В смутное время живем, в странное. То ли сопротивление превыше той лошадиной силы, которая толкает тебя от Земли. То ли до сих пор не поняли, к которому лагерю примкнуть – к тем, кто хочет уехать, или к тем, кто хочет остаться и строить здесь. РОЖДЕННЫЙ ПОЛЗАТЬ ЛЕТАТЬ НЕ МОЖЕТ. НО МОЖЕТ ПОЛЗАТЬ… И ОЧЕНЬ БЫСТРО! Идеология выживания, привитая нашему сознанию, как единственно возможная.
Слава Богу, за последние полстолетия мы научились быстро ползать. И когда нам разрешили чуть привстать – оказалось, у нас все-таки есть кино, проза, творческая потенция. Еще не все уехали сценаристы, актеры, физики и лирики. Кто-то говорит – РЕНЕССАНС. Мой собеседник Марк РУДИНШТЕЙН называет это РЕАНИМАЦИЕЙ. После удушья.
– Лично у меня государство украло сорок лет жизни. Бессмысленность этих прожитых лет в том, что мы пытались что-то делать. Но были чиновники, инструкции, идиотские правила, по которым пешка становилась ферзем, а ферзь становился пешкой. Потом сменили декорации, и пришлось разучивать новые роли.
Наконец после сорока бессмысленных лет – эйфория, полный карт-бланш, я имею возможность работать и идти, куда угодно.
– Однако в вашем амплуа не было роли пешки. Начиная с руководящих постов в “Росконцерте” и кончая президентством в кинокомпании “Кинотавр”, вы, так сказать, контролировали ситуацию…
– То есть сам созидал Систему? Да, мы все были ее детьми, плодами нерукотворными. Не могу сказать, что не было издержек, малодушия с моей стороны… Но сколько лет раскачивали трон Романовых? Триста? А коммунистический “трон” пал за 65 лет. Хочу надеяться, что в этом есть и мой скромный вклад.
– В результате которого вы стали жертвой Системы?
– Пожалуй, здесь не было столь значимой связи. Да, я сел в тюрьму ни за что, был оправдан, потерял пять лет жизни на суд и следствие. Но это было явлением, характерным для того времени. Какая-то неслучайная случайность.
– За что?
– За хищение социмущества в особо крупных размерах – 4000 рублей. На самом деле, мой арест не был самоцелью для органов – их интересовали рыбки покрупнее. Я должен был дать показания на этих “осетров” – кто с кем выпивал да в баньку ходил.
Когда пришли меня арестовывать, долго не могли понять, где же обещанная роскошь и куда я дел “награбленное”. Полдня искали квартиру, где я жил: 53-я квартира на первом этаже, а мою, 54-ю, по инерции разыскивали на втором, а она в подвале была.
Следствие длилось пять лет. Это было страшное время. Я ходил, как меченый атом. Во все инстанции, вплоть до яслей, органы рассылали свои телексы-факсы с грифом “следователь по особо важным делам, в связи с совершением серьезного преступления…” Ушла жена с дочкой, просто испугалась всей этой ситуации. Пока шел процесс, она вышла замуж. Помнится, была очень удивлена, когда к ней пришли в мое отсутствие и предъявили список хищений на 18 тысяч. Мы жили в подвале, еле сводили концы с концами…
– “Маскировались”…
– Между тем, мне инкриминировали за десять лет 4023 рубля хищений. Хоть ни копейки не положил в свой карман. В системе “Росконцерта” происходили естественные финансовые нарушения. У нас не было ни своих билетных касс, ни машин. Приходилось за свой счет решать организационные проблемы, покупать билеты, конфеты и прочие “средства коммуникации”.
Кому-то этот следственный процесс был выгоден. Нужны были показания на министров и крупных чиновников.
– Вы не “раскололись”?
– Мне не о чем было поведать. Я компромат не коллекционировал… Хотя поначалу струсил. Вел себя, так сказать, “шкодливо”. Но после этой истории у меня напрочь пропало чувство страха, ощущение потных рук.
Осталось только одно – боязнь потерять эту жизнь. Не то, что она у меня такая сладкая. Особого богатства нет, как нет и великой славы. Есть необычайное чувство счастья – от работы, от дела, которое имеет спрос.
