Беседа главреда «Книжного обозрения» Александра Набокова с журналистом Евгением Додолевым, «КО» № 18 (2342), сентябрь 2012.
Евгения Додолева представлять читателям особой необходимости нет. Известный журналист, начинавший еще в советские времена спецкорром «Московского комсомольца», за последний год выпустил ряд заметных книг. Две из них, посвященные прогремевшей на рубеже 1980-90-х телепрограмме «Взгляд» и одному из ее ведущих Владиславу Листьеву, были отрецензированы в «КО» № 15 («The Взгляд. Битлы перестройки» и «Влад Листьев. Пристрастный реквием»). Эти книги и стали поводом для нашей беседы с Евгением.
– Это ведь не первые ваши книги?
– Можно сказать, первые в России. До этого моя библиография ограничивалась условно говоря «советским» периодом: книги в соавторстве с Тельманом Гдляном «Пирамида-1» и «Мафия времен беззакония» – первые книги о брежневской коррупции, изданные в СССР и переведенные на английский, французский и корейский; сборник «Процессы. Гласность и мафия, противостояния», который мне помог составить Юра Щекочихин (это вообще 1989 год) и книга «Вещий генерал» об Олеге Калугине, весь тираж которой скупил тогда загадочный кооператив (в продажу она не поступила).
- То есть случился российский писательский дебют.
- Да, если не считать нескольких соавторских работ, включая Les Coulisses du Kremlin, изданную только во Франции издательством Mercure de France, в России «Битлы перестройки» первая книга (смеется).
– Вы всегда были активным газетным журналистом, затем – журналистом телевизионным, и вдруг – книги. Почему?
– Привычка… Привычка бить по клавишам есть, как у любого графомана. Навыки последних докризисных лет отслеживать-курировать дюжину журналов… (Додолев руководил Издательским домом Родионова в качестве исполнительного директора до 2009 г. – Ред.). Когда остался без «манагерской» работы, практику стучания по клавишам решил конвертировать в нечто полезное. Вот, стал лепить книжки – и налепил немеряно за три «каникулярных» года.
– Почему начали именно со «Взгляда» и Листьева? Это как-то связано с 15-летием со дня гибели Владислава?
– И да и нет. На меня в 2009 году вышел мой британский продюсер Оливия Лихтенстайн – я с ней сотрудничал по «бибисишным» проектам еще в конце 80-х – и сказала, что издательство Random House хочет к 20-летию развала СССР выпустить цикл, посвященный этому коллапсу. Она и предложила мне написать про «Взгляд» (в свое время сама снимала фильм обо мне и моих коллегах). Я интенсивно принялся работать над рукописью, но скоро понял, что заморский издатель видит эту историю следующим образом: была, мол, в Советском Союзе великая журналистка Аня Политковская, у нее был муж Саша Политковский, а у него в свою очередь были друзья-подельники, и они все вместе среволюционерили антикоммунистическую программу «Взгляд». И еще на обложку собирались поставить фотографию Анны… Я сказал, что если на обложке книги про «Взгляд» будет Политковская, которую я помню еще как студентку Аню Мазепу, то моей фамилии там быть попросту не может, не говоря о том, что вообще не считал ее журналисткой, все-таки правозащитница это совсем другая профессия. А работа уже ведь завертелась – я встречался с народом, с десятками людей, которых не видел десятки же лет, была уже собрана многотомная фактура…
И так, слово за слово, посоветовавшись с Володей Григорьевым, решил я это дело издать. В общем, два издания – про Влада Листьева и про «Взгляд» – это фактически одна книга; лишь немного они разведены по фактуре и тональности. То есть по уму надо было бы делать одну большую летопись, листов на сорок, но поскольку поджимали сроки и издатель хотел успеть к прошлогодней сентябрьской ярмарке, то пришлось оперативно выпустить «Битлов перестройки», а «Пристрастный реквием» про Влада уже дорабатывал осенью.
– Как реагировали персонажи книги, когда вы с ними беседовали?
– В одном все были солидарны: давно пора. Давно надо сделать книгу. Но, конечно, каждый выражал скепсис насчет того, что это будет объективно и достоверно. А я и не скрывал, что я весьма пристрастный летописец; я не собираюсь говорить, что получилось объективная штука, – это мой персональный взгляд на «Взгляд», то, что я помню – описал, во что верил и верю – продекларировал. У меня всегда были какие-то предпочтения, кто-то (Саша Любимов, например) нравился, кто-то (Андрей Разбаш, допустим) не очень, и я ничего не собирался скрывать. То есть я не пытаюсь играть в объективность и не утверждаю, что обе эти книги претендуют на стопроцентный охват происшедшего и все, мол, – тема закрыта. Отнюдь нет. Это во-первых.
