Шаги по теме: Евгений Головин
(для кинофилов сойдут и «три шага в бреду»[1]).
Эпиграф, по сути имеющий весьма косвенное отношение к Евгению Головину: “Pourtant je me suis conduit en homme raisonnable, amoureux de la sainte et sаine logique…” (Жан Рэ, любимый и почитаемый Е.Г.).[2]
Шаг первый. Вступление – Inceptio
(факты, гипотезы, намеки).
Произведения Евгения Всеволодовича Головина – стихи, песни, эссе, переводы, рисунки, лекции, составления, бусы, предисловия, – комментарии – публиковались, утеряны, искажены, сворованы и будут подвергаться все тем же действиям в самых различных советских и антисоветских, российских и зарубежных альманахах, антологиях, карманах, газетах, журналах, сборниках, музыкальных альбомах, календарях и т.д. («ни фига себе, а я-то думал…» – реплика случайного нормального читателя).
Например его песни: живут себе столь затейливой жизнью, что даже бывает и не разберешь – особенно за неимением указания авторства, – является та или иная работа новаторски-гениальным шедевром повсесердно обэкраненного ВИА с условным (но гордым) названием «Ай, иъду въ сберкассу!»[3] или всего лишь примером скромной экспансии Е.В.Г. Презумпция у якобы-беспечно-залихватских перелажателей: раз уж и сам Е.В.Г. к проблеме интеллектуальной (и не только) собственности и авторства, включая свое, относился очень холодно – предпочитая пускать по голубой реке свой хлеб без глазурной подписи – и забавлялся, например, изданием писем Рильке частично собственного сочинения, то почему же не…? Но.
Он-то творил и за свои мистификации получал возможно легкоиронический кайф от собственного «oeuvre» и вполне реальное увольнение с «настоящей» работы; меж тем, деловитые плагиавторы с него сдирали (а по законам великого и могучего языка, в настоящем времени: сдира-ют) без ссылок или зазрения совести, да еще иногда вставляли (-ют), куда не нужно, косно-дебильные «поправки» – вероятно, с целью улучшить… как бы… кажись, теургическую что-ли… вроде как функцию… типа… – вплоть до запора или наоборот. При этом весьма благополучно на содранном зарабатывая – и отнюдь не только творческое реноме.
Справедливости ради отметим, что не одни лишь melos-криэйторы, но и другие созидатели и мыслители многие годы радостно клевали вкусные корочки и заглатывали препорядочные куски из открытой кормушки[4] (“-ют” актуален и тут – только знают ли “-ющие” разницу между ютом и баком, мятежной Эльсинорой, драмоватой Юноной и обедоносной Авророй?[5] – Е.В.Г. знал).
Оговорюсь также насчет фрегатов, крейсеров и “миноносиц” (pro Маяковский до семнадцатого года): безвкусно-безграмотно-насильственные à la “она сама хотела” процедуры с творениями и фотографиями Е.В. Головина свершаются обладателями /…льницами разных анатомий – иначе говоря, не только знатоками но и знаточихами в одном ряду = очереди (за вкусной корочкой и отдельной колбасой). Вопрос: «Почему все было и есть так?», достойный и актуальный как все серьезные философские вопросы, столь волнующие человечество (следующий – «зачем вы девушки красивых любите?»[6]), еще ждет ответа.
Пока же обратимся… ну хотя бы к проблеме поэтического акушерства в некоторых ее приглядных аспектах. Возьмем в пример поэзию Маяковского (уж не знаю, какой здесь пример, но почему не взять… если дают): «…По всему по этому в глуши Симбирска родился…» (1924) – тьфу ты, да ведь сам поэт Маяковский умер в 1917 году! Ведь приходится тогда говорить о родах post mortem… конечно, с такими людьми все возможно… (“гвозди бы делать из этих людей”!).
Опять же, если о родах, это лишь в глуши мозговых извилин составителей-редакторов родилась концепция сего сборника, всего и делов-то… Кстати, похоже, что только в стране, где творят чудеса и сверкает роса на когтях у пантер, возможно прелюбопытное явление: рождение концепции, то есть рождение до зачатия (= conceptio, хотя и не на великом и могучем русском, но как-никак языке… Опять же, хотя и с другой стороны, – поэт – правда мертвый – уточняет: «я русский бы выучил//только за то,//что им//разговаривал Ленин». Ведь не латынь же!). И впрямь, много у нас диковин. Такая вот концепция…
Мне вот здесь говорят, что сложновато и непонятно. Ну, так ведь: не нравится, не читайте… Или учитесь плавать…[7] Впрочем, если хотите, для облегчения («Пожалуйста, очень просим, хоть чуть-чуть!») вот вам из родного лексикона: «Вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин – говоря словами выдающегося советского автора В.В. Маяковского (умер в 1930-м г.) “обыкновенный мальчик Ленин” – родился [предположительно, post conceptionem, хотя кто там его знает и свечку держал...] в г. Симбирске в 1880 г.». А с совсем-совсем другой стороны предлагаем выдержку из невинной, но востребованной народом метеосводки несоветско-русского поэта, грубовато сброшенного Маяковским с парохода современности: на холмах Грузии лежит ночная мгла. (Все ведь легче, правда?)
Постепенно приближаясь к творениям Е.В.Г., пора наверное отметить, что чтение большинства его амбивалентно-простых текстов – процесс, требующий неопределенного для широких масс, для кого-то заманчивого, но в любом случае самоубийственного трейнинга (это желательно) или хотя бы титанического умственного напряжения (это уж просто sine qua non, было бы что напрягать). Отрадно однако, что для эсотерически-рьяно настроенных поклонников никакая попытка – нэ пытка.[8] Дерзать всегда похвально, особенно других (пояснение непосвященным: это весьма сомнительный каламбур и очень даже трехстопный ямб).[9]
Что тут eще можно присоветовать бледному на лицо юноше (или девушке – ее там правда рядом не лежало, но б… буду политкорректным![10] – даже в ущерб поэтическому генезису!) с адекватно бледными ногами, зато с горящим взором (спасибо, г-н /тов. Брюсов)? Рекомендаций как всегда много… ну вот хотя бы такая: поднимите руки, напрягите ноги – прыгайте вниз головой. Кстати, очень солидная рекомендация… однако возможно не для всех приемлемая… – чуть парафразируя человеколюбивый комментарий Тома Уэйтса на тему непорочного зачатия (опять же – conceptio…).
И вопрос. Перевернутая в падении фигура с напряженными вместо ума ногами и другими частями тела, задранными над умосодержащей головой – долженствующей, вообще-то, рождать концепции, – не конгруэнтна ли упомянутому и вполне мистериальному рождению до зачатия (= nascentia ante conceptionem) или даже без оного (= sinе conceptione)?[11]
Но молчит Русь, не дает ответа…
Welcome to Golovin!
