Ванесса Мэй. Три маленьких секрета

Самая известная в мире скрипачка рассказала ведущему «Правды-24» Евгению Ю. Додолеву о своих планах (телеканал «Москва-24»).

I. Как вас теперь называть?

– Вы знаете, в России многие полагают, что Ванесса – это ваше имя, а Мэй – фамилия. На самом-то деле вас зовут Ванесса-Мэй Венакорн Николсон?

– Да, да, на самом деле меня зовут Ванесса-Мэй Николсон, это длинное и сложное имя. Это Ванесса-Мэй с дефисом между ними и Венакорн – это фамилия моего первого отца, Николсон – фамилия моего второго отца, это, и правда, длинное и сложное имя по паспорту. Так что проще называть меня Ванессой-Мэй. Забавно, что когда мой папа иногда путешествует со мной, к нему обращаются: мистер Мэй, а на самом деле мистера Мэя не существует.

– Занятно. Значит, такая путаница не только в России, но и во всем остальном мире. А как вас называли в семье, когда вы были ребенком?

– Мой биологический отец – таец, а по линии матери я китаянка. И у нас был особый диалект – тье-чу, родители называли меня гага, что переводится как девочка. То есть они просто-напросто называли меня «девочка». Как вам это нравится? Кто называет ребенка просто «девочка»? (смеется).

– Вы поддерживаете связь с вашим биологическим отцом?

– Да, мы виделась с ним последний раз в прошлом году. Я была в Таиланде, обновляла паспорт и воспользовалась возможностью встретиться.

– У вас же британское гражданство, не так ли?

– Ох, какая же у меня запутанная история! (смеется). У меня британское гражданство, потому что мой второй отец удочерил меня и женился на моей матери, когда я была совсем маленькой.

– Вы сейчас говорите о Грэме Николсоне?

– Да, о нем. Он удочерил меня, когда мне было около трех лет, мы переехали в Лондон, поэтому у меня британский паспорт.

– То есть у вас двойное гражданство?

– Да, у меня два паспорта.

– Но вы не говорите по-тайски?

– Нет, я знаю только слово «савакико», и все. Но я немного говорю по-китайски, потому что ездила в Китай на пару лет учиться игре на скрипке. Мне было около восьми. Но говорю все равно плохо, к сожалению.

– Я слышал, для вас поездка в Китай была шоком, потому что вы не говорили по-китайски?

– Да я ни на каком не говорила, и моя биологическая мама, моя единственная мама (мы как-то переключились с темы отцов, у меня только отца два, а мама одна), поехала со мной на первые несколько месяцев, чтобы помогать переводить и разговаривать с преподавателем, который совсем плохо говорил по-английски. Я была вынуждена выучить китайский. Это, конечно, был определенный шок, потому что до этого я жила размеренной жизнью в Сингапуре – хоть это бывшая колония, но все равно еще очень британская в определенной мере. А потом уехала в Лондон, где у меня были друзья в школе.

Вот все это никак не соотносилось с тем, что я увидела в Китае. Та целеустремленность, с которой работали эти маленькие дети, заставила почувствовать себя уязвимой. Сначала я думала: о, будет весело. Потом поняла, сколько работы и уважения к своему инструменту должно быть, чтобы заниматься этим серьезно.

– А как насчет матери, вы с ней общаетесь?

– Не так много в последнее время, к сожалению. Она была важной частью моей жизни в подростковом возрасте. К тому же она была моим менеджером.

– И вы расстались в 1999-м? Вы ее уволили?

– Ну да, мы прекратили работать вместе как раз приблизительно в 1999 году, когда мне исполнился 21 год. Тогда настало время найти свой путь как в личном, так и в профессиональном плане. Наши отношения не так уж хорошо закончились. Семейные отношения – это сложная штука. Иногда все гладко, иногда нет. В моем случае, к сожалению, не очень.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Это было где-то полгода назад. Моя бабушка по материнской линии, с которой мы очень близки, попала в больницу. И мы там встретились. К сожалению, моя мама даже не могла в глаза мне посмотреть. В тот момент, когда я вошла в палату, она покинула помещение. Поэтому атмосфера была так себе.

– То есть вы стараетесь избегать друг друга?

– Ну, с моей стороны проблем нет. Это у нее проблемы со мной. Она не большой мой фанат.

– Это немного странно.

– Да, я понимаю, очень плохо для отношений, когда близкие люди так отдаляются друг от друга.