Во-первых, я о многом умолчал. Например, Альбина Назимова не хотела обнародования некоторых фактов, а я считаю, что любая женщина имеет право на каприз. Меня упрекнули в том, что я упомянул в профайле ее «дворянские корни». Упрекнули в презумпции того, что таковых не может быть у дочери школьной уборщицы. Нонсенс. Почему нет? Всякое может быть. И, в конце концов, про «корни» ведь записано со слов Ночки (так Алю, звали в компании ВИD, за глаза, конечно же).
Альбина Назимова была третьей и последней супругой легендарного Влада Листьева
Были еще удивительные эпизоды, связанные со своего рода давлением, причем совсем не в той сфере, которая, казалось бы, могла заинтриговать. Через знакомого в кремлевской администрации на меня вышел экс-куратор «Взгляда» Александр Сергеевич Пономарев, ныне возглавляющий ТВЦ, и дал понять, что категорически не желает, чтобы в книге упоминалось о его дружбе с Примадонной – с Аллой Борисовной Пугачевой. У меня-то в тексте дружба была не в кавычки взята, без всякого намека: я помнил, что они плотно дружили много лет, вместе тусили – и я совершенно не намеревался бросить тень на кого-то или кого-либо скомпрометировать. То есть не было там какой-то интимной составляющей. Саша тем не менее очень нервно отреагировал, попросил убрать главу из книги – и она была убрана, потому что, честно говоря, ничего не добавляла к истории про «Взгляд», да и сенсации никакой нет в такого рода связи, по мне.
– Но мы это сейчас обсуждаем для печати?
– Да, из песни же слова не выкинешь: попросили меня из книги это убрать – и в книге этого нет. При том что в книге остались более неприятные, казалось бы, нюансы – допустим, любили в молодежке (Главная редакция для детей и молодёжи Госттелерадио СССР – Ред.) шутковать, что в паспорте у «Пономаря» в графе «место рождения» написано – ЦК ВЛКСМ. Ну, или обидные характеристики Мукусева оставлены. А безобидный рассказ про тусы с Пугачевой Саша попросил убрать. Ради Бога.
Я понимал, что мне и так не избежать разборок, поэтому старался конфликты минимизировать. Купюры давались мне легко, потому что изначально не было установки написать «всю правду» о «Взгляде», она бы шокировала фанатов (а таковые остались, как ни странно).
– Много таких купюр было?
Мукусев и Политковский на презентации второго издания «Битлов перестройки» в «Библиоглобусе»
– Было озвучено несколько пожеланий. Очень конфликтная ситуация возникла с Любимовым, которому – и я хочу это подчеркнуть – я очень обязан. Именно благодаря ему я оказался во «Взгляде», он очень много сделал в тяжелой для меня ситуации, когда я после объявы в программе «Время» о моей политической неблагонадежности оказался под запретом на профессию… Я Сашку люблю и буду помнить вечно, но считаю, что он просто не прошел через «медные трубы». Мальчики – в то время – все сошли с ума, кроме, быть может, Политковского и Мукусева – те были постарше и с этой всесоюзной славой как-то сладили. И с «Люби» я окончательно из-за этой книжки рассорился. Я ведь многим предлагал прочитать рукопись на предмет устранения недочетов. Саша отказался читать без права финальной редактуры. Я, конечно, сказал: свою прямую речь можешь редактировать как хочешь, но если ты напишешь, какую-нибудь лажу, типа того, что «Взгляд» вышел на NBC, а не на Первом, или что ты родился в Москве, как утверждают все энциклопедии, а я то знаю, что в Лондоне, – на это я пойти не могу. Он сказал, что тогда вообще книгу в руки не возьмет, что это заведомо ложь и подстава, в общем, отреагировал исключительно нервно, чем крайне меня расстроил. Я обсуждал ситуацию с его папой, Михаилом Петровичем Любимовым, говорил, что Сашку любил, люблю и буду любить, потому что ему признателен, но в ситуации с книгой он неадекватен. Ну не может быть ни у одного из персонажей книги права на редактуру этой книги! Пиши свою книгу, поставь фамилию Любимов, назови ее «Мой взгляд», «Моя борьба» (смеется), как угодно. Он же проговаривает в кулуарах «мой Владик», хотя они попросту не общались с ним последние полгода до убийства «Листа». Переписывать историю под кого-то мне не хотелось. Одно скажу точно: там никаких выдумок, приукрашиваний. Есть купюры, есть недоговоренности, недомолвки, но нет никакого «фикшна», ничего не выдумано.
– Были купюры, которые было тяжело выкидывать?
