отвечала: “Да по х…ю, цены поднимутся, и все”. У меня, кстати, кассеты остались, хочешь – дам послушать… Выпивали, вот как мы с тобой, девчонки со мной откровенничали, а я это писал на диктофон – как ты сейчас. Да, я в этом смысле вел себя по-бл…дски. Я считал: добыл информацию – обнародуй ее, ты же журналист! Как говорится: Dixi et salvavi animam meam, dixi et animam levavi – сказал и облегчил душу.

– Столкнулись представители двух древнейших профессий. И, если так можно выразиться, побратались.

– Знаешь, Саша Невзоров, которого я числю непревзойденным профи, как-то дал дефиницию нашего ремесла: “Есть поговорка: в доме повешенного не говорят о веревке; так вот, репортер – это тот, кто говорит!”.

– Ты ведь делал с ним интервью для “Взгляда”?

– Горжусь этим. Ведущего областной 10-минутной вечерней программы узнала вся страна. И ох…ела. Александр Глебович Невзоров стал ТВ-легендой.

– А идейку насчет интервью на Лубянке подсказали?

– Опять ты за свое. Показать Невзорова стране решил его тезка – Любимов. Мы с ним и отправились в Ленинград. Где работали под крышей Би-Би-Си. И, между прочим, я помогал Оливии Лихтенштайн (продюсеру и звезде ВВС) делать знаменитый теле-фильм Prostitutki. В те годы, когда не было Интернета, девушки спокойно снимались. За 50 фунтов стерлингов они раздвигали ноги – и за те же деньги соглашались открыть рот. Были такими же наивными, как и мы, перестроечные журики-хунвейбины. Думали, что тут этого никто не увидит. Но нашлись люди, которые посмотрели это на Западе, и после у девушек были неприятности. Потом мне звонили, жаловались. Но они ведь знали, на что идут. И даже говорили: “А можно прийти с подругой?” Можно. “А ей тоже заплатят?” Если будет говорить. Интересно было… А теперь – что за жизнь? Нет места экзистенциализму. Смотрю на детей своих, и мне просто их жаль: сейчас ведь СПИД, хламидии, гепатит, гондоны… Дети не знают Настоящей Жизни. И, увы, не узнают! Ну не было в наше время свободы слова – и что, разве это мешало любить? Это было чистое, волшебное время… Никакой социальной стратификации. Красота и очарование тоталитаризма в том, что он дает истинную свободу духа. Как говорит Илья Кормильцев: “Они любят пьяных и психов”. Я даже благодарен коммунистам за это… Мы из горла лакали портвейн “777” и грели себе кровь. А теперь портвейна – с большой буквы – нет. Кокаин не дарит Хмеля. Нынешнее поколение лишено трансцендентальной возможности по…аться в телефонной будке.

Бедные дети!

Игорь СВИНАРЕНКО.

*****************

Игорь Кон: Заговор молчания был прорван в ноябре 1986 года сенсационным очерком Евгения Додолева “Белый танец” в газете “Московский комсомолец” о райской жизни валютных проституток. (“Сексуальная культура в России”, 1988).

Сергей Шолохов: Не скажу, что самым великим, но самым скандальным журналистом Перестройки стал Женя Додолев, определенно. (“Пятое колесо”, октябрь 1989).

Юлиан Семенов:

Ни сатира Щедрина,

Ни сарказм Гоголев

Не сравнимы ни хрена

С тем, как пишет Додолев.

(“Панорама”, февраль 1990).

Константин Кинчев: Только посыпаюсь, дочка “ящик” включает, а там ГКЧП… ё-моё! Позвонил Женьке Додолеву, говорю : “Давай, рассказывай, какие дела?”. Он мне рассказал, мол только что Гдляна арестовали. Сказал, что звонил Калугину, тот еще дома. После этого я какое-то время пребывал в раздумьях, а потом решил: чего ждать-то, когда придут и свинтят, как овцу бессловесную… К Белому дому мы в результате подъехали почти одновременно. (“Дикая дивизия” № 2 1991).

Элина Николаева: Никогда и ни о ком от коллег-журналистов я не слышала столько противоречивых высказываний, как о Додолеве. Агент КГБ, мистификатор, незаконный сын Юлиана Семенова, член семьи Брежневых и т.д. Но, несмотря ни на что, он продолжает регулярно и внезапно появляться в коридорах московских газет и с лицом, не замутненным пороками, преподносить статьи непосредственно главным редакторам (которые те незамедлительно печатают, напрочь забыв клятву не пускать их автора и на порог), а затем исчезать за границей… Термин “додолизм” я впервые услышала от сотрудников “Журналиста”, когда они предложили мне описать методы Додолева. И хотя сама считаю, что многое в этой жизни достается ему на халяву, и предполагаю, что тут не обходится без тайных связей, “додолизм” меня все же покоробил. (“Журналист”, 1991).

