Адвокат Анатолий Кучерена не нуждается в особом представлении читателям. Среди его доверителей – Никита Михалков, Юрий Любимов, Сергей Лисовский, Валентин Ковалев, Иосиф Кобзон. Анатолий Кучерена защищал писателя и дипломата Платона Обухова, обвиненного в шпионаже в пользу английской разведки, издателя Светлану Исмаилову, арестованную по сфабрикованному уголовному делу, представляет интересы воспитанников детского дома, пострадавших в результате действий “педагога”-садиста Дмитрия Карпова.
Анатолий Кучерена систематически выступает в ведущих российских изданиях по проблемам, связанным с защитой прав человека. Сегодня с адвокатом Кучереной беседует политолог и публицист Николай Гульбинский.
ДЕЛО ПЛАТОНА ОБУХОВА
– Анатолий, Вы знаете, представителей какой профессии больше всего на свете не любил Достоевский?
– Неужели адвокатов?
– Их самых. А знаете, почему?
– У Вас есть версия?
– Не версия, а твердое убеждение. Адвокат нарушает тот нравственный принцип, который для русского человека всегда имел первейшее значение – “жить не по лжи”. Адвокат сознательно обосновывает невиновность преступника, хотя сам же отлично знает, что его подзащитный виновен. О Ваших собратьях по ремеслу писал еще Некрасов в стихотворении “Герои времени”:
И содрав гонорар неумеренный,
Восклицал мой присяжный поверенный:
“Перед вами стоит гражданин
Чище снега альпийских вершин!”
Достоевский же полагал, что прокурор, если он честный и объективный, сам должен все сказать в защиту обвиняемого. А адвокат, по мнению Достоевского, – “обреченный на бессовестность человек”.
– Зачем же Вы тогда беседуете с “заведомо бессовестным человеком”? Шли бы лучше к прокурору. Вон их сколько! И по должности, и по призванию.
– Только не говорите, что Вам не приходилось защищать тех, в чьей невиновности Вы не были убеждены.
– Видите ли, каждой профессии свойственно то, что я называю “профессиональной деформацией”. Врач-онколог у любого больного подозревает рак. Следователь в любом человеке склонен видеть преступника. Я же как адвокат в первую очередь обращаю внимание на те стороны дела, которые могут свидетельствовать о невиновности моего подзащитного. Хотя, конечно, бывает, что на душе кошки скребут…
– Ладно, верю. Вас как закаленного в судебных схватках софиста общими рассуждениями не проймешь. Давайте тогда по порядку. Вот наша доблестная ФСБ берет с поличным – в кои-то веки! – матерого английского шпиона Платона Обухова. Не кто-нибудь, а сам директор ФСБ Николай Ковалев официально заявляет, что у этого самого Обухова изъята сверхсовременная шпионская аппаратура, которой его снабдили английские спецслужбы. У Платона до Вас уже было два адвоката, которые ему ничем особенно не помогли. Да и как помочь – шпион он и есть шпион. И все вроде бы шло к вынесению законного приговора… Но тут в дело вступает адвокат Кучерена и какими-то одному ему известными путями “уводит” изобличенного изменника Родины от заслуженной кары. Вы что, полагаете, что оказали России большую услугу? А по мне судьба этого предателя лишь вдохновит ему подобных на новые “подвиги” по окончательному развалу России и передаче ее в кабалу западным державам.
– Начнем с того, что сказал директор ФСБ. Позволю себе предположить, что директор ФСБ сам не вникал во все подробности процессуальных действий по делу Платона Обухова. Он “озвучил” ту информацию, которую ему представили его подчиненные. Между прочим, в сообщениях ФСБ говорилось, что в 1996 году эта служба обезвредила 36 шпионов. И где они? Что-то я не слышал о судебных процессах над ними, за исключением двух случаев, да и то в одном из них предполагаемый шпион получил “секретные сведения” от российского контрразведчика.
– Получается, что ФСБ изобличает несуществующих шпионов? По-просту говоря, фабрикует уголовные дела?
– Скажем мягче: выдает желаемое за действительное. Посмотрите, сколько руководителей этой службы сменилось за последние годы. Вот и Николай Ковалев уже оставил свой пост. Естественно, в такой нестабильной обстановке велико желание выслужиться, отчитаться о “достижениях”. А между тем, ловля шпионов – работа “штучная”, она постановке “на поток” не поддается.
Я напомню, что изменником Родины человека может признать только суд, а не директор ФСБ или какое-то иное должностное лицо. Так что давайте подождем решений суда.
