В мартовском номере журнала “Плейбой” опубликовано интервью с Владимиром ЖИРИНОВСКИМ. Интервью громадное, я читал его два с половиной часа.
Я не понимаю, на что рассчитывал Жириновский, что он держал в голове, так распоясавшись в беседе с журналисткой из “Плейбоя” Дженифер Гулд. Все знают, что “Плейбой” журнал эротический, он помещает художественно выполненные фотографии обнаженных красавиц, и этим часто знания ограничиваются. Но “Плейбой” и другим славен: в каждом номере он помещает интервью с какой-нибудь знаменитостью, и интервью очень серьезные, совсем не на эротические темы нацеленные. Ну, скажем, бывший президент Соединенных Штатов Джимми Картер давал интервью “Плейбою” – Картер, этот чистейший тип американского религиозного проповедника, моралист, филантроп, чуть ли не святой. В “Плейбое” печатались знаменитые философы Рассел и Сартр. Одним словом, “Плейбой” – это трибуна, с которой можно обратиться к городу и миру, вот почему выступить в нем лестно, он дает мировое паблисити, а для политика лучшей рекламы быть не может.
Жириновский же, по-видимому, исходил из того, что, попав на страницы “Плейбоя”, нужно немедленно заголиться и обнажиться. Журналистка спросила Жириновского:
— Вы не только пугаете людей. Иногда на Западе вас считают глупым или даже сумасшедшим. Как бы вы ответили на это?
— Вы сами ответили на вопрос. Вы же сами говорите, что Россия больная страна, что все здесь плохо. Вот нам и нужно действовать совсем не так, как на Западе. Вождь нашей страны может показаться ненормальным на Западе. Но в своей собственной больной, ненормальной стране он будет абсолютно на месте.
Может показаться, что приведенные слова Жириновского вроде как шутка, грубая, но шутка, – что он издевается над иностранной журналисткой, ничего-то не понимающей в российских делах, но активно в них вмешивающейся. Я бы хотел, чтоб это было так. Но это не так, Жириновский не умеет шутить. У него совершенно отсутствует чувство юмора. Он не то что постоянно серьезен, но он всегда и только искренен. Вот в чем проблема. У него что на уме, то и на языке. Он простак. Но простак, как это ни парадоксально звучит, злокачественный. Все, что он догадался в политике сделать и на чем сорвал банк, – это открыто демонстрировать свою простоватость народу. Русским простаки, как известно, нравятся, один из русских архитипов – Иванушка-дурачок, которому в сказках все удается. Но Жириновский, повторяю, простак не добрый. Он не свой – вот что нужно понять. Журналистка спрашивает его:
— Один вопрос насчет женщин. В своей книге вы пишете, что когда женщина говорит “нет”, это не значит, что она отказывает, и что вы не сразу поняли: говоря “нет”, женщина часто подразумевает “да”. Вы можете это объяснить?
— Да, конечно. Это было трудно понять – что женщины часто обманывают, говорят не то, что думают. Постепенно и вы обучаетесь обманывать их – говорить не то, что думаете, а то, что они хотят услышать. Я перенес этот принцип в политику и достиг громадных успехов.
Электорат Жириновского, люди, голосующие за него, должны понять, что он их не обманывает как женщин – но что он их обманывает вместо женщин. Речь зашла об Израиле и Арафате, Жириновский сказал:
— Израиль обменивается с ним рукопожатиями и заключает договоры – а потом воюет со мной… В Израиле ничего не понимают. Они нападают на меня вместо того, чтобы поддерживать мою партию. Нет, они помогают тем, кто делает Россию слабее. Исламские фундаменталисты победят в России и потом разрушат Израиль. Мусульманский мир граничит и с Россией, и с Израилем. Когда арабы, турки и палестинцы объединятся, их будет вместе полмиллиарда. А общее число мусульман доходит до миллиарда. Они разрушат Израиль, разорвут в клочья Россию, а потом через Кавказ и Балканы двинутся в Западную Европу… Ошибка израильских лидеров в непонимании этого. Если коммунисты (в России) придут к власти, они будут опять помогать арабам. И если правые националисты придут к власти, будет то же самое, потому что они антисемиты. Наиболее цивилизованную политику проводит наша партия. Я думаю, Израиль должен был заплатить мне десять миллионов долларов за мою книгу “Последний бросок на юг”. Там же идет речь о спасении нашего государства и быстром ослаблении исламского мира. Ведь только Россия может сделать это. Америка себя уже истощила, а Германия, сделавшись мощной державой, будет враждебна Израилю. Вот почему Израиль должен переменить свой взгляд на нашу партию.