Знаете, уже спустя годы после того, как меня оправдали, я встретился со своим следователем. Мы оказались в одной президентской комиссии по авторским правам. Сейчас он возглавляет “Антимафию”. Опять столь же ревностно исполняет свой долг.
Тогда он потратил на это дутое “Дело “Росконцерта” пять лет своей жизни и многим сломал жизнь. Наши пути пересеклись – он снова борется с ветряными мельницами, а я занят делом.
– Отсюда мораль: не суди и сей разумное, доброе, вечное…
РЕНЕССАНС И ПАРШИВЫЕ ОВЦЫ
– Кстати, о вечном…
– Вечное начиналось с малого. В 83-м возглавил Центр “Досуг” в Подольске. Тогда было всего две крупнейшие организации – “Рекорд” Лисовского в Москве и Центр “Досуг”. Появились первые документы, позволяющие зарабатывать деньги на культурном досуге и тратить их на искусство.
Позже я шутил: если бы меня судили по старым законам за то, что мы делали с 83-го по 87-й год, дело наверняка кончилось бы “вышкой”. Впрочем, вся страна так строила “капитализм”.
– Как говорил Бальзак: за каждым большим состоянием кроется преступление?..
– Преступление может быть только против закона. А в то время сносных законов состряпать еще не успели. Да и мы не сколачивали состояний. Делали бизнес. Центр “Досуг” перерос в фирму “Подмосковье”, далее – в фестиваль “Кинотавр”, кинокомпанию “Кинотавр”.
– Ваши единомышленники?
– В президентском совете “Кинотавра” Олег Янковский, Вадим Абдрашитов, Владимир Машков…
– Вы окружили себя кинематографической элитой.
– Но не стал ее частью. Я чужой, я не принят в элиту. Она живет по своим законам, по которым люди объединяются по уровню материального достатка. Как на Западе, где житие определяет круг общения и интересов. Устраивают приемы, наносят визиты. Не имея вилл, машин, чтобы принимать элиту, и сам не можешь быть принят в ней. Я человек со стороны. Многие не понимают, откуда я вообще взялся.
Но я могу пригласить их в гости в Сочи, на фестиваль “Кинотавр”. Здесь можно общаться, отдыхать, смотреть новое кино и всячески совмещать полезное с приятным. Кажется, я неплохо угадал место и время – лето и курорт, а также необходимость показать, что наше кино все-таки снимается. После того, как отечественные картины почти полностью вылетели из проката, единственной возможностью заявить об их существовании стали кинофестивали.
– Кажется, за пять лет работы “Кинотавра” пресса с большим энтузиазмом расписывала прелести летнего курорта и отмечала слаженную организационную работу чаще, чем появление новых шедевров и мастеров кино.
– Их действительно восхищало, как расселили, кормили и вовремя подавали транспорт. Первые три года писали только об этом. Я тогда спрашивал: вы когда-нибудь читали о Каннском кинофестивале, как кормили или как часто меняли полотенца в номере?.. Это все отголоски голодного прошлого, это преходяще.
Впрочем, жизнь показала, что это была отличная идея. Вслед за “Кинотавром” пошли другие фестивали – “Киношок”, “Балтийская жемчужина”, Питерский Фестиваль фестивалей.
– Можно назвать это ренессансом нашего кинематографа?
– Постойте, он не переживал падения! Меня всегда умиляли вопросы журналистов: куда делось отечественное кино, гибель отечественного кино… Нет гибели! Производство не сократилось. Есть талантливые режисеры, есть настоящие шедевры. Я уже пять лет провожу фестиваль “Кинотавр”. Сколько прекрасных картин прошло “через наши руки”: “Солнце неспящих”, “Любовь”, “Утомленные солнцем”, “Пегий пес, бегущий краем моря”, “Анкор, еще Анкор!”, которые впоследствии побеждали на крупнейших международных кинофестивалях.
Конечно, слава Богу, что 50 процентов того, что делалось в эти годы, вообще никто не видел. Но с другой стороны – половина того, что снималось, не уступала мировым стандартам.