«Полное собрание сочинений» Е.В. Головина, в переплете тисненой шагреневой кожи, с золотым обрезом и обстоятельным научным аппаратом: комментариями всенародно прославленных филологов (чем не оксиморон?… да вставьте «ю» – и будет он!), вариантами, точной хронологией, развернутой библиографией, детализированной биографией, errata и т.д., вряд ли появится даже и не скоро. … Хотя можно ведь и помечтать…
[мечта] … «Как уже отмечалось в семинальных исследованиях отечественных и зарубежных специалистов, гротескная фигура отца ортодоксально-красной нитью – мы бы даже сказали сплошным пунктиром – проходит через все творчество Евгения Головина. Также и женщина (не забудем – Родина, мать!) лежит краеугольным камнем и стоит особняком в его образной системе. В этой связи некоторые недобросовестные критики, гонясь за красивой фразой, употребляют расхожее словцо «дуализм». Однако, несомненные предпосылки этого сложного, но достаточно распространенного в мировой практике явления, мы имеем во вполне реалистической и логически обоснованной картине вселенной, как русская наша курная изба открывающей свои гостеприимные сени и сокровенные тени наиболее проницательному читателю Головина.
Двумя-тремя (это как считать) другими составляющими, определяющими квадратурную – или хайдеггериански-круглопорочную (смотря как смотреть) – архитектонику образной системы Евгения Головина, являются символические образы-понятия (слова, термины) «клоп» и «труп» (некий писатель Малларме вообще говорил одно-два слова и засыпал). Образ клопа, так сказать паразита, неразрывно связан с творчеством Головина и органично вливается туда (в него же). Клоп – создание, паразитирующее на других живущих в курной избе, – отчасти глубоко неприятен писателю. От какой же именно части? Что имел в виду Евгений Головин, постоянно возвращаясь к образу кровососущего насекомого? Приходил ли он ночь за ночью, влекомый здоровым народным духом, на родную печную завалинку – увы, обреченную агрессии Клопа? Был ли это для него символ ненавистного (заметим, не вполне обоснованно) политического и социального строя? Либо автор фантазирует на темы – не побоимся даже термина (слова, понятия) – «заповедей»? Ведь, согласно некоторым из этих мотивов (тем, сюжетов), что произойдет с человечеством, которое думает только о наживе, т.е. – согласно этим не вполне вразумительным притчам – своего рода кровососании? (Ггъ. вампиров, говоря словами поэта[12] – «братьев наших кровных», очень просим не обижаться).
И далее. Клоп – является ли он лишь неприятным временным попутчиком неизбежного человеческого прогресса в будущее без клопов? Мысль Головина не слишком ясна в этом важнейшем социально-энтомологическом вопросе. Позволительно однако сделать предположение, что симбиоз Клопа с человеком – безответственные авторы, заигрывающие с разнузданно-некомпетентными прослойками современной молодежи, даже употребляют оскорбительные для семейной ячейки и ее ценностей выражения, относящиеся к половой сфере – мучительно преследовал Е. Головина.
И преследовал он его именно как порождение трупа, т.е. четвертой стороны Головинской системы ценностей – так как знаменитое произведение “Клоп”, согласно Головину, было якобы написано заслуженным советским писателем В.В. Маяковским после “смерти в 1917 году” – странное заблуждение Е. Головина, очевидно основанное на недостоверных и непроверенных данных.
Тут, уважаемые читатели, нужно обратить особое внимание, потому что предложенная Е. Головиным литературная находка трупа (трупов) чревата и нуждается в дополнительном разъяснении. Конечно, подражание французско-язычным авторам Бодлэру и Рембо (образ последнего см. в неделикатно обыгранном голливудскими подельщиками фильме “Первая кровь” – не вода! – о тревожном столкновении нерусской девушки с неожиданным взрослением своего нерусского организма) – несомненно. Но что же заставило автора Головина так много внимания уделить именно процессу распадения человеческого тела? Был ли этот болезненный образ напрямую связан с необоснованной нелюбовью Евгения к советскому социалистическому строю, или в его нездоровом мозгу снова и снова рождались непонятные образы?[13]
Здесь очень кстати поставить на вид нижеследующеее. Многих псевдотолкователей Е. Головина завело в тупик совершенно неоправданное отождествление латинскоязычной буквы H и так называемого «септаккорда». Здесь явно и несколько нехватает Ассоциации, поскольку гортензия – некая якобы Hortense в письменах Головина – начинается с H – т.е. с восьмой, а не седьмой буквы ихнего алфавита (и вовсе даже не аквавита, который, как понимают все нормальные, является очень опасным для организма северным напитком. Обычно после седьмой б. аквавита – потому что в нем семь б.! – человек становится с позволения так себе. Но не Головин, нет – ему подавай восьмую!). А потому септаккорд здесь не при чем! Скушали, господа хорошие?!
Итак, хотя исследуемый нами автор реагирует чутко как сейсмограф, и его лирика лилась иногда довольно светлой струей – практически как чистые наши реки – все же, подводя итог, скажем лишь, что “отец”, ”женщина”, ”клоп” и ”труп” – вот четыре стены, в которых замкнулся подававший определенные надежды, но так и не реализовавшийся – вопреки стараниям ведущих его по жизни знатоков ее (жизни) – до возможного расцвета талант хрестоматийно-проблематичного автора, исследуемого здесь нами.
Думается, что наш-то читатель обязательно сможет во всем этом разобраться”.
… Так писал бы научный профессор // Но в душе навсегда офицер // М.П. Ронин – он не был агрессор // Защищал лишь он СССР …[14]
Сомнительно – но и это не факт, – как сомнительно многое в его жизни и смерти, – что Женя захотел бы этак разукрасить свой вышеупомянутый «хлеб», хотя и обожал с определенной точки зрения несравненные перлы советских масс-медиа, изысканно-издательский вербализм авторско-редакторских столкновений и побратайский жаргон культур-треггеров.
И все же… можно попытаться восполнить хотя бы те пробелы, кои восполнимы именно сейчас – а возможно и только сейчас, поскольку многие предлагаемые здесь материалы по разным причинам крайне эфемерны.
Шаг второй. Приближение и восприятие –
Adventio et Perceptio.
О человеке и поэте говорить и писать нелегко, в отличие от «человека и парохода» [15] – помните такой сногсшибательно-успешный [16] эксперимент у В.В. Маяковского post mortem в 1917 году?
О человеке, поэте и коте – еще сложнее. Но кто же здесь любит простоту…? Итак.
Вместе с Женей я прожил двадцать пять лет (мама – более тридцати, включая его последние пять… – но об этом может быть позже). Для меня Е.В.Г. появился как появляются некоторые коты: он вдруг оказывается у тебя – то есть уже у себя – дома и… начинается интересная жизнь-иногда-игра. Например, игра в пинг-понг на самом приличном предмете обстановки в нашей тогдашней квартире – раскладном полированном столе (недаром пинг-понг с долей солидности иногда именуется “настольный теннис”). В роли разделительной “сетки” выступали детские крашеные кубики, в которые я иначе не играл (угадай-ка с трех раз почему?). По поводу игры на столе мама в восторге не была; папа, из моей жизни не исчезавший, бывало присоединялся «на победителя». Когда я, в один из многих разов [бесплатный совет: поправлять меня не надо...] в своей жизни поумнел и освоил правила шахматной игры, появилось и нечто новое – барóчное, с позволения сказать.