Жириновский готов бросить Россию на глобальную войну с исламским миром. Готовность к такой войне он выставляет главным доказательством своей лояльности к Западу. Мотив подспудный здесь, обращенный к Западу: не бойтесь меня, я готов таскать для вас каштаны из огня. Я знаю, что вы боитесь и ненавидите исламский фундаментализм, но опасаетесь вступить с ним в открытую, на государственном уровне войну, – а я не боюсь и готов в такую войну вступить. Поэтому поддержите меня.
Вот какую роль примеривает на себя Жириновский в качестве возможного лидера России: крестовый поход против мусульманского Востока. Вот какую судьбу он готовит своим будущим избирателям, да и всей России – Чечня, возведенная в тысячную степень.
Я думаю, что ненависть к исламскому Востоку у Жириновского действительно искренняя. Но не следует искать тут каких-либо, как теперь опять модно говорить, геополитических мотивов. Эта ненависть истекает опять же из его персональных проблем: Жириновского на Востоке обидели, его арестовали в Турции и выслали оттуда, когда он вроде бы начинал там обещающую карьеру. У этого человека нет иных мотивов, кроме зависти, ненависти и мести. Это то, что Ницше называл рессантиман – типичный комплекс неудачника.
Как я уже упоминал, Жириновского интервьюировала канадская журналистка Дженифер Гулд. В “Плейбое” помещена ее фотография: красивая шатенка с крупными, “медальными” чертами лица и роскошными волосами. Ее сопровождала русская переводчица Маша Павленко, о которой известно только, что ей двадцать лет, девушка, однако, вполне бойкая, судя по ее репликам, когда в ходе интервью разговор стал общим. Дело в том, что Жириновский на последней встрече с Дженифер Гулд предложил устроить групповое сношение, свальный грех, как это когда-то называлось в России. Участников предполагалось четыре: Дженифер Гулд с Машей и телохранители Жириновского Сергей и Виталий. Жириновский начал заходы, как только дамы явились на последнюю сессию. Указав на Машу Павленко, он заговорил:
Мне кажется, что она еще девственница. Мне она нравится больше, чем вы, Дженифер. Я давно не видел таких чистых девушек. Но она при этом такая зрелая, у нее такие развитые женские формы. Она такая мягкая, спокойная, кроткая. Это в моем вкусе. Чем больше мы с ней общаемся, тем больше мне хочется взять ее за руку, пошлепать ее, поцеловать. И тогда вы сможете написать, что я бабник и вообще наше интервью окончилось групповым сексом.
Дженифер Гулд, воспользовавшись таким настроением Жириновского, начала задавать ему вопросы, относящиеся к его интимной биографии. Выяснилось, например, что он давно уже не живет с женой, хотя она помогает ему в его политических кампаниях. Выяснилось также, что он вообще утомлен жизнью и большого внимания женщинам не уделяет. Этого ей показалось достаточным, и она снова перевела разговор на политические темы. Жириновский отвечал, но чувствовалось, что на уме у него другое. И он вернулся к прежней теме:
— Смотрите, дождь за окном. Когда идет дождь, хорошо предаваться любви. Тут тихо, тепло, не надо ни о чем думать. И потом, Дженифер, вы утомили меня всеми этими разговорами. Не хотите ли заняться любовью? Прямо сейчас, вчетвером.
— Вам приходилось делать такое раньше – вчетвером?
— В компании это всегда лучше.
— Вы пробовали это?
— Конечно. Но мне больше нравится смотреть.
— Почему вам это нравится?
— Просто смотреть, как это делают другие. К тому же я ленивый. Меня вдохновляет зрелище молодой страсти.
Дженифер Гулд сочла, что этого вполне достаточно для того, чтобы ее интервью с будущим лидером России стало поистине сенсационным, и вернулась к политике. И ей это удалось, она довольно легко манипулировала Жириновским, умела его отвлекать, вообще командовала им. Не будь здесь двух телохранителей, на этом бы дело и кончилось. Но Жириновский, по-видимому, в их присутствии чувствовал себя обязанным проявить качества вождя и довести дело до конца.
