Россия велика не только героями, которых мы знаем. Ее престиж порой утверждают люди, о которых широкая общественность не ведает. Ну кто знает русскую девушку Лелю, которая отпечатала сознание великого Ницше и стала прообразом Заратустры? Кто знает, что идеи великого Корбюзье, скажем так, «позаимствованы» у русского конструктивиста Гинзбурга? И кто знает, что культовый американский режиссер Цукерман, на самом деле Слава и родом из России?
Конечно, само звучание перечисленных фамилий делает вопрос о нацпринадлежности спорным, что не меняет сути: русский еврей – он больше чем еврей и уж точно больше, чем русский. А потому отображает взгляд носителей русскоязычного менталитета гораздо четче и объемнее, чем русские грузины, русские армяне, русские славяне и прочие русские люди. Которые оттого и русские, что, как цветы, произросли в горшке, называемом Россия. А не Франция, Англия или Китай. И это не лечится.
Размышления на эту тему вызваны показом в Москве в рамках кинофестиваля “Русское Зарубежье” последнего фильма Славы Цукермана “Перестройка”. Это не первый визит картины в Москву – она уже демонстрировалась летом на Московском кинофестивале в одном из небольших залов кинотеатра “Октябрь”. Воткнуться в тот день в зал было сложно – весь высоколобый кинобомонд счел своим долгом отметиться на просмотре картины выдающегося киномэтра. Но – как и случается обычно с подобной публикой – в суть ленты она не въехала, “догадалась” лишь, что речь о перестройке!
Однако картина рассказывает о человеке, который семнадцать лет спустя вернулся туда, куда дорога ему была, как ему казалось, закрыта навсегда. Это история о том, что каждый день мы шагаем в неизведанное, что обратной дороги нет, что живем мы в мире, где никто никого не слышит. И что тайна мироздания заключена в каждом из нас.
По форме картина проста как все гениальное – визуальная лаконичность отсылает к раннему Бунюэлю и раннему Брессону. Местами напоминает телеспектакль – мера условности происходящего сродни сценической. “Наш” Цукерман легко позволяет себе нарушать стандарты, принятые в западной индустрии. Его установка проста: если тебе есть, что сказать, – говори. Не надо лишних эмоций, ненужного “нагнеталова”, потому что сразить наповал может только новая мысль, та, что раньше не приходила в голову и что принципиально меняет – новым углом зрения – оценку происходящего вокруг.
Цукерман любит повторять, что “хит” – понятие математическое и легко просчитывается. И что лично он знает этот загадочный рецепт. В это приходится верить, когда читаешь отзывы о его работах. Вот несколько цитат о фильме “Перестройка”: “Спешите! Этот крайне интересный фильм захватывает воображение!” (Ella Taylor, The Village Voice); “Фильм брызжет находками и прозрениями” (Kevin Thomas, The Los Angeles Times); “Глубоко необычный, освежающе жизненный коктейль из Милана Кундеры и Федерико Феллини. Фильм трогательно забавен, захватываюяще красив, смотреть его – непрерывное наслаждение” (Andrew Barker, VARIETY); “Что особенно поражает в “Перестройке” – это ее трудно подающийся описанию стиль. Качество редко достижимое, делающее ленту одой из наиболее оригинальных и интересных картин года” (Jay Antani, Filmcritic. Com); “Перестройка” Цукермана – подлинное кинематографическое открытие, фильм полный иронии и любви, эпатирующий и заставляющий думать и часто завораживающе красивый. Он держит интеллектуальное напряжение, редко встречающееся в современном кино” (Pеter Rollbeg, директор программ по изучению кино Университета Джорджа Вашингтона). Ну и так далее.
Поскольку отечественному зрителю фамилия Цукерман не говорит ровным счетом ничего, закономерно встает вопрос типа “если ты такой умный, то почему же не богатый?” (в параллельном мире интеллектуально развитых существ он, правда, звучит по другому: “если ты такой богатый, то почему же ты не умный?”). Так и с Цукерманом: хочется спросить: “Если ты такой клевый, то отчего не знаменитый?”. Хотя и тут вопрос надо ставить иначе: “Если ты такой знаменитый, отчего же ты не клевый…”.
Загадка фигуры Цукермана кроется в слове “русский”. В отличие от представителей западных культур, он не идет на компромисс в вопросах творчества. Снимает только так, как считает нужным и не готов делать не “свое кино”. Стоит в этом животрепещущем вопросе насмерть, осуществляя принцип “или по-моему, или никак”. Подобная позиция заслуживает искреннего восхищения. Но, спрашивается, как же ему удалось стать культовым?
Слава начал свою кинематографическую карьеру в СССР, в далекие шестидесятые, когда оказался одним из зачинателей Советского так называемого ”любительского” (сегодня его было бы вернее назвать профессиональным-независимым) кино. Именно он снял первый в Советской истории игровой короткометражный ”любительский” фильм ”Верю весне”. Фильм получил Главный приз на Всесоюзном Фестивале Любительских фильмов, а также приз на фестивале в Канаде. И был выпущен в широкий прокат.
