21 декабря 1879 г. родился Иосиф Виссарионович Сталин.
“Утверждать, что вы дали достоверное описание человека, с которым не жили в одно время, – вопиющее шарлатанство”. Эти слова Вольтера можно адресовать всем тем, кто сегодня полагает возможным вынести Сталину и его эпохе окончательный и не подлежащий обжалованию приговор. Как бы мы ни относились к Сталину, следует признать, что для того, чтобы в полной мере осмыслить его деятельность, потребуется еще не одно десятилетие. Не претендуя на эту непосильную задачу, я хотел бы предоставить слово двум виднейшим деятелям большевистской партии, которые знали Сталина ЛИЧНО – Вячеславу Молотову и Льву Троцкому.
Бессменный член сталинского Политбюро Вячеслав Молотов сохранил любовь и уважение к своему кумиру до последних дней своей жизни (он умер 8 ноября 1986 г.). По мнению Молотова, “Сталин был наиболее сильным политиком после Ленина, самым надежным человеком, на которого можно было положиться”.
Сам Молотов не оставил мемуаров. Поэт Феликс Чуев, многие годы общавшийся с Молотовым, регулярно записывал его размышления и таким образом сохранил их для истории.
Лев Троцкий, презрительно именовавший Молотова “каменная задница”, естественно, не разделял его восторженных оценок исторической роли Сталина. Он тем не менее посвятил своему антиподу не одну сотню страниц, наполненных гневом, желчью, горечью разочарований и несбывшихся надежд. Его обширное исследование “Сталин” было прервано ледорубом агента сталинских спецслужб Рамона Меркадера. Труды Троцкого считаются на Западе важнейшим источником для понимания феномена сталинизма.
Хотелось бы надеяться, что оценки и размышления этих столь разных, но по-своему выдающихся политических деятелей ХХ в., помогут нам в чем-то лучше понять загадочную фигуру Сталина.
КТО ПРОВЕЛ СТАЛИНА НА ПОСТ ГЕНЕРАЛЬНОГО СЕКРЕТАРЯ?
Молотов утверждает, что на пост Генерального секретаря партии большевиков Сталин был избран по инициативе Ленина. Было это вскоре Х съезда партии, запретившего фракции и группировки. Вопреки этому решению Ленин накануне очередного съезда партии активно сколачивал фракцию своих сторонников (“список десяти”) для проведения их в ЦК, используя чисто фракционные методы (такие, например, как тайные собрания своих верных сторонников, в числе которых был Сталин, но не было Троцкого). Напротив фамилии Сталина в этом списке Ленин собственноручно написал: “Генеральный секретарь”.
“Ленину это больших трудов стоило, – вспоминает Молотов. – Но он, конечно, вопрос достаточно глубоко продумал и дал понять, на кого равняться. Он, конечно, готовился, чувствуя болезнь свою. Видел ли он в Сталине своего преемника? Думаю, что и это могло учитываться. А для чего нужен был Генеральный секретарь? Никогда не было. Но постепенно авторитет Сталина поднялся и вырос в гораздо большей степени, чем предполагал Ленин или чем он даже считал желательным”.
По словам Молотова, в первые годы своего пребывания на посту генсека Сталин проявлял чисто ленинскую скромность и всячески противодействовал насаждению культа своей личности. “А потом понравилось немножко”, – замечает Молотов. И хотя Сталин был на несколько голов выше своего окружения, это, по словам Молотова, “еще не повод, чтобы зазнаваться”.
Совершенно по иному представляет эпизод избрания Сталина генсеком Лев Троцкий. “Когда на XI съезде, – пишет он, – Зиновьев и его ближайшие друзья проводили кандидатуру Сталина в генеральные секретари, с задней мыслью использовать его враждебное отношение ко мне, Ленин в тесном кругу, возражая против назначения Сталина Генеральным секретарем, произнес свою знаменитую фразу: “Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда”.
“Какие пророческие слова!” – замечает Троцкий…
КТО БЫЛ СТРОЖЕ: ЛЕНИН ИЛИ СТАЛИН?
На вопрос, кто был более суровым – Ленин или Сталин, Молотов дает неожиданный ответ: “Конечно, Ленин. Строгий был. В некоторых вещах строже Сталина. Почитайте его записки Дзержинскому. Он нередко прибегал к самым крайним мерам, когда это было необходимо. Тамбовское восстание приказал подавить, сжигать все. Я как раз был на обсуждении. Он никакую оппозицию терпеть не стал бы, если б была такая возможность. Помню, как он упрекал Сталина в мягкотелости и либерализме: “Какая у нас диктатура? У нас же кисельная власть, а не диктатура!”
Совершенно с иной перспективой подходит к этой проблеме Троцкий. “Непримиримость Сталина, – пишет он, – не имеет ничего общего с непримиримостью Ленина. У Ленина настойчивость и непримиримость вытекали из большой исторической перспективы. Они, эти качества, направлялись на большие проблемы, личные конфликты вытекали только из больших проблем. И как только Ленин обеспечивал политическое торжество своих идей, он проявлял величайшую уступчивость, величайший оппортунизм в области личных отношений. Наоборот, общие идеи были всегда для Сталина только приправой, украшением, дополнением некоторых эмпирических непосредственных целей. Именно в осуществлении этих практических целей, всегда пропитанных личным началом, он проявлял величайшую непримиримость, перешедшую впоследствии в прямое зверство”.
ДАЛ ЛИ СТАЛИН ЛЕНИНУ ЯД?