Дело в том, что я был не закоренелый, но «рогаточник» – то есть стрелял из рогатки по мишеням (никогда по вампирам или кактусам). Всенародно известны два типа рогатки: деревянная, с широкой резинкой, стреляющая камнями (cf. совристорико-фольклорные ассоциации?… кто-нибудь?… а жаль…); и сделанная из прочной проволоки, с «китайской» тонкой резинкой, стреляющая пульками также из проволоки, алюминиевой или стальной, согнутыми в форме U (я специализировался по металлу). Женя предложил усовершенствовать благородное искусство шахмат. В определенные строгими правилами моменты интеллектуального поединка нужно было отойти на максимальное расстояние – метров десять, считая по прямой от входной двери квартиры до дальнего подоконника комнаты, на котором ставилась шахматная доска (с закрытыми шторами конечно, чтобы не разбить оконное стекло) – и пытаться сбить из рогатки вражескую фигуру, желательно короля или ферзя, но случалось и несколько «своих» фигур или пешек… Результаты выстрела учитывались безусловно. По-моему, древняя индийская игра очень выиграла в этой интерпретации… не при Ганди будет сказано…[17]
Но не все коту масленица. Поскольку лет приблизительно в десять я в очередной раз повзрослел и поумнел, Женя очевидно почувствовал, что несет некую (наверное, довольно трудноопределимую) ответственность за подрастающее и решил, на манер «arts and crafts» и княжны Тенишевой, преподать мне урок по ремесленному жизневыживанию. Уж не знаю откуда, но он умел профессионально переплетать книги, с минимумом подручных материалов – клейстер, марля, картон, ножницы… Я горд отметить, что под его руководством собственноручно переплел пару «распадающихся любимых» книг (не напоминает ли еще что?), вроде Дюма и сэра Артура К. Дойла, почему-то известного в Совке как «Конан-Дойль». Увы, это полезное ремесло не очень нам помогло в последующие годы и декады USSR, перестройки и далее.
Несмотря на этот эпизод, Женя был лишен пропедевтических наклонностей: к примеру (когда я еще раз повзрослел и поумнел), деликатно уклонился от роли иерофанта в инициации подрастающего меня в таинство бритья, с удовольствием уступив эту почетную функцию папе. Да и вообще, за четверть века под одной крышей поучений я от него не слышал – только своемнения – не очень-то ортодоксальные, скрывать не буду б…! [18]
Неортодоксальными можно назвать и его терапевтические принципы. Как-то, посередь очень даже морозного месяца года (бывала тогда так называемая “зима”), приболел я суровой ангиной. Ну известно, все тело ломит, температура 42, в голове – не слишком успокаивающие линдсеевскo-арктурные видения… Мама на работе… Приходит Женя, видит меня, берет жестяной бидончик и уходит – в никуда, показалось мне… А время было поистине героическое, и для героев-энтузиастов пивные палатки не закрывались до… градусов мороза, лишь бы только подходил народ – а он и подходил за пивом с подогревом или без (по желанию). Ну, лежу я и вроде уже слышу сладкое иноческое пенье… вдруг врывается Женя и заставляет меня выпить из бидончика литр-полтора ледяного до ужаса пива – на воспаленное до ужаса горло… Очнулся я часа через четыре – потный, слабый, но без температуры и абсолютно здоровый (как-то рассказал американцам – они чуть не стали креститься по-православному – тоже от ужаса наверное…). Тогда-то я и задумался: а вдруг и правда – спасенье от холода надо искать во льдах…
Как известно, в российско-московско-советской квартире, в отличие от американского apartment (никому не в укор будет сказано), средоточие жизни находится не в гостиной (каковой в большинстве случаев тогда и не бывало), а на кухне, что верно и для пещерного человека, и далее для «обществ с мифологически-ориентированным мышлением». Кажется, уже было даже написано что-то вроде исследования насчет «кухонной цивилизации» – справедливо…
Уж если тематически заявлена кухня тех десятилетий – хотя бы в той нашей квартире, – то начать (и очень быстро кончить) стоит как-никак с еды: определить ее можно скорее не как «русская рецептура» à la Молоховец, а «что достанешь, то и жри» cuisine. Все же предела творческому потенциалу не положишь, и Женя, например, жарил охренительную картошку – наверняка страшно холестерольную, но АХ!; да и посегодня жена балует меня жареной рыбой «по-головински».[19] Едой, однако, кухня не исчерпывалась, а только начиналась и иногда долго продолжалась.
Перечислить все созвездие интересных во многих отношениях людей, знаменитостей (тогда, в будущем или настоящем), талантов и просто захожих на упомянутую кухню невозможно – как и вообще “перечислить созвездие”. Кое-кого, впрочем, можно и стоит упомянуть.[20] Для начала – мой папа: представляется, он не больше любил играть со мной в пинг-понг, чем после сего спорта петь с Женей на кухне под гитару; кажется, при наличии (не)определенного объема пив…вин…водк… (на несуществующем ныне диалекте, отдаленно родственном языку Божественной Бутылки – ср. трактование оракулом ее загадочного высказывания «Тринк»).[21]
Самые близкие друзья Жени приходили все на ту же нашу кухню «редко но метко», как говорилось в сов. народе: А. Смирнов, гениальный и разносторонний художник [22]; Ю. Стефанов, гениальный и разносторонний философ, переводчик и поэт (после ночи на кухне, там же с утра – боржом и коньяк). А также помню – это возвращаясь на неоднократно уже затронутые кулинарно-колбасные темы – задумчивые высказывания ныне знаменитого не только в России мэтра прозы: «[Бывало,] поонанирую, колбаски поем…».
Про кухню говорить можно много… – например, там, на кухонном столе, задвинутый впритык, стоял телевизор. Уже упомянутый мэтр сидел с Женей, ну и «естественно» со мной (я-то, правду говоря, навязывался…) на площади в пять квадратных метров – а иногда там набивалось человек до семи, включая стол. В определенный момент футбольного репортажа по ящику (забитый гол) мэтр сравнил этот самый момент с кульминацией сексуального акта – вполне интеллектуальная метафора [...или не очень?]. Женя смущенно порозовел и в двух-трех словах дал другу понять, что в присутствии ребенка (меня) эти темы и лексикон непозволительны.[23]
Владимир Иванович, кротчайший и тишайший человек, любил чай (у нас хранится его подарок – любопытная книга более чем столетней давности о различных сортах и выращивании чая). Несмотря на довольно хрупкое сложение, мог перепить любого могутного мужика – впрочем без особого интереса и азарта;[24] закусывал где-то купленными или кем-то подаренными супер-крутыми перчиками на манер habaneros или serranos, от которых у прочих языки и глаза на лоб лезли. Также проповедовал Божью правду по различным сомнительным местам, вроде вокзалов и пивных, где очевидно и поимел… Возможно, что на путь любви к ближнему его наставило отдаленное прошлое в спецчастях ВОХР, где он работал со служебными собаками – говорили так о нем, а когда кто-то (по-моему, неделикатно… впрочем, люди – они разные) затрагивал эту тему в его присутствии, он просто не подтверждал и не отрицал. Сам я только видел, как любая встреченная во дворе или на улице собака, независимо от размера, темперамента и породы, готова была пресмыкаться или танцевать – если не убегала в ужасе – при виде, жесте и слове Владимира Ивановича. (Кстати, кошки к нему были индифферентны… ну давали чуть погладить).
Меланхолическая, потому что серая и не дающая возможности расправить кондорьи крылья избраннической адептивности, правда – естественно и как всегда подверженная «оправдавержению»: эсотерических «кружков» и «обществ» в экзотических районах Москвы под эгидой Е.В.Г., аж упомянутых в справочных и др. изданиях как “подполье”,[25] в те годы[26] не было.[27] Конечно, если не присобачивать весомые словеса к выпиванию под музыку и умные разговоры (а зачем предположительно-умным людям пороть друг другу чушь? и выпивать в тиши без музыки, если таковая имеется и не мешает разговору?).