Так вот, возвращаясь к Платону Обухову. Я взялся за это дело в октябре 1996 года. И тут же был буквально ошарашен поведением моего подзащитного. Задаю ему вопрос, как с ним обращаются, в каких условиях содержат. И вдруг слышу в ответ: “Со мной в камере живет черт по фамилии Шевченко. Он душит меня и не дает писать книги. Мы с ним летаем по ночам, и черт сидит у меня на спине. А когда подлетаем к красному сигналу светофора, останавливаемся и ждем, когда загорится зеленый свет”. Я, конечно, не психиатр, но такое поведение моего подзащитного меня насторожило. А следователь по этому делу, по-видимому, считал, что во всем этом нет ничего необычного. Наверное, на его веку все шпионы летали по ночам с чертом на спине. Я, естественно, обивал пороги руководителей ФСБ, настаивая на проведении судебной психиатрической экспертизы. К тому моменту у меня уже имелось заключение Независимой психиатрической ассоциации России о том, что мой подзащитный с 4-х лет страдает шизофренией.
– Что за чушь! Человек страдает шизофренией и при этом работает в МИДе и пишет книги. Более того, когда работает на англичан – шизофренией не страдает и с чертями не общается, а как только его поймали – готово дело!
– Дело в том, что и сотрудники МИДа замечали за ним, мягко говоря, странности. Но закрывали на это глаза. Сам Платон Обухов был мелким клерком и никому своим поведением нанести вреда не мог. А вот его отец занимал довольно высокий пост в МИДе. Психическое заболевание Платона было семейной тайной, которую скрывали, чтобы не повредить карьере отца. А его романы, изобилующие сценами насилия – не аргумент в пользу его психического здоровья. Маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад тоже писал романы, которые сегодня даже экранизируют и ставят на сцене, однако, полагаю, Вы не станете настаивать на нормальности этого человека?
– Мы с Вами – не психиатры. Меня интересует, к какому мнению пришли уважаемые специалисты из института имени Сербского?
– Они пришли к выводу о том, что “примерно с июля 1996 года у Платона Обухова развилось временное болезненное расстройство психической деятельности”. То есть на момент совершения предполагаемого преступления мой подзащитный был здоров, как утверждают специалисты института им. Сербского. Суд вынес определение о помещение его в психиатрическую клинику, где он в настоящее время и пребывает.
– Значит, все-таки шпион?
– Дело в том, что суд, признав Обухова душевнобольным, практически ушел от рассмотрения вопроса о его виновности. Такое вот “соломоново решение”, когда все остались “при своих” и ФСБ “сохранила лицо”. Но мне это кажется странным: попал в тюрьму – и тут же заболел. А до этого был абсолютно здоров.
КАЗНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ
– Откровенно говоря, от содержания в наших тюрьмах немудрено заболеть. У меня был знакомый адвокат, который, к несчастью, сегодня сам находится в тюрьме. А раньше он посещал тюрьму по своим адвокатским делам. Он говорил, что после визита в это учреждение он вынужден менять костюм, настолько он пропитывается густым тюремным ароматом. Для человека, привыкшего к чистоте и аккуратности, оказаться в камере, где 70 человек и один унитаз на всех – это ли не повод тут же сойти с ума? Читаю сегодняшний “Труд”. Статья называется “Унижение сексом”. Это о том, что в зонах у нас 12 процентов так называемых “опущенных” – то есть жертв сексуального насилия со стороны сокамерников. К ним никто не имеет права прикасаться, нельзя разговаривать с ними, брать у них еду. Можно только “использовать по назначению”, а в случае отказа можно и убить. Это же хуже смертной казни! Честно, я бы предпочел, как писал Солженицын, “простой благородный расстрел” такой жизни. Неужели ничего нельзя изменить?
– Ситуация даже хуже, чем Вы себе представляете. Сегодня в следственных изоляторах и местах лишения свободы свирепствует эпидемия туберкулеза. По словам Генерального прокурора г-на Скуратова, им болен каждый десятый осужденный. Среди заключенных быстро распространяется СПИД. О такой “мелочи”, как отравление некачественной пищей, я уже не говорю. Это – ни что иное, как смертная казнь, растянутая во времени. А государство не имеет права само совершать преступления. Оно не должно пытать и убивать своих согрждан, даже преступников. Я уже не говорю о тех, кто по 4 – 5 лет сидит в камере в ожидании суда и чья вина еще не установлена.
– Неужели Вы – тоже противник смертной казни?
– Безусловно. Весь опыт человечества доказал вредоносность института смертной казни. Возьмите историю ХХ столетия. Миллионы невинно казненных. Теперь представьте, что человечество еще несколько столетий назад раз и навсегда отказалось бы от смертной казни. Сколько прекрасных жизней удалось бы сохранить! А сегодня, когда в “моду” входят так называемые заказные уголовные дела, как никогда вероятна судебная ошибка. Которую, в случае смертной казни, уже не исправить.