– Недавно разговаривал с Патрисией Каас, она принесла с собой собачку на съемку и называла ее своей дочерью, своим единственным ребенком. Я слышал, вы тоже привезли с собой свою собачку?

– Все верно, я привезла своего пса Макса.

– Что за порода?

– Это чихуахуа по имени Максимус. Он здесь, но я решила вас спасти от него, потому что он запрыгнет на вас и будет вытворять черт знает что.

– Так называемые собачьи нежности. Я знаю, у вас было много домашних питомцев, по-моему, четыре собаки, да?

– Раньше, когда я еще жила с семьей, у нас всегда было много живности, в том числе собаки. У нас черепашки были, рыбки, а еще грызуны, например, хомячок, одна крыса, домашние мыши, шиншилла. Еще птички, попугаи – большой такой зоопарк, в общем, у нас много чего было. А поскольку я была единственным ребенком, то это были мои друзья, мои братья и сестры…

– Вы знаете, я пытался раскопать какую-нибудь свежую информацию о вас, смотрел в Интернете и заметил, что вы не очень активно пользуетесь социальными сетями.

– Кто-то недавно, когда я была в туре по Прибалтике, как раз называл меня отшельником социальных сетей (смеется). Но я действительно своего рода отшельница. Единственно, когда мне удается контактировать с людьми, это когда я на гастролях. В остальное время я живу очень спокойной жизнью в Швейцарии, можно сказать, в духовном уединении. Конечно же, я понимаю, что бывает необходимость оповестить друзей о каких-то событиях в своей жизни. А вот ведение блогов, описание того, что я ем, как одеваюсь – это совсем не мое. Но вы правы, чуть больше контакта с друзьями мне не повредит.

II. Сетевая фальшивка

– А ваш Твиттер настоящий или фейк?

– У меня нет Твиттера.

– Получается, это самозванка какая-то?

– Да… Но уверена, что он был создан с хорошими намерениями.

– Ваш последний альбом был выпущен в 2005 году?

– Да, в 2004-м и в 2005-м. Давненько. Я сделала перерыв, потому что у меня есть второй проект. Я к нему отношусь со всей серьезностью. Он у меня сейчас в приоритете. А потом, после Сочи-2014, я сконцентрируюсь на моем новом альбоме. Для себя, для друзей, чтобы я могла поехать в турне и сыграть самые любимые вещи. Было бы здорово поработать над новым материалом, но сейчас у меня нет времени, чтобы сделать альбом классическим способом, как я привыкла с детства: ты получаешь ноты, репетируешь, потом записываешься. Я хочу быть полностью сконцентрированной, сфокусированной на нем и не отвлекаться на свой лыжный проект.

– То есть вы не поменяли решения по поводу того, чтобы кататься на лыжах в Сочи в 2014 году?

– Нет, ни в коем случае.

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Я всего-то хочу пройти квалификацию и участвовать в лыжных гонках. Конечно, было бы супер-здорово профессиональной скрипачке стать олимпийской чемпионкой. Но пройти квалификацию, участвовать в Олимпийской церемонии и прокатиться на лыжах – почему нет? У меня нет никаких иллюзий по поводу чемпионства. Просто быть там, кататься – это уже было бы круто.

– Вы будете представлять Таиланд?

– Да.

– А почему не Великобританию?

– Наверное, потому что Великобритания всегда была местом, где я прожила более 27 лет, впервые там выпустила альбом, и все это было там, понимаете. И люди постоянно воспринимают меня как англичанку, даже несмотря на то, что я не выгляжу как англичанка. Но очевидно же, что у меня азиатские корни. Многие люди также смотрят на меня как на китаянку, но не как на тайку.

– Да, это верно.

– И наконец-то, это будет забавно, потому что большинство тайцев никогда даже не видели снега. Поэтому представлять их в Сочи на следующих зимних Олимпийских играх будет просто замечательно.

– Но лыжи – это опасный вид спорта для профессиональной скрипачки. Вы можете снова сломать локоть, как уже было один раз.

– Я ломала локоть в 2009 году. Это было за семь недель до концерта в Москве. Но концерт прошел удачно, и локоть в порядке.

– Но как это случилось?

– Кажется, это произошло, когда я была на вершине горы Матахони на лыжном курорте в Зормате, где я живу. И по-моему, я просто поскользнулась. Я даже не каталась на лыжах в этот момент, я просто поскользнулась на льду. Да, я считаю, жизнь – опасная штука, ты можешь выйти и быть сбит автобусом, поскользнуться в душе… Опасности вокруг нас. И лучше рисковать ради того, что ты любишь. Это хотя бы оправдано и ради этого можно даже что-то сломать (смеется).