Комментарий Е. Головина на тему присобачивания словес: “Любой аляповатый бред, выданный за очевидную реальность, подтвержденный слухами или парой пьяных свидетелей, находит общее сочувствие. … [Често- и властолюбцу сейчас] достаточно обладать внушительным голосом, авторитетной интонацией, набором занятных игрушек, уверенных соблазнительных обещаний – и дело в шляпе” (Мифомания).[28]
Впрочем, в этом случаe аксиологический автор по исследованию исследуемого М.П. Ронин согласен со Знатоком-Майором (а вообще-то очень уж они соперничают,[29] аж пробират!): “Тут нельзя выпускать из виду, что Головин являлся центром многочисленных тайно-неортодоксальных сообществ, организаций и ячеек (в основном расположенных по южную сторону северо-западного прохода), целью которых стояло в низ провержение. Не каждый бипедный, пусть даже и амбидекстровый сочлен коллектива доползал до заветных Кали-Южинских пределов, но уж если, то теперь, оклемавшись, имеет право” (М.П. Ронин, op. cit.).
Бывали на кухне и иные непростые, да и не приглашенные (почти словами настоящего поэта,[30] … разнообразные И ТЕ… – вот ведь, почти, а не цитата – чудес-то говорят не бывает). Чтобы сократить: входит в дом синеглазый чекист [...], а у меня сидит гармонист [...] Как те, так и другие, случались разные. Один, может и не специально вредный, синеглазый – реально, б… буду, – даже приносил бобинный магнитофон Gründig (кило пятнадцать, ведь тогда не грезили даже о кассетниках) и записи Лещенко, Дмитриевича, Козина и пр. – для тех времен и сам магнитофон, и записи были – ах! – а заодно, по заданию и долгу службы, проверить на предмет… Если подумать, то уже и тогда в пятнадцати килограммах металла (sic! а не пластика) можно было спокойно пристроить хорошенький “жучок”: не по Фабру конечно – ближе клопу Маяковского.
Не все были вежливыми меломанами. Зато почти все, кроме уж совсем грозно-официальных, были исключительно-навязчиво общительны… и по возможности жаждали поучаствовать в «заседаниях» упомянутых «обществ», «кружков» и т.д. (и с чего бы это…? – да наверное хотелось простого человеческого общения!). Кстати, успешно участвовали, несмотря на глубочайший подпол…
А «гармонисты» были хороши по-своему и по-разному: кои сами пели, кои переводили, кои с ума сходили, у коих глаза синели…
С пением вообще было много радостных моментов, даже не считая Жениных песен под гитару. Например, когда на той же кухне известный переводчик-синхронист с испанского и португальского действительно очень хорошим громким тенором, но как мне тогда показалось, чуток громковатым для пяти-шести утра (соседи… но вообще-то извиняюсь за буржуазность, столь чуждую непокорно-дерзким и “в низ провергающим” буревестникам-Знатокам), целиком воспроизводил «Ты постой, постой, красавица моя…» и порывался дальше…
О пении… – а о чем же еще, собственно, все это…? На заре, на протяжении, как впрочем и на закате моего общения с Женей, он пел под гитару. Одна из первых вещей, которые я помню, была песня «Испанские корсары» (см. Ранние песни). Женя вообще очень интересовался мнением избранной аудитории и потом отлично его игнорировал. Но в тот раз почему-то… Поскольку “грустно” и ”плохо” для меня лет в восемь были синонимами, я заявил, что это плохая песня, имея в виду грустная – но это я осознал только позже… А тогда Женя согласился и больше при мне ее никогда не пел – да и вообще, его песни изредка… перманентно… да и вообще радикально менялись.
Перемещаясь во времени, в пространстве и в сфере врожденных музыкальных способностей – ко мне мало относящихся, – еще один эпизод. Сидим мы как-то поздним вечером с госпожой АХ! на балконе дома в районе иностранного «города ангелов» и слушаем запись песен Е.В.Г. Через несколько минут она обращает мое внимание на интересный факт. Стоят под балконом пара чернокожих подростков – а у них слух-голос-жест-танец на девяносто процентов генетически-фантастический (не в обиду мне, да и никоему ново- или нижегородцу, – мы другим сильны… yes!…). И не просто стоят, а задрав головы и вытягивая шеи вслушиваются в необычную музыку – а вообще-то они, особливо в таком возрасте, мало что кроме рэпа соображают. Слушали завороженно, пока мы по глупости с ними не заговорили – они и убежали («с этими белыми… а ну их…»).
Пора пришла упомянуть не только о метеосводках но и вулканах, о музыке + словах (= ли только “песня”?), о королях и капусте… – хотя, пожалуй, это будет перебор! В 1975 году Женя написал “Мауна-Лоа” (На Мауна-Лоа лава клокочет…) – о гавайском вулкане, на тот момент бездействующем уже четверть века. Через пару недель после написания песни, в интер-прессе, включая газету “Правда”, прошла новость: извержение затихшего-было вулкана Мауна-Лоа (не помню статистики насчет разрушений и жертв).[31] Этот эпизод – недурная иллюстрация безотносительной важности ритма и темпа, и не только в музыке per se, a в музыке вселенной (как понимал ее Блок).
А как Женя учился темпу и ритму, показывает такая маленькая история, рассказанная им самим. Как-то, совсем eще в ранней юности, он, неважно по какой причине, оказался в маленьком заxолустном городке. Шел он то ли к кому-то, то ли наоборот на вокзал и оказался посреди бела дня на центральной с позволения сказать площади городишки. А там лениво бездействовала осоловелая от зноя, а может и от чего еще, компания местной урлы. Женя прошел мимо них и, как он мне сказал, понял со стопроцентной уверенностью, что это мóлодцы разглядывают его на предмет ис…дить [уж по меньшей мере] – вполне логичное допущение, если учесть, что одет он был явно по-друго-городскому, да еще и по-столичному, да еще с гитарой за спиной: иначе говоря, претендент что надо. Как всякой своре такого типа, им нужен был лишь малейший повод, чтобы преодолеть инерцию жаркого полуденного far niente. Таким предлогом могла стать любая мелочь, как например если бы он оглянулся или убыстрил шаг. Бежать не могло быть и речи. Женя говорил, что ему понадобилась вся сила воли, чтобы выдержать нужный темп, не слишком медленный или быстрый… Ему это удалось, и шпана на него не кинулась.