– Согласен, смертная казнь недопустима за экономические, политические преступления, даже за шпионаж. Но давайте возьмем одно из тех дел, в котором Вы были участником. Я имею в виду дело “педагога” Дмитрия Карпова. Это негодяй создал некое подобие частного детского дома и зверски избивал и насиловал несовершеннолетних воспитанниц, интересы которых Вы представляли в суде. Ну все доказано сто тридцать раз! Неужели и этого подонка нельзя расстрелять? Я читал воспоминания палача, который вешал нацистских преступников. Он утверждает, что они хрипели в петле по 20 – 30 минут. Вот для таких, как этот педагог-извращенец, я бы специально ввел такое наказание, как повешение.
– Понимаю, что говорю непопулярные вещи, но, наверное, это тоже профессиональная деформация адвоката. В том, что этот садист смог совершать свои гнусные преступления, виноваты мы все. В том числе и Ваши коллеги-журналисты, которые взахлеб писали о “выдающемся педагоге”.
– А у этого подонка был адвокат?
– Был. И это правильно. Каждый обвиняемый имеет право на защиту.
– Скажите, а, предположим, этим адвокатом назначили бы Вас?
– Кто назначил?
– В Уголовно-процессуальном кодексе есть статья 49, согласно которой в том случае, если подзащитный не может сам нанять адвоката, то ему вправе назначить адвоката, который не имеет права от этой обязанности уклониться. Вот приходят к Вам и говорят: г-н Кучерена, не все Вам деятелей кино и шоу-бизнеса защищать. Возьмитесь-ка за дело садиста и насильника.
– Я бы от этого дела уклонился.
– То есть как? Нарушив закон?
– Нет, всеми возможными законными путями. Не стал бы я его защищать. Хочу уточнить, что на сегодняшний день этот человек, согласно заключению судебно-медицинской экспертизы, признан невменяемым и помещен на лечение в психиатрический стационар общего типа.
– На каком основании?
– Понятия не имею. Помню такой эпизод. Судья задает ему какой-то вопрос. А он говорит: “Я не буду отвечать, пока не переговорю со своим адвокатом”. Вполне здоровая реакция.
КОМФОРТ ЛЕСОПОВАЛА
– Ну, будем надеяться, что он все-таки отправится “мотать срок”. Чему я лично буду очень рад, если уж нельзя его расстрелять, поскольку Россия ввела мораторий на смертную казнь. Говорят, “на зоне” с такими типами долго не церемонятся и живым он оттуда точно не выйдет. А вот мысль о том, что в адские условия тюрьмы или лагеря может попасть невиновный или даже человек, совершивший какое-то не особенно опасное деяние, меня приводит в ужас. Как все-таки этого избежать? И как улучшить содержание заключенных в следственных изоляторах?
– Понимаете, если я Вам начну говорить, что надо строить комфортабельные тюрьмы, как в Голландии или типа той, что сейчас сооружается где-то в Эмиратах – двухместная камера, душ, телевизор, тренажерный зал, вы меня сочтете за Манилова. Есть другой путь. Посмотрите, кто сидит у нас в следственных изоляторах в ожидании суда. В значительной степени это люди, подозреваемые в совершении каких-то малозначительных преступлений. “Веселая компания” проходила мимо магазина, разбила витрину и похитила две бутылки водки. И что же? Людей арестовывают, и они долгие месяцы сидят в камере в ожидании суда, подвергаясь издевательствам и унижениям. На свободу они выйдут (если еще выйдут!) больными, сломленными людьми. Ну зачем все это? Если в присутствии адвоката они признают свою вину, милиция составляет протокол и дело передается в суд. И суд, предположим, приговаривает их к 2-м годам исправительных работ. Пусть трудятся под присмотром милиции, ходят куда-то отмечаться каждую неделю, если надо. Тогда у них есть шанс осознать свою вину, встать на путь исправления. А кого исправили тюрьма и зона?! Покажите мне такого человека и я немедленно оставлю все свои адвокатские заботы и поеду в любую точку России взглянуть на него! А так называемые хозяйственные преступления! Половина из них – следствие непроработанности нашего законодательства. Или невозможности следовать ему и при этом не разориться. Многие потихоньку что-то нарушают, а потом – очередной кризис и власти спохватываются: как так, налоги не платят, деньги за рубеж уводят! И находят “козлов отпущения”. Но опять же: зачем этих хозяйственников отправлять на лесоповал? Как правило, они люди неглупые, только бы их энергию – да на благо общества! Вот пусть и трудятся на общественно-полезных работах с удержанием части зарплаты в пользу государства. Уверен, при таком подходе наши следственные изоляторы и места лишения свободы наполовину опустеют.
– Но этого почему-то не происходит?