– Сложно было с некоторыми потому, что я понимал: будут читать бывшие коллеги, меня будут укорять, что какие-то очевидные вещи не проговорены. Вот в этом смысле я чувствовал себя некомфортно. И еще я очень стремался уйти в желтизну. Боялся, что аспекты, связанные с личными взаимоотношениями, особенно межполовыми, приобретут привкус «клубнички». Совсем эти вещи не проговорить невозможно – присказка «шерше ля фам» не на ровном месте появилась: женщины всегда стоят за движениями мужчин, и вовсе не писать об этом я не мог. Не мог избежать некой интимной составляющей при описании разборок. А разборки были очень жесткие! Закат и агония Разбаша (и личностная, и профессиональная) – очень непростая история. Кастинговые решения Листьева – особая тема. Виталий Вульф в качестве ведущего «Серебряного шара», например.
Было давление на меня по поводу упоминания адвоката Андрея Макарова (одного из ближайших друзей Листьева и Назимовой) – все, что касается его связей с госбезопасностью, с гейским лобби. Но поскольку это исходило от человека, сказавшего: я тебе транслирую, что есть такое мнение, я ответил: вот попросят – вырежу, а если лишь «есть мнение» – проигнорирую. Ну и проигнорировал.
Таким Костю Эрнста немногие помнят на ТВ
Была постфактум достаточно конфликтная ситуация на презентации второго издания «Битлов перестройки», куда пригласили Мукусева с Политковским. Они публично, долго и шумно возмущались, что на обложке, мол, нет Димы Захарова, одного из первых ведущих, зато есть, мол, «номенклатурные» Ваня Демидов и Костя Эрнст. Я сказал им то, что говорил всегда: я знаю, что для «Взгляда» эти двое сделали гораздо больше, чем, допустим, тот же Захаров. И дело вовсе не в том, что они потом стали боссами – они и боссами стали как раз потому, что очень много сделали тогда, в период становления нового отечественного телевидения. И об этом я много писал еще в конце 80-х, и позднее – во всех изданиях Издательского Дома «Новый Взгляд», когда до всяких вельможных кресел и Ване, и Косте было ой как далеко; так что совесть моя чиста.
– В книгах нет ответа на вопрос, кто же все-таки убил Листьева…
– Если верить покойному подполковнику Литвиненко, Влада вообще не собирались убивать. Его хотели просто припугнуть, поставить на место, но или не рассчитали, или непрофессионально сработали. Техническая накладка вышла. Это первая версия. Вторая – его убили мелкие бандиты за банальное «кидалово». Влад, если называть вещи своими именами, фактически кидал всех, кого не числил ровней по статусу. Что, замечу, никак не уменьшает его масштаб как телевизионщика номер один: он был лучшим. И ведущим, и продюсером.
Сын Листьева Александр и его супруга Яна не общаются с журналистами, так как не желают пиариться на трагической гибели легендарного телевизионщика
– Как вы считаете, насколько сейчас актуальна сама тема «Взгляда», насколько большой интерес вызвали эти книги?
– Я, честно говоря, думал, что книги будут интересны только людям, которые помнят о передаче, и людям из профсреды – медийщикам, которые, быть может, и не видели «Взгляд», но обязаны что-то знать о самом рейтинговом ТВ-проекте державы за всю историю отечественного телевидения. Но как ни странно, заинтересовалось довольно большое количество читателей – возможно, из-за канонизированной фигуры Влада Листьева, ставшего иконой, как все блистательные, кто уходит до срока, будь то Че Гевара или Мэрилин Монро. Я-то писал во многом для себя и бывших коллег, а заинтересовались люди, на чье внимание я даже не рассчитывал, включая хипстеров, не говоря уже о прокурорских.
Я вписался в эти мемуаразмы, поняв как на глазах переписывается история, меняются акценты, совершенно забываются легендарные люди, которые делали этот проект и сгорели на нем, а на первый план порой выходят те, кто, как и я, имел к нему отношение лишь «по касательной». Мне хотелось восстановить картину событий, как я ее помню. После того как звезда гламура Николай Усков на мою сентенцию об Александре Политковском спросил «А кто это такой?», я понял: надо работать с уходящей натурой (смеется).
Собственно, этим я мотивирую все свое сочинительство – вот, книгу о Саше Градском написал; нет ни одной книги о Градском, а сам Градский – есть… И гений добросовестно добавил свои комментарии к каждой главе, так что объект книги стал и ее соавтором.
– Над чем еще вы работаете?