“В феврале 1923 года, – вспоминает Молотов, – Ленину стало совсем плохо и он попросил Сталина принести ему яд. Сталин обещал, но не принес. Потом он говорил, что, наверное, Ленин обиделся на него за это. “Как хотите, я не могу это сделать”, – сказал Сталин. На Политбюро обсуждался этот вопрос”.
Троцкий подтверждает достоверность истории с просьбой о яде. “Ленин видел в Сталине единственного человека, способного выполнить эту трагическую просьбу, – писал он, – ибо Сталин был непосредственно заинтересован в ее исполнении”.
Троцкий в конце жизни пришел к выводу, что Сталин все-таки не отказал Ильичу в его последнем желании. “Точно свинцовая туча, – пишет он, – окутывала историю смерти Ленина. Все избегали разговора о ней, как если б боялись прислушаться к собственной тревоге. Только экспансивный и разговорчивый Бухарин делал иногда с глазу на глаз неожиданные странные намеки.
- О, вы не знаете Кобы, – говорил он со своей испуганной улыбкой. Коба на все способен”.
СТАЛИН КАК ОРАТОР
“Сталин хорошо выступал, – вспоминает Молотов. – Он много читал, чутье имел художественное. Античный мир и мифологию Сталин знал очень хорошо. Он над собой много работал. Тихо немножко говорил, но если акустика… Не любил быстро. Рассудительно и вместе с тем довольно художественно. Иногда неправильно делал ударения, но редко”.
Блестящий оратор и публицист Лев Троцкий, разумеется, отказывает Сталину в каком-либо ораторском или литературном даровании. “Девятилетний период духовной школы, – пишет он, – наложил неизгладимую печать на его личность и его успехи. Русскому языку он научился на уроках духовной схоластики. Русский язык навсегда остался для него полуиностранным, семинарским, натянутым. Он изучал русский язык вместе с богословием. От этого богословские формы и обороты вошли навсегда в его сознание как формы и обороты русского языка”.
Не потому ли простые, ясные, образные выступления Сталина оказались в чем-то более близкими духовному настрою русского человека, чем искрящиеся словесные фейерверки “гражданина мира” Троцкого?
КОРИФЕЙ ВСЕХ НАУК?
“К технике у Сталина было огромное чутье, – вспоминает Молотов. – Он никогда не занимался техникой специально, я у него ни одной технической книги не видел. Но он разбирался в сообщениях и то, что получал от конструкторов и заводов, внимательно читал, сопоставлял, тут же находил слабые места и выход из положения.
У Сталина была поразительная работоспособность. И смотрел он не в одну, а во все стороны. Авиация так авиация. Пушки так пушки, танки так танки, положение в Сибири так положение в Сибири, политика Англии так политика Англии, одним словом, то, что руководитель не должен выпускать из своего поля зрения”.
“Великие люди, – утверждал Троцкий, – всегда больше того, что они совершили. О Сталине этого ни в коем случае сказать нельзя. Если его оторвать от его дела, то от него не останется ничего”.
От Сталина осталось еще 13 томов его сочинений, но рассматривать их в отрыве от его дел и в самом деле нельзя, тут Троцкий прав.
МОДНАЯ ТЕМА
Был ли Сталин антисемитом?
“В 1939 году, – вспоминает Молотов, – когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: “Убери из наркомата евреев”. Слава Богу, что сказал! Дело в том, что евреи составляли там абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно. Латыши и евреи… И каждый за собой целый хвост тащил. Причем свысока смотрели, когда я пришел, издевались над теми мерами, которые я начал проводить…
Сталин, конечно, был настороже в отношении евреев. Тем не менее самым преданным ему был Каганович. Берия за спиной Кагановича говорил: “Лазарь это Израиль…”
Сталин не был антисемитом, как его порой пытаются изобразить. Он отмечал в еврейском народе многие качества: работоспособность, спаянность, политическую активность. У них активность выше средней, безусловно. Поэтому есть очень горячие в одну сторону и очень горячие в другую. В условиях хрущевского периода эти вторые подняли голову, они к Сталину относятся с лютой ненавистью…
Сталин не любил, когда представитель другой национальности менял фамилию на русскую, спрашивал: “А русской нации он не изменит?” Считал, что на высокие посты надо допускать в основном русских, украинцев и белорусов”.
Троцкий считал Сталина “выразителем великорусских тенденций”. “Дело зашло так далеко, – пишет Троцкий, – что Сталин оказался вынужденным выступить с печатным заявлением, которое гласило: “Мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры и проч.”. Для всякого политически мыслящего человека было совершенно ясно, что это сознательно двусмысленное заявление, направленное против эксцессов антисемитизма, в то же время преднамеренно питало его. “Не забывайте, что вожди оппозиции – евреи”, – таков был смысл заявления Сталина, напечатанного во всех советских газетах”.
ЧЕЙ ПРОГНОЗ ТОЧНЕЕ?
“Я уверен, – говорил Молотов, – что Сталинград снова будет Сталинградом.” Впрочем в 1974 г. Молотов не исключал, что скоро к власти в партии придут антисталинцы, сторонники реставрации капитализма.
Троцкий, предрекая крушение сталинизма и выброс памятников Сталину на свалку истории, также допускал возможность “буржуазного перерождения” советского руководства и капиталистической реставрации. Он не сомневался, что “капитализм второго издания” в России может быть только “отсталым, зависимым, полуколониальным”.
По крайней мере, в одном пункте оценки и прогнозы непримиримых идейных противников оказались схожими…
Николай ГУЛЬБИНСКИЙ