– Думаю, вот почему. У этой системы есть бюджет, который надо освоить. Уменьшится число заключенных – сократится и бюджет. Значит, всеми правдами и неправдами надо добиваться того, чтобы заключенных и подследственных было как можно больше. Вот, говорят, в советское время сажали за стихи, за анекдоты, за неопубликованные романы. Я в Москве таких случаев не припомню. А в провинции было какое-нибудь управление КГБ по Урюпинской области. Так там отродясь ни одного шпиона и “антисоветчика” не было. А отчитываться о проделанной работе надо! Вот и “высасывали из пальца” политические дела! То же и сегодня. Система по-прежнему настроена на “карательную волну” и ей нужны все новые и новые “свершения” на фронте “борьбы с преступностью”!
– Но, несмотря на все усилия, в поле зрения МВД попадает разного рода “мелкая рыбешка”, а “акулы” преступного мира разъезжают на “BMW” в сопровождении охраны. С ними-то что делать? Знаете, один преподаватель школы МВД, кстати – известный писатель, предложил метод простой и радикальный – отменить закон. На одну ночь. Но, когда этой ночью сотрудники МВД придут убивать “воров в законе” и “авторитетов”, те будут знать, за что их убивают. А наутро мы проснемся уже без организованной преступности.
– Страшно, что такие вещи говорит преподаватель школы МВД. Кого же он научит? Он не боится, что, когда его ученики, следуя таким советам, будут совершать преступления, моральная ответственность ляжет и на него? Одних преступников перебьют, но те, кто это сделает, сами станут преступниками. И где гарантия, что завтра они не прибегнут к таким же методам в отношении всех тех, кто встанет у них на пути? В конце концов они перебьют друг друга, как это в 30-е годы случилось с работниками НКВД, которые тоже присвоили себе право самим, без суда, определять, кто преступник, а кто – нет.
И ВЕЧНЫЙ СУД…
– Помните, одного Вашего коллегу-адвоката милиционеры спрашивали: вот мы поймали бандита, нашли у него пистолет, а рядом лежит предусмотрительно написанное заявление: так, мол, и так, пистолет мною найден на улице, иду его сдавать в милицию. Говорят, бандиты не ленятся каждое утро такие “заявления” писать. Так вот, Ваш коллега сказал: да порвите вы это заявление – и дело с концом.
– Мне эта история тоже запомнилась. Считаю, адвокат не имел права так говорить. По мне, адвокат никогда не должен облачаться в мундир прокурора, следователя и тому подобное. А вдруг человек действительно нашел пистолет на улице? Понимаю, вероятность этого невелика, но даже если на 100 виновных пострадает один невиновный, это ужасно. Здесь необходимо не суетиться, а провести необходимые следственные действия с тем, чтобы установить: откуда же на самом деле этот пистолет взялся.
– Увы, невиновных по-прежнему осуждают. В практику вошли так называемые заказные уголовные дела. Дал деньги следователю, судье и – готово дело: ни в чем неповинный человек в тюрьме.
– Все не так просто, хотя и такое бывает. Порой создается впечатление, что судья действует – вопреки доказательствам, логике и здравому смыслу – под влиянием какой-то непреодолимой силы. И не всегда эта сила – банальная взятка. Когда я говорю о “заказе”, то имею в виду и давление “сверху”, и даже давление так называемого общественного мнения. Судья запуган, судья боится вынести оправдательный приговор, чтобы, не дай Бог, его не заподозрили в получении взятки. Честный, умный, образованный судья исторгается из судейского сообщества. Последний пример – судьба судьи Сергея Пашина, котроый был дисквалифицирован по совершенно абсурдному обвинению в “нарушении тайны совещательной комнаты”. Как юрист я не знаю, что это такое. Есть тайна совещания судей. Но ее Пашин не нарушал. А все дело в том, что этот судья выносил гуманные, справедливые приговоры. Да и по своему научному, культурному уровню был на две головы выше своих коллег.
– Вся наша история – сплошной суд над самими собой. Сталин осудил сподвижников Ленина, Хрущев осудил Сталина, Брежнев осудил Хрущева, Горбачев осудил всех своих предшественников, а Ельцин осудил Горбачева. Сегодня процесс импичмента против президента уже запущен. А если дело дойдет до уголовного суда над ним? Вы взялись бы защищать президента Ельцина по обвинению в развале великой державы, растаптыванию Конституции, организации кровавой чеченской бойни, покровительстве коррупции?
– Может быть, пора остановиться на этом пути, когда каждый последующий лидер осуждает предыдущего? Не осуждение тут нужно, а понимание того факта, что пока мы будем связывать все надежды исключительно с первым лицом в государстве – ничего хорошего у нас не будет. Я бы сослался на непопулярного нынче Ленина, который заметил, что социализм – это живое творчество масс. Но демократия – это в еще большей степени живое творчество масс. И пока люди не осознают этого, не возьмут свою судьбу в свои руки, мы так и будем сотворять себе все новых и новых идолов, чтобы потом с остервенением крушить их.