– Продолжая историю со «Взглядом», заканчиваю манускрипт о Политковских, Саше и Ане, – «Человек в кепке». За эти годы было собрано столько фактуры и после выхода «Битлов перестройки» всплыли люди, которых я ранее не мог разыскать: Лена «Сара» Саркисян, которая была ведущим корреспондентом, Таня «Дмитра» Дмитракова, режиссер «Взгляда», – хоть многотомник по «Взгляду» и истории молодежной редакции составляй. К февралю, к 70-летию Эдуарда Лимонова, хочу успеть выпустить книгу «Птенцы гнезда Лимонова»: о его воспитаннике Ярославе Могутине, которого он сам называл сыном и которого я запомнил маргинальным, совершенным таким отморозком. Если бы Слава в свое время не эмигрировал из-за неполиткорректных публикаций в том же «Новом Взгляде», то стал бы заметной фигурой на небосклоне отечественной журналистики. И о Наташе Медведевой покойной, и вообще – о креатуре Лимонова: немногие сейчас помнят, что и Александр Дугин появился как публицист во многом с лимоновской подачи. К юбилею Лимонова, конечно, выйдет масса книг о нем, но эта книга не о Лимонове-политике или литераторе, а о трендсеттере; о влиянии «Эдички» на российскую медиаотрасль начала 90-х.
Заканчиваю работу над рукописью «Публикации о советской проституции» о своих журналистских расследованиях середины 80-х, тогда за МК-очерки «Ночные охотницы» и «Белый танец» Союз журналистов СССР впервые даровал мне звание «Лучший журналист года», вот, представитель второй древнейшей – о нюансах первой (смеется).
Готовится книга с незатейливым названием «Семь скандалов нашего телевидения», где будут и Парфенов, и Доренко, и прочие: ведь есть масса телевизионных персонажей, у которых – с их ли подачи или стихийно – сложился имидж, не вполне адекватный реальному раскладу
– О ком еще будет рассказываться в книге?
– О тандеме «Малкин-Прошутинская», об Александре Невзорове, который, я считаю, совершенно незаслуженно числится одиозным персонажем – он гениальный репортер. О формировании института телекиллеров. Будет рассказана история о пожаре на Останкинской башне и всех сопутствующих и предшествовавших событиях. И конечно, о моем любимом Константине Львовиче Эрнсте – это тоже человек, чей нынешний имидж респектабельного телевизионного гуру и матерого кукловода не соответствует тому, что я помню, – сорвиголове, хулигану, мальчишке, плэйбою, который забивал на все и мечтал только об одном – снимать кино. Мне кажется, дистанция, пройденная ими в карьерном и личностном плане, очень любопытна, потому что я помню точку отсчета. Это не разоблачизмы, никакого компромата, никаких кровавых сенсаций – во все это я уже наигрался в разгар перестройки. Это, скорее, повторю, мемуаразмы.
И еще одна книжка – с оттенком желтизны: подлинная история воспоминаний Марка Рудинштейна о «Кинотавре», которые наделали много шуму. Все это происходило на моих глазах – и «Кинотавр», и работа над воспоминаниями. Марк был подвергнут остракизму после публикации отрывков книги, сама книга так и не вышла – и мне хотелось бы его защитить от нападок богемы.
Я рассчитываю, что у публики вызовет интерес книга о Галине Брежневой, которая выйдет к ярмарке. Стимулом для работы над этой вещью в свое время послужило известие – Бориса Буряцу будет играть Миронов. Трудно представить себе менее подходящую кандидатуру. Имидж Бориса Буряцы – роковой красавец, роскошный цыган – не соответствует тем реалиям. Это был достаточно несчастный человек. Я полагаю, что любовник Галины Брежневой был устранен людьми Гейдара Алиева, и излагаю эту версию в книге. Кроме того, подозреваю, что супругов Щелоковых тоже убрали – я воспроизвожу в книге рассказ бывшего главного военного прокурора СССР Александра Катусева, который описывает, как, кто и почему это сделал (этим занималось почему-то спецподразделение бакинского управления госбезопасности). Галина Вишневская рассказывала, что Щелоков был другом Ростроповича, а его жена Светлана Владимировна – ее подругой. И когда звездную пару выставляли из страны, Светлана якобы сказала Вишневской: «Это все голубые наделали». И еще Вишневская говорит: «Зная Светлану Владимировну, я не могу представить, чтобы она застрелилась». Кстати, про «голубых», – имелись в виду, естественно, не геи, а чекисты (из-за цвета погон). Хода катусевскому расследованию не дали, да и сам Катусев потом погиб, 21 августа 2000 года по официальной версии – застрелился.
Ну и хочу, конечно, проапдейтить свои книги перестроечного периода: «Мессии. Мифологизация религиозных вождей», «Три слоя помады», «Преступление: русский вариант», с новой фактурой это будут смешные, как мне представляется, наблюдизмы за породой двуногих (смеется).
– А что читаете сами?
– С удовольствием прочитал «SNUFF» Пелевина – это пророческая книга. Из-за того, что многие считают Пелевина конъюнктурщиком, он недооценен как феномен. Мне кажется, что он масштабная личность, считывающая какие-то сигналы, провидец. Он персонаж, которого будут помнить гораздо дольше, чем, условно говоря, Акунина.
разумные сроки