Закончив с отличием ВГИК, Цукерман пошел работать на Московскую киностудию “Центрнаучфильм”, где в рекордные сроки выбился в ведущие режиссеры этой студии. За несколько лет работы он привлек к себе внимание не только великолепными документальными лентами, но и художественными – его комедия “Водевиль про водевиль” была признана худсоветом Центрального телевидения лучшей передачей года.
Понятное дело, жизнь в Советской России плохо вязалась со свободой творчества, поэтому Слава, как и герой ленты “Перестройка”, эмигрировал на “территорию непознанного”, точнее в Израиль, где начал работать на местное телевидение. И снова был отмечен – его фильм “Жили были русские в Иерусалиме” получил Первый приз на Всемирном Фестивале Телевизионных фильмов в Голливуде. Однако и в Земле Обетованной ему оказалось “тесно”, поэтому с восьмидесятых Цукерман живет в Нью-Йорке. Там он и снял свою самую знаменитую ленту “Жидкое небо”. Вот неслабый перечень наград, которые собрала эта малобюджетная картина, сделанная “на коленках”:
1982 – Всемирный Кинофестиваль в Монреале – Главный Приз Жюри;
1983 – Международный Кинофестиваль в Сиднее – Главный приз;
1983 – Картагенский Кинофестиваль – Приз за достижения в изобразительном решении фильма;
1983 – Брюссельский Кинофестиваль – Специальный Приз Жюри;
1983 – Международный Фестиваль в Маниле – Специальный Приз Жюри.
К этому можно добавить самый долгий в истории кино кинопрокат – вышедший на мировые экраны в 1983-м году и побивший в США, Германии и Японии все рекорды сборов, в Нью-Йорке, Бостоне и Вашингтоне фильм шел без перерыва более трех лет!
Итак, возвращаясь к “Перестройке”. В любом произведении искусства часть смыслов вносится автором сознательно, а часть отображается им помимо его воли. Все, что касается прошлого, будущего, цивилизации, общества, науки и тому подобных концептов, анализируется Цукерманом вполне осознанно. Но все, что касается женщин, – едва ли. Центральный персонаж картины, роль которого исполняет Сэм Робардс, окружен женщинами. Они сопровождают его на протяжении всего фильма, причем все одновременно – студенческая любовь, жена, любовница, пришедшая ей на смену, и юная девушка, тревожащая его воображение.
Характерно, что все возлюбленные героя ленты Саши Гринберга, независимо от национальности и возраста, являются представительницами типа “женщина-мать”. Они сами вовлекают героя в отношения, они и управляют этими отношениями. Даже шестнадцатилетняя девушка, к которой у Гринберга возникает сложное чувство, сама проявляет инициативу. Хотя казалось бы… Кажется даже, что не проявляй они этой инициативы, он бы их и не заметил.
При все его кажущейся внутренней независимости и самодостаточности герой ленты является стопроцентным продуктом матриархата, в рамках которого мы все живем. Он патологически зависим от женской природы и никак не может вырваться из огромной яйцеклетки в которую загнан. Это не “мужчина-отец”. Это “мужчина-сын”, которого на протяжении всей жизни рвут на части разные мамы, предлагающие свою любовь, заботу и опеку, о которых он не просит, но которые с удовольствием принимает. Забавно, что спутницы Гринберга профессионально состоявшиеся, вполне эмансипированные “западные” женщины, но при этом легко делят самца, как жены в мусульманской семье. И готовы поглотить несчастного своей любовью со всеми его высокими помыслами о смысле мироздания.
Таким образом, фильм, среди прочего, эманирует очень важную мысль: на самом деле “территория непознанного” – это не другая страна, эпоха или жизнь. Это пространство, где остаются только мужчины. Штучные, конечные, смертные. Остаются наедине с Вечностью. И откуда точно нет возврата. Но они, бедные, никак не могут найти туда дорогу и мечутся здесь среди любящих баб, в коих в конечном итоге и превращаются. И если ницшеанский Заратустра был двадцатилетней девушкой из России, то что уж говорить об остальных. Женщины сидят в мозгу мужчин и правят миром (откуда фраза фон Триеровской лисицы: “Миром правит хаос!”).
Помимо помянутых тем, фильм “Перестройка” богат и многими другими умозаключениями, ассоциациями и аллюзиями. Говорить о нем можно долго и подробно, равно как и о самом Славе Цукермане. И пусть это делают критики в своем профессиональном сообществе. Обычным же людям надо запомнить это имя, чтобы знать, каким еще русским Россия может гордиться. А то, что он “еврейский”, в данном случае роли не играет – его культурологический масштаб полностью соответствует физическим параметрам страны, которая его породила. И которая сама знает рецепт жита…
Марина ЛЕСКО.
Редуцированный вариант статьи опубликован в еженедельнике Михаила Леонтьева «Однако» (№09, 2009).
