ПРИСТРАСТНЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ ЖЕНСКОГО ВОПРОСА
Все-таки классики слегка лукавили, утверждая, что первое разделение труда произошло между земледельцами и скотоводами. Сначала наши пращуры поделили обязанности между полами: мужчины, поймав и забив мамонта, притаскивали его в пещеру, а женщины разделывали тушу, жарили шашлыки и мастерили меховые накидки.
Так сложилось не потому, что пещерные мужчины были сильнее и удачливее своих подруг – могучие древние женщины не уступали им ни в чем. Просто мужчинам плохо давались такие тонкие и кропотливые процедуры, как поддержание огня или выделка шкур. Поэтому древней женщине все самое трудное пришлось взять на себя, в том числе и сладкое бремя племенной власти. Но, века и тысячелетия бегая толпой за мамонтом, наконец и мужчины кое-чему научились: они овладели искусством самоорганизации. Осознав, что сила в единстве, мужчины подняли бунт, свергли женщин со всех постов и установили патриархальную диктатуру. Так с тех пор и живем.
Потеряв власть, женщина вмиг очутилась на самой нижней ступени социальной иерархии. Покорная и зависимая, она стала послушно играть предписанные мужчинами роли. Как утверждают историки, вплоть по петровских реформ россиянки, например, “будучи совершенными затворницами, не смели показываться чужим людям, даже не ходили в церковь с открытым лицом”. Ни старики, ни родственники, ни братья не могли их видеть без особого позволения отца семейства или мужа, ибо, по тогдашнему мнению, “те женщины были нечестные, которые сами показывались, а особенно когда не сиживали дома”. Лишь в редкие праздничные дни мужчины разрешали женам и дочерям собираться на лугу, где для них ставились качели. Вот и все развлечения.
Однако, закабалив женщину и удерживая ее в теремах, как в темницах, мужчины в глубине души, очевидно, не переставали ее побаиваться. Совсем не случайно такой умнейший человек, как Иммануил Кант, с похвалой отзывался об обычаях Англии, где “умерщвление мужа женой с помощью яда карается сожжением, так как если это укоренится, то ни один мужчина не будет в безопасности перед своей женой”. Как видно, опыт святой инквизиции, готовой объявить ведьмой и возвести на костер любую неординарную, экстравагантную женщину, казался почтенному философу весьма плодотворным.
Но противоположности сходятся. И в один прекрасный момент прихотливая мужская логика от унизительного третирования женщин метнулась к поклонению им. Певцы куртуазной любви трубадуры доходили прямо-таки до религиозного экстаза. Романтический образ вечной женственности становился все изящнее и воздушнее. Простая земная мать и жена как будто совсем стушевалась, ее чувства и страсти меньше всего интересовали певцов, увлеченно восхвалявших “чистейшей прелести чистейший образец”. И чем сильнее бесплотные Прекрасные Дамы овладевали сердцами мужчин, тем пышнее расцветало ханжество в отношении реальных женщин. Бедняжки, приходя к врачу, они должны были показывать, где у них болит не на собственном теле, а на кукле. Даже слово “нога” считалось неприличным.
Немецкий писатель Х. Фаллада, описывая нравы XIX в., вспоминает, как в гостях у старой тетки мать сделала ему, одиннадцатилетнему мальчику, замечание: “Сиди смирно, Ханс! Не болтай ногами!” Тетка пришла в ужас: “Настоящей даме лучше не упоминать про это, внизу, Луиза! Как будто ей ничего не известно, Луиза! Но если уж ей необходимо это назвать, то она говорит “пьедестал” или, во всяком случае, “постамент”.
Впрочем, столь строгие нравы не мешали Европе завести целую “индустрию порока”. И постепенно образ Дамы с камелиями заслонил трепетный абрис непорочной возвышенной Девы. В чем-чем, а в этом Россия никак не отставала от Запада. Некий дворянин, гвардии капитан Касагов, следуя примеру царя Соломона, имел, говорят, целый гарем девиц, которые именовались Аспазиями, Омфалами, Доринами и Клеопатрами.
Наступление эпохи машин положило начало женской эмансипации. Самые умные мужчины горячо поддержали рост женского самосознания. Зачем, казалось бы? Неужели в стройных мужских рядах появились отщепенцы, готовые за просто так признать женщину равной себе самим, великим? Как оказалось, подобное великодушие было продиктовано примитивной экономической целесообразностью.
Рассуждает, допустим, о женском вопросе Василий Розанов. И что же замечает он, тонкий мыслитель и стилист? “Уже одно то, что женщина и девушка есть вековая рукодельница на Руси, исполнительница мельчайших и иногда изящных работ, что она века обращалась с иглою, а не с топором, сидела за пяльцами и кружевом, – одно это заставляет предполагать в ней, так сказать, историческую и бытовую приспособленность и подготовленность к такой ручной технике, на которую до сих пор не отважился русский мужчина”. Что называется, ни добавить ни убавить. Бывшая затворница оказалась прекрасно “исторически” приспособленной для изнурительной работы на фабрике. Тысячи женщин были отправлены на мануфактуры, а в качестве моральной компенсации им было объявлено о воцарении культа “современной Евы”. Именно на нее-де работает целая индустрия одежд и парфюмерии.
Герой толстовской “Крейцеровой сонаты”, обиженный на собственную жену, всерьез рассуждал о власти женщины над миром: “Вся роскошь жизни требуется и поддерживается женщинами. Сочтите все фабрики. Огромная доля их работает на бесполезные украшения, экипажи, мебели, игрушки для женщин. Миллионы людей, поколения рабов гибнут в этом каторжном труде на фабриках только для прихоти женщин. Женщины как царицы в плену рабства и тяжелого труда держат 0,9 рода человеческого”.
Ах, как выспренно и страстно! И как лицемерно! Словно и не знал, что вся индустрия женских финтифлюшек имеет лишь одну цель – радовать мужские взоры. Рынок высоко оценил женскую красоту, но выставил на продажу невольницу, а не царицу.
Конечно, новое время все же признало новые образы женщин – трактористок, летчиц, пулеметчиц… Потом замелькали на телеэкранах интеллектуалки с несложившейся личной судьбой. Потом, на волне демократии и борьбы за права человека, в моду вошли “ночные бабочки”… А дальше словно настало безвременье. Кто она, героиня сегодняшних дней? Бизнесменка, забастовщица, челночница, певичка? Дайте же наконец ответ, философы и поэты! Не дают ответа…
Татьяна ДОЛГАЯ