Когда Женя появился в нашей жизни, и в последующие несколько лет, он кажется не курил (во всяком случае, не много и не дома). Но – tempora mutantur et nos mutamur in illis: где-то классе в седьмом-восьмом я сам маленько задымил (Пегас, Ява, Прима, БT по везению). Тут-то начал – а может, продолжил после нескольких лет перерыва – и Женя, вовсю, и уже не бросил… Заодно похвалюсь, что я вредно воздействовал на него в плане любви к рок-музыке и английскому языку. Впрочем, после пары занятий английским, он перешел на совершенно автономный режим обучения и сам давал мне ценные подсказки – немудрено, раз уже до того знал французский, немецкий и шведский (а после английского прибавил итальянский, латынь и испанский).[32] Не считая великого и могучего (…а также женщин и детей).[33]
Продолжая тему языков и творчества, расскажу еще один нескучный для меня эпизод. Как уже можно догадаться из всего вышесказанного (и ясно, например, из знаменитого эпизода с “письмами Рильке”), нормальная работа – т.е. с присутствием и «ставкой», поощрениями и выговорами, дружным коллективом[34] и иногда продзаказами – и Женя были несовместны как… (ну и далее по тексту очень упомянуто-сброшенного несоветско-русского поэта). Кажется, единственный шанс на регулярную зарплату Е.В.Г. получил, трудоустроясь стараниями папы (не римского, а моего) в академический Институт Славяноведения и Балканистики.[35]
В обязанности Жени входил просмотр информационных изданий на немецком, французском и английском языках и подбор актуальных на тот день высказываний о состоянии международной славистики. Его подборки оказались настолько интересны, что тогдашний директор института включил в свой готовящийся к печати труд по меньшей мере одну из них, взятую из авторитетного англоязычного издания: там аккурат говорилось о принадлежавшей ему же, директору, концепции соц. реализма как «открытой эстетической системы» (кому-то странно напомнившей «открытый реализм» Гароди…). После первичного восторга, и только в последний момент, случайно вскрылся прискорбный факт о Женином авторстве лестных выдержек из иностранной прессы. Директор оказался в неловком положении и плохом настроении, а Е.В.Г., естественно, за порогом учреждения…
По мере «взросления и мудрения», ко мне стали частенько захаживать друзья и приятели на предмет «хорошо провести время», за что их родители в большинстве своем относились ко мне без особой симпатии. Я же долгое время, опять же наивно и жадно – но в результате тщетно – старался не допустить пересечения контактов: своих гостей с одной стороны, Жени с другой. Те, кто захаживали ко мне достаточно долго, рано или поздно встречались с Е.В.Г. и подпадали под фасцинативное – pardonnez-moi my French – воздействие его личности и творчества (что меня порядком раздражало). А он жадиной не был и не стремился всех «загнать в свой корраль» – в отличие от меня, увы.
Как-то пришли мы с приятелем с обычной целью (см. чуть выше); Женя был дома и спросил, не будем ли мы себя чувствовать свободней если он уйдет – с изысканной деликатностью, но может быть даже преувеличенной и оттененной легкой иронией (все-таки в квартире было две комнаты, да и вообще…). Я же принял все за чистую монету – каковой она может и была… – и, по упомянутой уже причине, немедленно согласился. Он и ушел…
Уходить и пропадать на различные промежутки времени ему случалось; вероятно, одним из его архетипов (sic: archetipum pluralis!)[36] был «Кот, который гулял сам по себе».[37] Да и с другими котами и кошками у него были отличные взаимоотношения – достаточно вспомнить кошачьих, кои пребывали с Женей под одной крышей на более или менее постоянной – поскольку сами были гулящие – основе (т.е. не случайные две недели или пару месяцев): Мартын, Багира, Дымка, Тишка, Степка, Рик-взятка (отдельная история), Чеширский кот, совсем другая Багира, кот Мурр, котик Шпигель…
Но и приведу изолированный драстический эпизод (вполне возможно выдуманный для щекотания нервов слушателям-кошколюбам вроде меня лет в двенадцать): как-то поздним вечером Е.В.Г. и А. Смирнов выпивали и серьезно разговаривали, чему мешал дикий аккомпанемент кошачьих воплей и завываний; кто-то из двоих захотел спугнуть главного вокалиста и наугад швырнул пустую бутылку в направлении концерта. И песне и певцу внезапно наступил конец: наутро они нашли там тело роскошного матерого кота, по несчастной случайности убитого роковой бутылкой. Шокированные своей снайперской «удачей», они захоронили погибшего артиста, трусливо избегая женского голоса, призывающего Барсика…[38]
Парафразируя Чехова (а соответственно и русский народ): кот да умен – два угодья в нем. Не знаю как в «дурке», но у редких частных – а еще реже честных – консультантов психологов-психиаторов Женя вел себя вежливо и тихо, и одновременно логично-аналитически – ну точно котик Шпигель, чтобы не разобрали его на косточки (в поисках той заветной, что сделает анатома невидимым…[39]). Может, по такой кошачьей мудрости и было ему дано девять жизней, не меньше… Так или иначе, после встречи с этаким пациентом, даже некоторые профи – редкой породы, отмеченной выше – неохотно-смущенно признавали, что «в данном случае наука не может дать однозначный диагноз… да и вообще… наука…» – это уж со стороны специалиста просто скандал, зато вполне в духе отношения Е.В.Г. к «науке». [Напрашивается странноватый вопрос: кто тут кого анализировал, диагностировал и вообще...?]
Как нормальный кот, пока он здоров, не стар и по натуре авантюрист, Женя любил погулять – впрочем, особо далеко от своей помеченной территории не удаляясь. Похоже поэтому он ни разу не странствовал буквально (т.е. в другие страны и даже в отдаленные пределы СССР и России) – наверное, хватало своих фантазмических материков, океанов и горизонтов.
В последние годы он, правда условно, соглашался приехать в Калифорнию и поглядеть на заочно любимую бугенвилию в цвету – условно, потому как хотел бы достигнуть иного берега не на борту сволочного самолета или даже корабля, а в неторопливой поездке на повозке, запряженной волами (даже очень подробный маршрут разработал и нам описал – сначала, конечно, на север…).
Обеднел мир, не нашлось подходящих волов.
А к нему приезжать будут – иногда очень издалека: Новосибирска, Питера, Лос-Анджелеса, Ясенево – и всего, что есть между ними на четыре стороны света.
Попытка номер… но кто считает?
Продолжим так:
Писания непоэта о поэте – неадекватны.[40] Так же как писания критика, родственника, кредитора, другого поэта и пр. Да и вообще, сама «адекватность» вряд ли может быть определена и оценена даже лингвистами, при всем вышеобозначенном к ним почтении. И однако. Евгений Головин, не лингвист, но поэт:
В мире много блевотно-пустой красоты –
Адекватно прекрасных моментов.
Кстати, здесь нет противоречия: ему ни пермутация (см. Словарь очевидных истин), ни адекватность никогда особо не мешали.
———-
Он любил сложности. Как еще можно назвать провоцирование нескольких жлобов, которые – естественно, за отсутствием иных аргументов – пробивали ему череп или ломали челюсть? И все из-за каприза: констатации факта, что им не дано мечтать об Афродите и что, вообще, они мудаки. Конечно, у homo normalis такое его глупое поведение может только вызвать более или менее образованные догадки: алкаш, шизоид (шизоидмэн водочных страстей)? мазохист? самоубийца? На каких-то этапах жизни – ни то, ни другое, ни третье. Женя глядел “за” такие упрощения. Он любил сложности.
———-
Помнится, в снегу и метели, мы с мамой шли от какой-то станции метро до какой-то улицы и определенного Дома. На пропуске – тварь, но не дрожащая, а наоборот, преисполненная плюгавого величия: а вы собсно кто ему будете?… так… ЗАГСовой печати в паспорте нет… ааа, дак вы СОЖИТЕЛЬНИЦА! (и радостно): Не допускам!
Клеймо – просто, удобно и похабно. Заметили? – «просто». Чего не дождаться от Жени. Смотри выше.
———-
Ненависть, раздражение, хамство – нет. Обида, любовь, страдание (страсти) – да. Но не Христос – отнюдь – несмотря на крест.[41] И путь он избирал всегда сам. В язычестве тоже можно увидеть много, только оглядываться не надо.
