Пьянство отца было всего лишь реакцией на бесплодные попытки синхронизировать в своей душе очень разные ритмы генетически природного человека с искусственным ритмом советского идеологического голема. Алкоголь, ломал оба этих ритма, и создавал временной эмоциональный хаос, освобождал отца от тяжелого бремени правил игры, опостылевшей ему жизни. Период, когда отец спивался, был периодом бунта человеческого в его душе против омертвелости и подлости советской жизни. Но я этого не понял и ненавидел отца за пьянство.
Потом что-то произошло и отец перестал ежедневно пить. Я был еще молод и воспринимая только верхний формальный пласт окружающей жизни, был слишком занят переживанием молодости, чтобы понять, что происходит с отцом.
А происходило нечто ужасное. Отец умирал, но не физически. Просто он терял все человеческое, постепенно превращаясь в советского функционера. Он больше не сопротивлялся растворению своей индивидуальности, характера, мыслей в болоте брежневской системы. Мне кажется, что эта его первая духовная смерть не принесла ему страданий, а скорее удовольствие от потери обязанности разрешать внутренние кризисы. Теперь вся ответственность лежала на системе, и не надо было ничего решать самому. Это не входило в противоречие с личной ответственностью за семью и за меня, как за сына, так как теперь с потерей личного была потеряна и эта ответственность, а, возможно, и семья. Он перестал замечать нас с мамой, мы остались за чертой, которую не в силах были перешагнуть. Он еще мог, но уже не хотел.
Так началось мое отрочество, из которого очень быстро ушло еще оставшееся детство. Мальчик не может оставаться ребенком без уверенности в отцовской любви и защите. А я лишился этой уверенности и сразу стал взрослым. Семья вдруг стала моей ответственностью и в этом я заменил отца, что он, конечно, понял и не мог простить эту мою невольную вину до самой смерти.
Сегодня я понимаю, что не надо было так глубоко в сердце принимать семейную ситуацию и дать семье умереть пусть болезненным, но естественным образом. Но мне тогда невыносимо жалко было маму, и я сдуру подставил плечо, на которое она оперлась, как на отцовское. Моя жалось никого не спасла, а только затянула семейную агонию и подарила кучу комплексов, одолевающих меня и сегодня. Нашей семье необходимо было понимание, а не морализирование и поиск виноватых, которые рождают только обиды.
Отец стал жертвой духовной мутации, на которую было обречено его поколение, а родные не поняли трагедию не человечески жестокого выбора между физической и духовной смертью. После трансформации в человека с ампутированной душой, отец прожил еще тридцать лет. Возможно, оно того и стоило, не знаю. Не соверши отец этого страшного прыжка в холодную паутину советской системы и не завязни он в ней на долгие тридцать лет, он бы спился и погиб еще молодым, радикально изменив не только мою последующую жизнь, но и эти воспоминания…
