Отар Кушанашвилли
Я лично знаю парня, бывшего спортсмена, ныне депутата, который утверждает, что Адриано Челентано своей музыкой, своей киношкой, своей, пардон за высокопарность, линией поведения повлиял на него так, что впору говорить о таламотомии (операция на мозге. – О.К.). Меня эта экспрессия не удивляет: спросите Е.Ю.Додолева, на что он способен из любви к Леонардо Коэну, а меня – из преклонения перед Стиви Уандером и Эросом Рамаццотти.
Челентано – 75, с ума можно сойти, я серьезно: когда он вышел в Вероне на первый за тыщу лет концерт своей знаменитой походкой витального фраера, то был мой ровесник!
В такие моменты начинаешь корить себя, что не сохранил цельность, что движешься назад, не туда: выявляется вдруг с непреоборимой, а оттого еще более огорчительной очевидностью твоя собственная немощь, граничащая с унынием, которое, если кто забыл, грех.
Когда он начинал, он был вызывающе дерзок, теперь он вызывающе бодр, полон жизни, улыбка его так же лукава. Он, пробирая глазами исполненных пиетета участников ансамбля, вступал с ними в импровизированные диалоги, совершал фирменные па жовиального жулика, быстрым песням объяснимо предпочитал медитативные.
И улыбался, делая реверансы, и улыбка была та же, которая влюбляла нас в него жизнь тому назад.
Я бы даже не стал, буде у меня такая возможность, спрашивать его, как он сохранился: я знаю ответ – по простой и великой причине любви к жизни, великой и непростой, к родным, к себе. Отсюда – фантастическое количество страсти в его песнях, одна лучше другой.
Не исчислить заслуг его перед нами, и, по-хорошему, эту колонку должен был бы написать кто-то из музыкантов.
Генеральная заслуга – он доказал, что если не ныть, то и не призовешь на голову свою буйную самые разные неприятности, не закостенеешь, оставишь без внимания семечки и сосредоточишься на главном: на собственной жизни, которая может быть сколь угодно тяжелой, но всегда восхитительна.
Не знаю, как вы, а я уже понял, на кого буду равняться в этом - змея обещала хороший - году.