— Дженифер, кончайте! Вы уже готовы. Тут двое молодых мужчин, не способных уже ни на что, кроме секса. Их верхние головы уже отключились, зато нижним не терпится.
— Вы устали?
— Я устал от разговоров. Вы слишком много смеетесь, а я люблю, когда женщина плачет, особенно во время сношения. А эти парни заставят-таки вас поплакать. Маша, посмотри на Дженифер: все работа, работа и работа. Она фанатик, не способна расслабиться. Виталий, ты должен отвлечь эту женщину от работы. Сам я очень робкий, я даже не могу раздеть молодую женщину. Я больше говорю, работаю верхней головой. Но вас здесь четверо, вы должны показать мне любовь вчетвером.
— Зачем вам это?
— Четыре сердца бьются в едином ритме. Я хочу увидеть поток жизни.
— Разве не лучше делать это самому?
— Я присоединюсь к вам позднее. Это у меня такой способ возбудиться. Это заменяет мне алкоголь или наркотики. Видеть реальную жизнь, смотреть, наблюдать человеческие эмоции.
— Но такие эмоции лучше всего испытывать вдвоем, наедине с любимым человеком.
— Тут не любовь, это наблюдение над процессом жизни.
— Какого рода наблюдение?
— Начните, и я скажу, а так вы не поймете. Вы будете совокупляться, а я читать вам лекцию. Я всегда много говорю, наблюдая такие сцены. Я вступаю в сокровенный мир. Смотреть, как люди пьют или курят, неинтересно. Но видеть их во время полового акта, эти молодые тела, сплетенные в экстазе, они меняют позы. Женщина кричит: “Еще, еще! Я хочу еще!”
Дженифер Гулд, высокий профессионал, ковала железо, пока горячо: вытаскивала из распаленного Жириновского все новые и новые подробности его сексуальной биографии:
— Сколько раз вы делали это?
— Надо посчитать. Может быть, пятьсот раз, может, и больше. У меня было больше двухсот женщин, и с каждой несколько раз. Если прибавить онанизм, я кончал наверно десять тысяч раз. Я начал, когда мне было пятнадцать. Сейчас мне сорок восемь. Почти тридцать пять лет. Умножьте на сто раз в году. Получается три с половиной тысячи.
— Но вы были в кого-нибудь влюблены?
— Да, когда мне было семнадцать лет. Мне так хотелось изнасиловать ее. Ее звали Аллочка, Алла. Вообще я готов был изнасиловать весь наш класс.
Интересно это признание человека, который только что сказал, что не способен раздеть женщину: насилие как заменитель недоступной любви. И Жириновский прекрасно понимает связь этих двух состояний – еще бы ему не понять, когда его самого раздирает на части. По этому поводу он высказался так:
— Какие вы эгоистичные. Две молодые здоровые женщины – и не хотят вступить в здоровую связь с двумя молодыми сильными мужчинами. Вы толкаете их к войне, не позволяя им. Сегодня вот вся Чечня восстает. Если б у каждого чеченца была женщина, не было бы никакой войны. Вы, женщины, источник войны на планете, поджигательницы войны.
Под конец Жириновский заговорил о том, что девушки, не уступая его домогательствам, нарушают права человека – сразу трех человек: его и телохранителей Сергея и Виталия. Но и это не проняло западную демократку и ее молодую русскую сотрудницу. “Вы хотите, чтоб я подавился собственной спермой!” – закричал Жириновский. На что переводчица Маша Павленко ответила: “На такой случай существует онанизм”. Примерно на этом интервью закончилось.
Причины неудачи у Жириновского и у людей, за него голосующих, разные: у них – объективный социальный кризис, небывалая социальная мутация, а у него – персональные проблемы, его девушки не любят. Бессознательное не содержательно, а формально, оно реагирует не столько на существенность, сколько на знаки. Жириновский и толпа совпадают знаково. Общий их знак – минус.
Такое уже в Германии происходило, у немцев с Гитлером, механизм его успеха был в точности такой. Это и пугает наблюдателей. Утешает однако одно, и немаловажное, обстоятельство: все-таки в Германии ситуация действительно была отчаянной и не давала просвета, а в российской ситуации просвет есть.
Борис ПАРАМОНОВ (“Панорама”, США).