———-
«На наших глазах» – не цитата из Жени, а «просто» выражение. Но. На наших глазах произошло… выбирайте слово: пиар, маразм, грабеж, бунт, огонь, чудо. «Тот, кого уловить не удалось даже жизни» – достойное индейское имя для человека (только ли?), который об ЭТОМ кое-что знал (sorry, Castañeda).
———-
Сознательно любя.
АХ!
[1] Детям после 16 и в сопровождении родителей не рекомендуется.
[2] «Языки вообще-то нужно знать», говаривали мои ближайшие друзья, будучи в здравом уме и трезвой памяти, что безусловно повышает ценность любой аксиомы.
[3] Орфография здесь не при чем… Кстати, в Шагах по теме… курсив посылает вас и Вас на… миль пардон, герцогиня… отсылает к текстам и высказываниям Е.В. Головина, в некоторых случаях щедро поделенным с другими классиками: А.С. Пушкиным, Л.П. Берия, Ф. Раблэ, О’ Генри, Г. Флобером, Я. Гашеком и прочим народом.
[4] Наблюдение вовсе не огульное, и не относится к очень отдельным (почти как давнишняя колбаса отдельная от мяса) комментаторам творчества Головина. Инструкцию по «грамматическиправильному» чтению его текстов стоит поискать в несостоявшихся примечаниях и сносках к оным текстам; там же можно обратить внимание на пометку “испр.” (= дружеское испражнение – тьфу ты! читай: исправление, насущная поправка не слишком удовлетворительного оригинала). Natürlich, теперь выясняется, что все эти со: -трудники, -товарищи, -ратники, -племенники, -гласные, сексоты и др. знатоки не только конкретно-подпольно-идеологически выпивали с Е.В.Г., но и вообще за него знали, переводили (как правило, Рембо), “возвращались домой”, сочиняли и пели «Эльдорадо» и вообще со-творяли, опекали его и учили плавать. Коротенькая выдержка только из одного из множества примеров: “Он с большим энтузиазмом относился к нашим совместным работам… Думаю, Головин во мне видел одну из потенций нереализованного себя… И через меня выходил на широкую публику” – говорит сам Бусидо-Сам, “музыкант-самурай” корреспонденту газеты “Завтра” (16 мая 2012 г.).
[5] Сомнительно, ибо для них сюжет уж слишком легкомысленный… Как-то слышал и видел – осанна, не воочию, а на сайте – выступления специалистов и знатоков «по делу Головина». Речь шла о свежих новостях типа «смерть», «семантическое поле», «культурно-исторический контекст», «научная дисциплина»… – если это веселая наука (или простите за выражение gai savoir), то чур меня! С точки зрения веселья стоит разве упомянуть серьезнейший пассаж про «дырку от бублика, которая является конкретностью, очерченной телом бублика, а если бублик съеден, то и ее вовсе нет» (sic!). Дырка – это иногда интересно, изредка даже пикантно… но ведь жалко ее если нет… да и бублика тоже… О Жене там сказано было немного – разве, что он – бог… Бывает…
“Ж” – примечание М.П. Ронина (краткую биографическо-поэтическую справку о нем см. ниже в основном тексте) к примечанию 5: “Надоели эти постоянные типа котовые по сути атаки, и непонятны нам эти нападки на заслуженных дыроведов – с мышами и крысами попрошу не трогать!!! О другом нужно думать: третья дыра ж в измерении! Третий же путь! (не Маркузе ли? страшно ж!)… Ни первая, ни вторая дыры не доказаны, а ведь разные замалчивают ж, что Гетевская – тоже дыра, заглотившая десятки невинных, но в чем-то все ж таки ущербных (Los) Desdichados’ов; вот то-то ж: “новая дыра” – вполне анти-итифаллический (по-нашему: NO!-пенетральный, т.е. демократический) термин (слово): чуть приближается к Снежной Королеве, будь она нела… даже если родственница Самогó! Вы ж понимаете, что о всем понятных вещах писать нужно тверже, проще и легче (с компьютером все ж)” (М.П. Ронин).
[6] Согласно всероссийскому Guiness Stout опросу, в очереди также другие два претендента: «Паап, а паап, а если Муму была верна Герасиму, то хули он ее утопил?» и модный среди женщин после пятидесяти (поскольку до 50-ти у многих еще не стоит проблема): «Как закалялась мадам де Сталь?»).
[7] Желательно подальше от попфестиваля с тем же названием (странность какая!), некогда проведенного одним из знатокавторов «Головина» - см. выше [ей б... уже надоело ссылаться и сноситься – будто я ссыльный декабрист или снохач какой!... А сколько еще предстоит...].
[8] В виде почти лингво-математической формулы: “П нэ = п”. Почти лингво-математической репликой на это известное утверждение некогда известного автора может послужить: “А по по… не по…?” – что на одном из освоенных Е.В.Г. языков (включая математический) означало: “А по портрету не получишь?” (см. прим. 2). Портретно-прикладная живопись, особенно в поэзии, всегда интересовала Е.Г.- e.g. (если не по могучему прописать): «И он сказал ему, как говорят поэты: // Я б вам советовал беречь свои портреты!» (На Дерибасовской открылася пивная…).
[9] Если вы еще не удосужились заметить: на этих страницах предлагается альтернатива нормативному дискурсу (все-таки молотки эти лингвисты – так бывает завернут и поддадут –
и все в рож, в рож, // что аж гррм, дрожж, // да и сляк тож!
- сам поэт Верчёных не отказался бы от такой строки!).
[10] Политкорректно также «не заметить», если я и дальше б… буду заикаться! (Намек не совсем еще политкорректно настроенным редакторам, издателям, цензорам, читателям и пр. бывшим, настоящим и будущим короедам и спиногрызам).
[11] Латинофундистов (как говорил Сам. Глав. Тов.) очень прошу непременно предложить насущные и весьма своевременные поправки по прилагаемому ниже ебейному (англ. eBay) адресу, или просто позвонить в Интернет.
[12] Родственника цитируемого автора. О самом М.П. Ронине см. выше и ниже (можно конечно ниже и выше – уж как получится).
[13] Настолько непонятные, что я бы даже посмел выделить последние 10-12 строк и назвать их «Н» (не по-ихнему, как якобы Hortense, а по-нашему, как: «ну ни в какую нельзя, голова болит»).
[14] На родовом гербе душевного офицера – т.е. с душой… ну и что, случается coincidentia oppositorum!… короче говоря, и в душ (меньше в свой) он заглядывал тож! Так вот, на родовом гербе М.П. Ронина можно увидеть много чего. В самом начале трех первых четвертей червивого – чтоб тебе, опять не туда занесло! – червленого геральдического щита нарративно изображен радиактивный луч; далее он отливает аметистами, озаряет скромные хоромы русского человека и ложится к нему на чело. Несмотря на давнишнюю стирку, на рукаве кимоно русского человека мистически проступает загадочно-предупреждающая надпись-просьба, выполненная вязигоготическим полууставом в манере Репкина-Коперника. В четвертой – последней! – четверти («Эх, если бы пятую», мечтательно говорил один товарищ, предпочитавший пить водку четвертинками) дан крупный план рукава. Без пруда не вытащишь и рыбку… О, робкая дева Афазия! Любил бы я тебя б… без труда и без рыбки – вот оно как должно б… быть!!! (умоляю посм. прим. 9 или 10). В общем, без труда читается: «Noli me adsuere!» – что на языке означает «Не возжелай меня пришить!» или чтоб попроще: «Не пришей меня!». Многие поколения византоложцев и византоложниц побрили себе бороды и части в знак отчаяния от невозможности расшифровать монументальный сей трехчленный – как Путь этики, медитации и мудрости – карамболь (здесь имеется в виду буддизм, а отнюдь не «члены организма», по выражению одного проинтервьюированного ВИАвтора и музыкального Знатока буддизма и Головина). И так далее, и тому подобное.