Другое дело – почему зритель не ходит на отечественное кино? А куда идти, если в течение трех лет в наших кинотеатрах крутят только американские фильмы. Прокат – это спланированное финансовове преступление. Когда в 88-м году на остатки “коммунистических” денег скупили эту американскую дешевку, за которую те не мечтали получить и двух долларов, кто-то еще надеялся, что хотя бы часть прибыли от проката пойдет на поддержку наших кинематографистов. Увы, даже с той паршивой овцы, которую пустили в дом, мы не получили ни клока шерсти.
Конечно, нужно следить за рынком, чтобы не хвататься за голову, что американцы скупают всю отечественную связь или экспансия “Проктер-энд-Гэмбл” подавила наше производство мыла и порошков.
Раньше мне было легче бороться с американским прокатом. Если видел, что это дешевка, гадость, так и говорил. А теперь приходит “Gemini Film”, “Yorner Brothers”. Привозят хорошее кино. Только вот беда – на хорошее западное кино народ тоже не ходит. Зато отлично проходит “Эммануэль” и “Ребекка”, дешевая эротика, боевики, триллеры. И даже если какие-то крохи от французского проката перепадают на съемки русско-французской картины Ивана Дыховичного, идет самый тривиальный процесс наживы на “брате меньшем”.
ПОЛИТИКИ И ШАВКИ
– Последнее время в прессе появляется много по сути странных, по форме негативных статей о “Кинотавре” и Марке Рудинштейне, в частности.
– А если конкретнее – в трех столичных газетах прошли несколько пасквилей. Мне вообще казалось подозрительным, что первые три года была только положительня пресса. Я все равно ждал удара. Поначалу, видимо, считали – какой-то нувориш, ну, побалуется, отмоет деньги и исчезнет. Все ездили, гуляли неплохо… Но когда фестиваль получил статус международного, а в Париже вообще стоит вопрос о присвоении сочинскому фестивалю класса “А”, когда “Кинотавр” стал политикой, начался планомерный процесс низложения. Политики всегда имеют своих шавок.
Я никогда не платил прессе. Я делал праздник – пользуйтесь. Это моя взятка. Вот фестиваль, вот звезды, вот лучшие фильмы. Неужели моя работа не заслуживает хотя бы взвешенных оценок?..
– Но не в том случае, если искусство тесно переплетается с политикой.
– От политики как таковой я далек. Меня звали в партию Боровой и под другие знамена…
– Пожалуй, вам подходит только роль лидера. Какую партию вы готовы возглавить?
– Пожалуй, в этой стране дефицит порядочности. Я бы назвал это Партией порядочных людей. Мне нравится, как в Америке – бизнес по телефону, без печатей, накладных, на доверии. У нас этого нет. Надеюсь, что будет.
Надо амнистировать валюту, перестать ловить коммунистические деньги. Бесполезное это дело. Когда в Венгрии в 86-м амнистировали валюту – что наворовали, что заработали, все повезли в страну. Стали создавать новые рабочие места. У нас весь отстрел идет из-за денег, которые увозят на Запад. И Здесь убивают тех, кто знает про деньги Там.
– Не кажется ли, что самое время просить политического убежища где-нибудь?
– Сейчас здесь сложный период. Мы вообще с вами ошиблись с местом рождения. Но я не собираюсь что-либо менять. Хотя все мои родные уехали.
Не знаю, в какой момент “щелкнуло”, может, после тюрьмы, но заговорило мужское тщеславие – строить именно здесь.
Я был настолько смят всей этой историей, я чувствовал себя прокаженным, отринутым. Ни родных, ни семьи, ни друзей. Я даже решил пройти суд без адвоката. К чему адвокат, думал, если я невиновен.
По логике, я должен был написать апелляцию, но я так устал от этих пяти лет следствия. Это было грязное дело, с давлениями – “у вас дочка…”. Я хотел скорее отправиться в зону, отработать, выйти досрочно…
– И в этот момент вам оказало поддержку одно очень влиятельное лицо?