– Да, мы все помним, что вы вытворяли в Америке во время своего первого тура, когда вам было всего семнадцать лет. Вы реально забрались на крышу нью-йоркского такси и остановили движение на Таймс-сквер.

– Точно (смеется).

– Это было спланировано заранее или импровизация?

– Вы знаете, мне были тогда свойственны такие внезапные и необдуманные поступки. Как же это объяснить. Я вела такую закрытую жизнь, будучи единственным ребенком, обучаясь и работая с раннего возраста, что время от времени мне просто необходимо было пойти и сделать что-то сумасшедшее или активное, если вы понимаете, о чем я. Это был выброс адреналина. Конечно, каждое выступление – это тоже всплеск адреналина. Но мне в тот момент нужно было нечто эдакое. Помню, как-то раз у нас был концерт, не помню, как точно назывался, кажется, концерт друзей Майкла Джексона. Там был он сам со своей программой, друзья-артисты. Я помню, что никогда до этого не видела такой большой живой толпы. И я нырнула в это людское море, и мои телохранитель и менеджер понимали, что если отпустят меня, я пропаду в толпе. Но мне тогда это казалось забавным. Когда ты молод, ты много рискуешь. Когда ты становишься взрослее, больше используешь свой мозг. Поэтому сейчас я уже думаю, стоит ли рисковать в той или иной ситуации.

– Ну вы все еще выглядите как та семнадцатилетняя девочка на Таймс-сквер.

– Спасибо, спасибо. Вы – мой любимый ведущий, спасибо.

– Спасибо вашим генам, которыми наградили вас родители, потому что все дело в генах. А когда вы собираетесь родить своего собственного ребенка?

– Буквально, когда я его рожу? Вы знаете, я пока не планирую ребенка. Во-первых, надо с Олимпийским Сочи разобраться сначала, это ведь опасно (смеется). Но я не знаю, может, конечно, я и стану мамой когда-нибудь в будущем, но это никогда не было моей мечтой или тем, о чем я грезила, будучи сама ребенком. Я люблю детей маленькими порциями. Но пока что я слишком занята.

– Маленькими порциями? Мне нравится (смеется).

– У меня мало терпения в настоящее время. А я хочу быть хорошей матерью. Пока я не достигла этого состояния, пока я не дозрела до того, чтобы заводить ребенка, а это было бы просто безответственно. Не хочу производить на свет дитя, пока не сфокусирована на этом на все сто.

– Я читал, что вы рассматриваете вариант усыновления?

– Да, такой вариант возможен, потому что в каком-то смысле я сама была приемной, когда мой второй отец женился на маме и удочерил меня. И у нас замечательные отношения, в каком-то смысле даже более прочные, чем с моими биологическими родителями. Поэтому я думаю, что когда ты выбираешь партнера, выбираешь друзей, выбираешь чихуахуа, получается, что необязательно кто-то должен быть одной с тобой крови, чтобы полюбить его. И когда ты берешь на себя ответственность за кого-то, ты внезапно понимаешь, что всегда должен быть опорой для этого маленького существа, которое даровано тебе, должен быть всегда рядом. С возрастом начинаешь понимать, как важно отдавать, не быть эгоистичным и дарить близким что-то взамен.

– Это правда, что ваша мама хотела, чтобы вы стали адвокатом, как она сама?

– Думаю, она ожидала, что я захочу быть адвокатом, работать с ней в одной сфере, как и она, завести семью. Но вскоре после того, как она увидела во мне потенциал и заинтересованность в музыке…

– Вы имеете в виду игру на фортепиано?

– Не совсем. Не думаю, что она очень-то любила мою игру на фортепиано. Больше мою игру на скрипке. Может, потому что она сама была пианисткой, поэтому считала, что здорово собрать полный состав в семье – отец играл на виолончели, моя скрипка и ее фортепиано. Я, кстати, тоже больше любила скрипку. Мне очень нравился мой преподаватель по скрипичному мастерству. Фортепиано можно было делить с кем-то, а скрипка могла быть только моей: я ее прятала в футляр, и никто уже не мог касаться ее…

III. Мини-Паганини

– Вы родились в один день с Никколо Паганини.

– Да, это так.

– Который также велик, как и вы (смеется).