[15] С которого очевидно и был грубовато сброшен Маяковским русский но несоветский поэт… – см. ранее. Морфологические характеристики пароходо-человека и его ближайших родственников (вроде людей-гвоздей) представили бы несомненный интерес для исследователей нео-тератологии.
«В свою очередь возникает вопрос: если так наз. «поэт», хотя бы и русский (имеются впрочем сомнения насчет курчавости…), был сброшен одновременно и с парохода, и с гордо звучащего человека, то не являлся ли сей «поэт» тем самым Клопом… В общем, разобраться нужно коллективно и принципиально!» (М.П. Ронин dixit).
[16] В духе наших с Женей бесед (любимое выражение знатоков, ведущих дело «Головин») о Джоне Сильвере, позволительно спросить, желательно у лингаматиков: если у человека – скажем пирата – всего одна нога, нужно ли употреблять прилагательное «сногисшибательный»? … А если и одной ноги нет?…
[17] Были и другие любопытные игры, в которые мы соперничали (не считая, конечно, тюремно-карточных, освященных народной практикой… или наоборот?). Одна из них была наверное заимствована из «Кима» – Киплинга а не барда: «водящий» отворачивался, а второй игрок раскладывал на столе всяческие различной величины и конфигурации предметы – от бусины до чайника. Водящий смотрел на них несколько секунд, после чего удалялся ненадолго из комнаты, а по возвращении должен был назвать все возможно происшедшие перемены: меньше стало предметов, больше, был ли один заменен на другой или они поменяли положение… По мере неизбежного, увы, прогресса увеличивалось количество предметов, уменьшался их размер, отпущенное время и т.д.
В другую наверное играли начетчики многих времен и народов. Нужно было достаточно хорошо знать какой-нибудь текст, чтобы ответить на более или менее тонкие вопросы, типа: чем отличались свечи на балу в ратуше, устроенном старейшинами Парижа? или: почем продал Портос жемчужины, рассыпанные в Лувре герцогом Бэкингемом? За точность примеров не ручаюсь: конечно, эти – из «Трех мушкетеров» … Вот сейчас никак не могу вспомнить пятое имя миледи В. … Но выбор текстов этим шедевром и его автором отнюдь не ограничивался.
[18] См. прим. 9 или 10. В этом конкретном случае мы имеем недурной пример так называемого инверсионного заикания (в промежных – тьфу твою, не так! – в смежных науках см. «заикание реверсивное»).
[19] То есть «по Жене», а то еще были и есть другие Головины веке в … и в двадцать первом тож… Я не о них. Рецепт не прилагается.
[20] По причине возможных несогласий, возражений или даже негодования по поводу таковых «упоминаний», здесь упоминаются только некоторые имена Жениных друзей, как и он уже сущих в мире ином.
[21] Пожалуйста, см. прим. 2.
[22] А. Смирнов (фон Раух) и Е.В.Г. в молодые годы сотрудничали весьма часто и плодотворно: например, изготовляя картины «Фалька» на потребу интересующимся русской живописью «продвинутым» иностранцам. Безусловно стоит вспомнить и совместную работу над «Фугой смерти» Пауля Целана в переводе Е.В.Г. (сохранился фрагмент) и с иллюстрациями (рисунки тушью) А. Смирнова.
[23] «Mais où sont les neiges d’antan?” Касательно детей и лексикона: Е.В.Г. очень любил Вийона – почти как Л.Толстой любил детей (а детей, наверное, как Л.Толстой – Вийона). Л.Толстой также любил, или притворялся что любил, капустные котлеты и сноски целыми страницами, да еще и по-французски. Kaк вариацию на тему, затронутую поэтом-«ракушечником» Вийоном, могу предложить лишь: «… подрубленный хазан, да запортовый зять» – заинтересованных знатоков творчества Головина ласково просимы на очень краткосрочный курс повышения квалификации: завлекательно-экспериментальные линг(в)о-изыскания «под сводами портала // Ростовского централа».
[24] Хотя упоминал с глубочайшим почтением дядю своего, Калину Саввича, который холодно выговаривал племяннику, принесшему нечто, oт чего воротились даже ханурики в сельпо (a больше ничего было не достать): «Я-то [это] выпью – а ты выпьешь ли?»
[25] См., например, предисловие к “… Снежной Королеве”. Интересно, в чем именно заключалась та подпольность… Напрашивается, конечно, водка из-под полы у таксистов и других источников, трудящих после 7 вечера. Боюсь однако, что сюжет этот настолько подполен, что и сами подпольщики – “…с натянутой струной горнего духа, подобного выправке кремлевских курсантов” (quel однако passage nostalgique etrévélateur! Такую-то выправку, да потерять!? Нет, не зря носили ребята погоны!) – затруднились бы высказаться без “преступных трансцендентальных подозрений” (а нельзя ли все свести просто к дентальным озарениям… конечно, чтобы сатрапы не догадались!?).
[26] Поклонникам Николая Степановича, пожалуйста: “годá” (…вот здесь пожалуйста распишитесь…).
[27] ЧТО? КАК? ПОЗВОЛЬТЕ!!! А вот так! Аналогично, не было эксклюзивной Головинской манеры чтения-изучения любого автора до ох…я! Впрочем, легче процитировать: «Если брал в руки одну книгу автора, то обязательно прочитывал все остальные, даже в том случае, если ему произведение не понравилось. Что ж говорить, если понравилось!» (послесловие к Там; пишет Знаток: он у них за главного, навроде майора… нет, не угадали, не Пронина! а типа основного из сериала «Дело ведут знатоки». Вообще-то, его полноe ебейное (англ. eBay) звание и адрес: СЗЗ/СЗЗ/МГУ [= Самый Знающий Знаток/С Золотой Звездой (майорской)/Меж Грудей У (него]). Дерзайте, курсанты! Может, и вы когда-нибудь…
Е.В.Г. и впрямь читал очень много, но при вышеописанной разлюбезной манере чтения даже у Бриарея ни рук не хватило бы, ни времени на что-нибудь еще: например, на доверительные беседы со Знатоками, избранными (всенародным голосованием, конечно) из среды «просто» знатоков, друзей, учеников, соратников по подполью и «по потрясенной мостовой» (русский но несоветский поэт dixit).
Да и доступ надо б…было б… [прим. 9 или 10, por favor!] иметь в Библиотеку типа «Имени Розы»… опять мимо, милый читатель, не Люксембург! а из забавно-развлекательной книжицы Умберто Эко, не очень почитаемого Е.В.Г. – очень я опасаюсь, что он прочитал даже не все книжки Эко – эка, кака оказия! Что касается времени, у З. оно очевидно было и есть, во всяком случае, чтобы контролировать 24 часа в сутки – а иначе как уследишь? – вполне интимный процесс чтения в жизни Е.В.Г., а теперь о нем пи…ть [писать? пиликать?] (см. прим. 9 или 10).
