Каскадер балетного дела
Сын выдающегося балетмейстера и педагога Леонида Лавровского и блистательной балерины Елены Чиквадзе – Михаил ЛАВРОВСКИЙ, народный артист Советского Союза, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР, и сегодня остается знаковой фигурой в балете. А в зените своего творчества это был легендарный танцовщик, которому рукоплескал весь мир.
– Михаил Леонидович, вы с детства мечтали танцевать?
– Если говорит начистоту, я стал артистом балета в силу трагических обстоятельства. Мой отец умер в шестьдесят два года в Париже на гастролях. Умер внезапно, от сердечного приступа. Папа словно предчувствовал это и за несколько дней до трагедии сказал: «Миша, если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы ты опубликовал все мои записи, а если мои балеты исчезнут со сцены, постарайся их воскресить». Родители развелись, когда мне было девять лет, и я все детство провел в интернате Московского хореографического училища, где учился танцевать и выживать заодно. Мое детские годы даже с натяжкой трудно назвать счастливыми. Поверьте, среди артистов балета много таких людей.
– Вероятно, талантливый человек вообще редко бывает счастлив?
– Мой друг – Марис Лиепа – разве его назовешь счастливым? А замечательный артист балета, мой сокурсник Руслан Рачеев, который умер в нищете и забвении? Ужасная судьба: чтобы прокормить мать и сестру, Руслан учился танцевать и в это же время подрабатывал в прачечной. А потом сестра не пустила его даже на порог квартиры, и он умер как бомж. Такая же незавидная судьба оказалась и у талантливого танцовщика, красавца Джона Марковского, партнера Аллы Осипенко. А великий Вацлав Нижинский, который достиг запредельных высот в своем искусстве, разве он был счастлив?
– У вас получился очень откровенный балет о великом и несчастном русском танцовщике Нижинском (за него Парижская академия танца наградила вас медалью его имени), в котором четко прослеживается тема гомосексуализма в мире хореографии. А балет «Казанова» – о герое, горячо любившем женщин. Такие полярные образы…
– Мой педагог Алексей Николаевич Ермолаев как наставление говорил нам, своим ученикам: «Надо быть мужчиной всегда, даже если этого не хочет ваша природа». Что же касается моего Нижинского, то я делал спектакль о несчастной душе, о человеке, которого на две части разрывает его антрепренер Сергей Дягилев и жена. Они оба пытаются обладать им, тогда как Нижинский принадлежал только балету. Говоря о гомосексуализме, я постарался провести эту тему тонко и деликатно, опасаясь оправдывать или романтизировать данную наклонность. Балет «Казанова» – не только о герое-любовнике, но и о талантливой личности, растратившей себя впустую. Прежде чем приступить к работе над спектаклем, я прочитал о своем герое все, что было возможно, сумел осилить двенадцать томов его мемуаров на французском языке .
– Но говорят, что слава этого легендарного человека пришла к вам задолго до работы над балетом: ни одна женщина не могла устоять перед вашими жгучими глазами…
– Я не тот человек, который любит рассказывать о своих любовных победах. Называть имена женщин, которыми я увлекался, не буду. Многие из них, слава Богу, здравствуют, и это могло бы быть им неприятно. А вот моей первой официальной женой была выдающаяся балерина Людмила Семеняка, правда, прожили мы вместе всего три года. Но расставшись как супруги, мы продолжали общаться, часто были заняты в одних и тех же спектаклях.
– Аплодисменты, цветы, толпы поклонников – это внешняя сторона жизни популярного артиста. Но чтобы добиться истинного успеха в профессии, вы платили немыслимым упорством и энергией духа, заставляя работать себя на пределе человеческих возможностей.
– Так работали многие мои коллеги. Мы были своего рода каскадеры. Чтобы добиться успеха на сцене, мы шли на, казалось бы, невозможные сложности и добивались их исполнения, чтобы поразить публику, чтобы раскрыть всю человеческую мощь того же Спартака, Красса или пронзительную глубину страданий графа Альберта в «Жизели». И если ваши друзья и поклонники говорят вам, что другие танцовщики по сравнению с вами бездарны, они не делают вам чести. Моими коллегами-соперниками были самые талантливые, прекрасные танцовщики мира, так что уровнем своего мастерства я был обязан и им в том числе. Но тяжелые и опасные физические нагрузки не проходят бесследно – у меня серьезно повреждены оба бедра, протез в ноге. К счастью, испанские врачи подлатали – моя нынешняя жена Долорес настояла на том, чтобы операции делали на ее родине.
– А когда вы в последний раз станцевали Спартака?
– В 1987 году на сцене Большого театра. Свой уход со сцены я перенес довольно легко. Я знал, что уйду, когда еще буду в хорошей форме, чтобы не оставлять о себе печальных воспоминаний. Но главным для меня была и остается возможность трудиться. Если не ошибаюсь, Вольтер утверждал, что труд избавляет человека от трех великих зол: скуки, пороков и нужды. Поэтому я продолжаю работать и в театре, и в Хореографическом училище имени моего отца.
– Сын пошел по вашим стопам?
– Леониду я предоставил полную свободу. В свое время он серьезно учился искусству танца, и у него это, как мне кажется, неплохо получалось, но выбрал он профессию драматического артиста. Все, что он постиг, уверен, непременно пригодится в актерском ремесле.
– Ваш юбилейный вечер прошел в Музыкальном театре имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко. Почему же не в Большом, где вы проработали столько лет?
– Так получилось. Как вы знаете, Майя Плисецкая свой юбилей тоже отмечала в Музыкальном театре, Галина Вишневская 85-летие отпраздновала в Концертном зале имени П.И.Чайковского. Может быть, свою следующую круглую дату отмечу в родном театре?
Владимир ВАХРАМОВ.
Вот и его не стало. Ушел из жизни Володя Вахрамов. Наш многолетний и плодотворный автор. Так неожиданно и так не вовремя.
Его журналистская жизнь была насыщенной, кипящей, всеобъемлющей. Он отдавался ей целиком и полностью, заходя в редакцию, с порога начинал рассказывать, где побывал, с кем встретился, что увидел. Он был трудолюбив чрезвычайно. Он много читал и много знал. Он помнил все о тех, с кем встречался. Он успевал все. Володя переживал из-за того, что «добрые» советские времена канули в Лету, но приспосабливаться к поистине жестокому и нечистоплотному времени не захотел: он не обливал грязью своих героев, не выискивал гадости о них, не ворошил грязное белье, лишь бы угодить публике. Его материалы и о легендах мировой культуры, и о людях, только начинающих свой путь, неизменно дышали добротой и уважением. И в этом чувствовались какая-то настоящая мужская сила, надежность и порядочность Его, такого иногда «неправильного» и «неудобного» в бытовом смысле человека.
Пусть земля ему будет пухом.