Владислав Старков: Женя Додолев всегда был человеком тусовки, но никогда не был тусовочным журналистом. (“Московская правда”, февраль 1992)

Влад Листьев: Главный недостаток Додолева – он не командный игрок. Это же и его основное достоинство: Додолев – человек-команда. Самодостаточен. (“Коммерсант”, март 1992).

Дмитрий Дибров: Додолев всегда умудряется оставаться за кадром, определяя и выстраивая тренды современной российской журналистики, оставляя читателей с квадратными от удивления глазами. (“Пятый канал”, апрель 1993).

Игорь Григорьев: Любимое и часто цитируемое Додолевым высказывание: “Журналистика – это способ за казенный счет удовлетворять собственное любопытство”, уточняемое им как “возможность общаться с социально-значимыми”, приобрело в его же случае новую форму: “быть социально значимым”. (“Амадей”, №1 за 1994).

Валерия Новодворская: Сошел с рельсов бесшабашный “Новый Взгляд”. Полмиллиона тиража расходилась с колес. На газетных полосах непримиримо соседствовали Леонид Радзиховский и Виталий Коротич, Эдуард Лимонов и Владимир Вольфович, моя антисоветчина перемежалась с консервами от этатизма. Было весело и бесцензурно. И вдруг главный редактор “НВ” Додолев “прозрел”. В нескольких номерах подряд г-н Додолев, раньше так носившийся со своим нонконформизмом, лично, долго и нудно объяснял, почему он не будет печатать тех, кто не способствует победе федерального оружия в Чечне. Русский народ, придумавший анекдот про мумию, которая в НКВД призналась, что она принадлежит Аменхотепу IV, не удивляется уже ничему, даже возвращению г-на Додолева на стезю законопослушания, тем более что он тут же сел в свою карету и уехал в США, где пребывает большую часть своего рабочего времени. Есть за что копья ломать. (“Собеседник”, июнь 1995).

Андрей Вульф: Мне гораздо больше удовольствия доставляет руководство каким-то процессом, чем непосредственно солирование. Мой учитель, Евгений Додолев, говорил, что люди делятся на “толстых” и “тонких”. “Тонкие” – это люди, чьи имена на слуху, а “толстые” – это те, которые дергают их за ниточки. Это Концепция. (“Академия успеха”, 1997).

Николай Фоменко: На самом деле у нас только два журналиста, по-настоящему разбирающихся в музыке и шоу-бизнесе: Женя Додолев и Женя Федоров. (“Московский комсомолец”, апрель 1998).

Александр Братерский: Публикации… стали скандальными хитами во многом благодаря эпатажным заголовкам… Написанные, по выражению самого автора, в стиле “грязного реализма”, они принесли общероссийскую славу газете “Новый Взгляд”, основанную отцом нового русского журнализма, провокатором и мистификатором Евгением Додолевым. Балансируя на грани добра и зла, “Новый Взгляд” – этакий гибрид “Лимонки” и Village Voice – снискал огромную популярность благодаря попирающим все общепринятые нормы статьям. (“Культ личностей”, №3 за 1998).

Отар Кушанашвили: Среди учителей своих назову поперед всех Евгения Юрьевича Додолева. (“Огонек”, №25 за 2000).

Эдуард Лимонов: До того как я стал выпускать “Лимонку”, я печатал свои статьи у Додолева. В “Новом Взгляде” собралась тогда сверхпестрая компания экстремистов всех сортов… Вспоминаю газету с удовольствием. В ту пору в ней текла кровь. Позднее Додолев стал издателем никому не нужных газет. (“В плену у мертвецов”, 2002).

Матвей Ганапольский: Сейчас мы [с генеральным секретарем Союза журналистов Игорем Яковенко] Евгения Додолева здесь будем бить, причем, как говорится в одной книге – по всей видимости, даже ногами. Он главный редактор, владелец Издательского дома и, безусловно, душитель свободы слова. (“Эхо Москвы”, март 2003).

Полный текст беседы опубликован в журнале “Медведь” №73 (ноябрь 2003)


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

Соло для Костика с хромокеем


««« »»»