Представляется такая дружески-лирическая сцена: в дверь комнаты, где изможденный чтением Е.В.Г. только что прикорнул на развалившейся горе свежепрочитанных книг, тихонько входит Майор З. (если это наша упомянутая квартира, где Е.В.Г. провел не один год дней и ночей, то З. мог таинственно появиться только из печной – впрочем отсутствующей, – либо сортирной трубы, ибо Им в той квартире не стлано б… было). Ласково-укоризненным голосом З. говорит: «Женя, ой какой нехороший мэтр, непослушный! Рано еще спать – тебе ведь надо прочитать последнюю книгу Умберто Эко, хоть он тебе и не нравится…». «Что ж говорить, если понравилось» п…еть и п…ить? (эх, теперь уже на петь и пить язык ломается… ‘Язык мой враг мой’ – слегка по-другому интерпретировали тему вербализма еще Эзоп, Алеша-рыжий и кажется Монтень…).
[28] Насчет бреда, свидетелей (включая, очень мягко говоря, «случайных», но тем не менее теперь уже по «делу Головин» писающих – ой! неудобно-то как! опять же ошибочка вышла: пишущих надобно было бы, да не хочется) и игрушек – понятно… Внушительный голос и авторитетная интонация… – ну конечно майорские! Гмм…, а как же насчет уверенных соблазнительных обещаний? А вот вам: «… кто знает, как может измениться ваша грядущая судьба. Ничего нельзя исключать заранее. Ничего» (предисловие к Мифомании) – Чем не ворожба цыганки возле Белорусского вокзала, или реклама агенства по брачным объявлениям, или обещание верного выигрыша в лотерею?… Однако: «Так! Так! – закричали молодые волки, которые всегда голодны» (Рассказы Джунглей). [Учитывая, что в майорском контексте судьба ваша может измениться после того, как «наметанный и профессиональный взгляд заметит книгу Е.В. Головина на вашей полке», вектор возможных перемен весьма даже прогнозируем...]
[29] Некоторые авторитетные генитологи настаивают однако на родстве М.П. Ронина и СЗЗ/СЗЗ/МГУ через общего, конечно же офицерского, предка – капитана Лебядкина (это не Достоевский, это Словарь очевидных истин). См. также прим. 9 или 10.
[30] Того самого, у которого рифмуются «пиво» и «сиротливо», в отличие от победного «пиво» – «горделиво» у Е.В.Г.
[31] Зато помню вполне серьезную заявку на à la Головинскую «магию» одного из ВИАвторов. Раз, во время исполнения его номера (на сборном концерте в Лужниках году в 2002) дождик пошел – а песнь как раз про катаклизмы и шаманизмы была – и надо ж! – свершилось то самое очевидное и невероятное! Сам адепт был навеки и магически ошеломлен и продолжал сопоставлять что-то там с яичницей.
[32] Немногие специалисты могли, например, похвастаться знанием лангедокского идиоматического оборота “Da tri rú dа paní ”; даже редкие посвященные только пробнообразно переводили его как “Дай три рубля до понедельника”. См. также прим. 2. Уже на первую годовщину смерти Е.В.Г. знатоки добавили к его лингвистическим познаниям еще иврит и (древне)греческий… “То ли еще будет, ой-ёй-ёй” – ибо, как мы уже знаем из Главного Майора “ничего нельзя исключать заранее. Ничего” (слушайте, курсанты!). Не напоминает ли самогó “Вильяма нашего Шекспира” – конечно в одном из русско-советских переводов: “Гораций, в мире много кой-чего…” (Пастернак)? Кой-кого тоже хватает…
Гениальные поэтические и прозаические переводы Е.В.Г. – результат блистательного сочетания многих факторов. Так, он с уважением относился к переводам Н.М. Любимова, и, по собственным словам Жени, был с Любимовым хорошо знаком и участвовал в неофициальном переводческом семинаре, который тот вел (интересно, на сколько «занятий» хватило Е.В.Г.?). Заодно, хотя и не на тему переводов, можно припомнить и общения Жени с А.Г. Шнитке, который жил в доме напротив нашего, и их беседы об атональной музыке, Вебере, Штокхаузене, Кейдже и т.д. (за точность не ручаюсь, только за Женины упоминания).
[33] Пожалуй, примéчу к примечанию 2: не последний из языков, которые нужно бы знать – «язык пернатых сов». Для козьего племени, незнакомого с пернатостью, пояснение: «Словарь крылатых слов» (после Мечникова, Менделеева и Мандельштама лингво-орнитологи немножко скисли на сей предмет – а зря!).
[34] И с чего бы подчеркивать само собой разумеющееся в любом советском учреждении?
[35] В детстве я называл его Институт Слоноведения и Вулканистики (вот они, вулканы-то!) – вероятно с наивной жаждой иного берега, многие годы утоляемую, но и обостряемую песнями Е.В.Г.
[36] См. прим. кажется 10.
[37] Как могла появиться “кошка” в переводе очередного русско-советского классика (кажется, уже четвертого или пятого на этих страницах) – одна из неразрешимых загадок бытия: м.б. классику мечталась тотальная би- или а-сексуальность кошачьего или человечьего населения? Или же это была ранне-русская поздне-кошачья политкорректность? У нерусского писателя Киплинга таковая отсутствует (“A Cat Who Walked by Himself”; не случайно, и привечала его именно женщина).
[38] Неизвестно, кто из двоих автор сей эпатирующей истории (если только это не реальное происшествие…); кажется, рассказывали ее оба. По фабуле не напоминает ли что-то вроде рассказа Мериме или Мопассана (который, как всенародно известно, «va s’animaliser» вместо «vient de s’animaliser» в загадочной фразе учителя французского языка красного конноармейца Бабеля)?
[39] Впрочем, не хочу вторгаться в сферу оперативной магии, мне неведомую, но о коей возможно… кое-что знал Е.В.Г. … (Ну, а Знатоки – естественно, им положено уже по одному званию… да считай воинскому! – ср-и «курсант», «майор» и промеж ними. Если чуток помочь Пастернаку: «кой-чего от кой-кого недалеко падает»).
[40] Из лингвистики кому угодно известно, что на повторах основана нe только поэзия, но и любой вид дискурса, так что уж смиритесь с подозрительно знакомым зачином, расслабьтесь и получúте… (а вдруг…?).
[41] Есть основания считать, что дополнительные измерения, наравне с другими возможностями, полагают и дополнительные страдания. ЧЕМ же и КАК именно благословен тот, кто видимо трансцендентен?
Опять же, но с другой стороны: страдает ли давимый червь или слизняк, буквально-нормальные червяк или слизняк (а не «червяк – это звучит трансцендентно-гордо»), меньше чем знаменитый политик… просто человек… философ… поэт (хороший)? Нормальному христианину такие раздумья вообще-то чужды, и убить какую-либо «вредную» тварь, например, прихлопнуть паука, муху, а исторически и какого-нибудь там «неверного», для него – акция, входящая в понятие «нормы», такая же, как половить рыбку в Генисаретском озере… Хотя разные бывают христиане: Женя, к примеру, очень любил старинную гравюру, на которой комар величиной с курицу сосет кровь из Св. Франциска Ассизского; в ответ, святой с ласковой укоризной грозит «нехорошему» насекомому пальцем.
Знатоки конечно знают ответ – наверное даже на все, включая вышестоящие ЧЕМ и КАК…