– Ну, мы не совсем на одном уровне (смеется).

– Вас раньше называли «маленькой Паганини». Вам было приятно?

– Разумеется. Паганини оставил великое наследие для стольких потрясающих скрипачей и музыкантов настоящего времени и даже будущего. И ощущать, что я тоже играю некую роль в истории музыки, как в свое время Паганини, это было бы замечательно. Потому что когда ты начинаешь с раннего возраста (а в России, кстати, огромное количество маленьких гениев, юных талантов), на тебя вешают ярлык. И после этого тебе необходимо найти себя. Поэтому когда я впервые выступила с произведениями Паганини и Чайковского, мне было лестно любое подобное сравнение с мастерами прошлого и даже по сей день, ух, как мне приятно. Это же просто совпадение, что мы родились в один день с Паганини. Но это совпадение особенное для меня.

– Вы читаете, что другие музыканты пишут или говорят про вас?

– Время от времени, когда кто-то тебе дает прочитать что-то, и ты потом думаешь: о-о, это неприятно, или: о-о, а вот это обидно. А вот это так мило с их стороны. Это как коробка конфет: никогда не знаешь, какую реакцию на собственное творчество ты получишь.

– А вы знаете Найджела Кеннеди?

– Да, я с Найджелом пару раз пересекалась. Когда впервые занялась своими вариациями на классику, он уже сделал свою версию «Времен года», он был своего рода первооткрывателем этого жанра. Любой обыватель знал классическую музыку в его исполнении. Поэтому можно сказать смело, что он открыл двери для классической музыки. Ну и конечно, я уже перевела этот стиль на другой уровень.

– Я как-то брал у него интервью и спрашивал про вас, потому что вы очень популярны в России, и он назвал вас, знаете ли, самым прекрасным созданием в мире, но заметил, что вы как бы искажаете, опримитивляете классическую музыку.

– Как-как? Искажаю?

– Ну да, что вы об этом думаете?

– Ну так он прав. Я ведь и правда, по-своему издеваюсь над классической музыкой (смеется).

– Вы это делаете специально?

– Специально. Понимаете, в чем дело. У классической музыки есть прошлое. Есть традиции, великое наследие. Но после этого что ты можешь сделать, что можешь привнести? Поэтому я считаю, что история классической музыки – это богатство, что-то, что хранится в музее, чтобы все могли оценить его. И некоторые из нас, артистов, должны порой открывать дверь, чтобы дать шанс свежему воздуху. Мы не можем все время существовать в закупоренном пространстве. Было бы жалко держать это далеко от обычного прохожего. К тому же, большая часть репертуара, который я исполняю на концертах, это авторский материал, не основанный на классике. Но конечно, самые хиты – это переработки классиков, это моя попытка передать привет прошлому, поблагодарить великих мастеров за то, что они подарили нам эту прекрасную музыку.

– Какое событие и что вообще вам запомнилось больше всего?

– В прошлом году? Дайте подумать. Я не так много выступала в 2012 году, поэтому помню все очень хорошо. Думаю, что выступление в Красноярске, в июне – это было прекрасно. Это был концерт под открытым небом, где-то двадцать или тридцать тысяч человек. Конечно же, концерт в Санкт-Петербурге был замечательным. Там так красиво. И разумеется, быть здесь, в Москве, это уникальное чувство. Потрясающая энергетика. Публика дарила нам такие теплые эмоции… Так что пока все события в России были хорошими.

– А как на счет худшего дня в том году?

– Мы выступали в Индии где-то в начале декабря. И с музыкальной точки зрения все было неплохо. И вся сцена должна была быть зеркальным потолком. Но во время репетиции зеркала начали отваливаться и разлетаться на маленькие острые кусочки стекла. Они были везде: в клавишах, на установке барабанщика. Это было реально опасно. В этот день к тому же было очень ветрено, а концерт проходил на берегу озера. Так что с технической точки зрения было немножко страшновато.

– Да уж, говоря об опасном занятии, получается, что порой стоять на сцене опаснее, чем катание на лыжах (смеется).

– Точно (смеется).

– Вы катаетесь на лыжах во Франции?

– Да. Мой молодой человек – француз. Да, я катаюсь на лыжах во Франции, конечно, если не катаюсь в это время в Швейцарии.

– У меня еще к вам 152 вопроса, но, к сожалению, наше время подходит к концу.

– Ну, тогда в следующий раз.

– Спасибо большое. С вами было действительно приятно общаться.