– Появился известный московский адвокат, потом только я узнал, что это с подачи Иосифа Кобзона. Адвокат объяснил мне, что это переломный момент, 87-й год, начали работать новые законы. И я написал апелляцию, вместо зоны отсидел год в “Матросской тишине”, в камере, где потом сидел Лукьянов. Со мной “разделил досуг” министр транспорта Казахстана – за взятки.
Не могу сказать, что после этого мы как-то сблизились с Иосифом Давыдовичем. Если наши пути пересекались, он молча кивал при встрече – мол, все нормально.
И все же я согласен с Ганди, что каждый человек должен пройти через тюрьму. После нее напрочь исчезает чувство страха. Дальше загнать можно только в могилу.
СПРУТ И СЛАБЫЕ НЕРВЫ
– Как-то Клод Шаброль сказал, что искусство должно давать людям ответ на их вопросы и помочь найти выход из тупика.
– Мне кажется, искусство, в том числе кино, должно отражать жизнь, но чуточку лучше, чем это есть на самом деле. Оно должно давать надежду. В этом слабость нашего проката – нет кино надежды. Все американские картины – это хорошая сказка.
– И все же наши кинематографисты грезят Голливудом и “Оскарами”.
– Есть даже не очень красивая практика, когда нам не дают картину на “Кинотавр”, пока ее не отвергнут Каннский кинофестиваль или Венеция. Кого ни спроси – сегодня все делают для Канн. Только в Каннах об этом ничего не знают. В этом году, к примеру, во Францию не попала ни одна наша кинолента. Может, в этом есть доля обиды за прошлогоднее высказывание Никиты Михалкова о национальной гордости французов Катрин Денев? Кто, мол, она такая, чтобы определять судьбу интеллектуального уровня искусства!
Подчас наши картины ничуть не хуже, но речь может идти об ангажированности жюри. Даже у нас на сочинском фестивале, когда определен приз в 20 тысяч долларов, разгораются бешеные страсти вокруг решения жюри. Давление, апелляции к состраданию, когда говорят, что кому-то не хватает на операцию или у кого-то слабые нервы… Как-нибудь, когда уже закончится июньский “Кинотавр”, я обязательно расскажу об этих поистине детективных историях.
Победа на фестивале – это деньги, это стимул к прокату. Один из немногих путей выйти к зрителю.
– Вы говорите о прокате, как о чудовищном спруте, который не патриочен и строит препоны для отечественного кино.
– Я слишком чувствую эти щупальца, и тем сильнее, чем более откровенно высказываюсь, как вывести кинематограф из кризиса. Тем более, я знаю, как это сделать. В свое время объехал с прокатом всю страну и многое видал.
Не спрашивайте, мог бы я возглавить этот выход из кризиса. Я не Влад Листьев, и мой конец не был бы таким потрясением для общества. Я перестал быть романтиком.
Я иногда думаю, что такие смерти не бессмысленны. Они обнажают проблему. Все знали, что такое Первый канал. Но это было, как гнойный нарыв, который был надрезан этим страшным убийством. Кто-то должен был погибнуть. Кто убил? Для меня это не вопрос. Есть удобная формула – “они не могли убить, это слишком очевидно…” На Западе убивают потому, что это очевидно. Потому что Дону Корлеоне мешал Дон Паскуале.
РЕЗЮМЕ И СВАДЕБНЫЕ ГЕНЕРАЛЫ
– Список иностранных гостей июньского “Кинотавра” действительно подтверждает изысканность и исключительность фестиваля в Сочи: Марчелло Мастроянни, Пьер Ришар, Шарль Азнавур, Макдауэл, Жаклин Биссе, Таронтино, Энтони Хопкинс…
– Все они были приглашены, и уже больше половины подтвердили свой приезд. За пять лет работы мы вошли в пятерку мировых кинофестивалей. Без ложной скромности – он действительно лучший. Когда 2000 гостей собираются в одном курортном месте. Великолепное шоу, красивая набережная.
В этом году очень сильная международная программа. Как сказала Анни Жирардо: “Вам удалось сохранить свой фестиваль”. Французы уже проиграли американцам фестиваль в Каннах. А мы еще не ангажированы, мы более свободны в выборе…
Наверное, это то дело, ради которого я здесь остался.
Ольга ПЕСКОВА.
