Сколько на свете лахт?

Захотелось покоя, этакой тихой рыбацкой обители. И мы нашли ее. В лоции она называлась Лахтинским заливом. Лахт в наших краях много. Есть даже станция Лахта в десяти километрах от Ленинграда. Еще больше их в Карелии. Как, впрочем, и ламбушек, означающих безымянные лесные озера. Привольно там рыболовам. “Иду на свою ламбушку, а там уже рыболов сидит. Значит, ламбушка занята. Иду искать другую”, – так мне рассказывал приятель из Костамукши. А я вспомнил, как на волховском ледяном припае меня однажды попросили убрать стоявший рядом термос, чтобы просверлить лунку.

А лахта – по-карельски залив. Значит, сколько у нас заливов, столько и лахт. В этот конкретный залив, впадавший в Свирь, первыми влюбились наши капитаны. Лоция свидетельствовала о его солидной глубине. Значит, на мель мы не сядем.

Уже в первый вечер нас порадовали игривые шлепки крупной рыбы, чавканье окуней, дождевые всплески мелюзги, спасающейся от зубов хищников. Такое мне удалось наблюдать только в шхерах Финского залива. Там непуганые мальки выпрыгивали из воды даже от хлопка автомобильной дверцы.

Но, как скоро выяснилось, у рыбы в Лахтинском заливе свой норов. Брать ее нелегко. Полукилограммовый щуренок, забагренный блесной, был единственным трофеем первого вечера. Донки безмолвствовали, а на поплавочные брала лишь мелочь. Надо было разгадать причину.

И мы начали “щупать” на откосах. Расставили донки, прошлись со спиннингом вдоль камышей, со старой лесосплавной баржи подергали блесны. И все безрезультатно. Напоследок я взял свою полутораметровую удочку, которой ловил пескарей, и отправился к камышам. Клев изумительный! Я не успевал стряхивать плотвиц в воду. Каждая не более мизинца.

– Шевцов, не бросай живцов! – кричит мне от берега Павел Булушев. Потом эта зарифмованная фраза с измененным глаголом будет преследовать меня до конца отпуска, как обязательная команда. Стоило мне, к примеру, уплыть на другой берег залива, где прекрасно брала редкая для наших мест красноперка, как проснувшаяся команда скандировала с другого берега: “Шевцов, ловить живцов!” Да еще потом надо было выслушивать выговор: что, мол, ты детством занимаешься? Нам живцы нужны, а это у тебя неплохо получается. Так порадей для общества… Словом, худо рыболову-спортсмену, попадающему в среду дилетантов.

А живцы потребовались вот для чего. Уважаемый Павел Булушев вспомнил об исконно русской снасти – жерлице. Нарезав более десятка рогаток, пришел к камышам, где я забавлялся ловлей мелочи. Теперь-то логика его мышления понятна. Раз берег круто обрывается, а на глубине рыба не водится, значит, она облюбовала какие-то границы на откосе. А проверить это можно только жерлицей, которой задается любая нужная глубина.

Раньше я жерлицами не увлекался, хотя они и есть у меня. Вырезанные из березы, тщательно ошкуренные, выкрашенные под цвет волны. Но они и сейчас лежат в чемодане без употребления. А Булушев их сварганил из первых попавших рогулин, ножом сделал расщеп, намотал восьмеркой толстенную леску, приладил крючки.

Первая щука взяла только к вечеру, когда мы молча пережевывали какую-то кашу, сдобренную острым кетчупом. Ни мяса, ни рыбы у нас еще не было. Первым заметил поклевку сам Булушев и, отбросив миску, прямо в одежде кинулся к жерлице. Мы бросились следом, не спуская глаз с раскачивающейся маятником рогульки. Булушев цепко перехватил леску, выбрал ее, резко подсек. Мы видим, как леска режет воду, а вот уже и щучий плавник появился над водой. Хоть бы все прошло нормально, пусть на другие жерлицы не будет поклевок, но эта щука должна быть нашей! Мы ловили ее всей командой. Но Булушев воплотил наши замыслы в реальность, и ему слава!

Вместе со щукой мы несем его к кухонной палатке. Нынче нам не до копчения. Пока чистим щуку, в глубокой сковороде уже задымило подсолнечное масло. Обвалянная в панировочных сухарях поджаренная щука тоже очень вкусна!

Но на этом наши радости и закончились. И вовсе не потому, что фортуна отвернулась от нас. Наоборот, ежедневно с жерлиц мы снимали трех-четырех щук. Иногда вместо них попадались судаки. Но ловля превратилась в плановую работу. Без какой-либо страсти и азарта. Снимали улов мы уже не с берега, а с лодки. Занимался этим в основном начпрод Юрий Андреевич.

Однажды я напросился пойти с ним. Моя задача сводилась к тому, чтобы подсачком подцеплять подтянутую к лодке щуку. Первый раз я мог так близко наблюдать хищницу. Вода была чиста и увеличивала щуку в размерах. Мне были видны и злые глаза, и утиная пасть, и даже крючок. Засмотревшись, я сделал непоправимую ошибку: подвел подсачек не к голове, а к хвосту, как это делал при ловле спиннингом на блесну. И щука, почувствовав опору, на мгновение словно бы расслабилась. Но когда я вытащил подсачек, она сжатой пружиной выпрыгнула из сетки и, оборвав крючок, ушла в воду. Юрий Андреевич ответил на мою оплошность таким словообразованием, которого в толковых словарях нет и в помине. Он и сейчас утверждает, что это была самая крупная щука, которая встречалась ему когда-либо.

Жерлицы нас кормили, и кормили сытно. Из-за этого довелось услышать незаслуженное осуждение. Как-то неподалеку от нас встал катер местных рыболовов. Было видно, что они испытывают те же неудачи, которые мы переживали в первые дни стоянки. И мы по простоте душевной пригласили их к своему столу, на котором румянился закопченный судак. Но в ответ на приглашение услышали обидное: “Хапуги!”

После этого инцидента я все чаще отправлялся на другую сторону залива и честнейшей поплавочной удочкой с единственным крючком ловил красноперку, плотву и окуня. К общему столу мой улов не принимали. Я солил рыбу, а потом мелкими связками вешал на мачту мотобота. К концу отпуска этих связочек набралось с десяток. И именно они, хорошо провяленные и проветренные ладожскими ветрами, стали тем оригинальным презентом, который мы преподносили своим домочадцам. Нет, конечно, хапугами мы не были. Свирь нам давала, да и то с трудом, только необходимое. И не больше!

А кроме того, не рыбой одной мы жили. Бродили и по лесам, устраивали экскурсии по городам и поселкам, встречались с речниками и егерями. Сколько импровизированных поэтических вечеров прошло у костров, сколько песен было спето! Эти свирские зори исподволь наполняли нас тем тихим неярким светом, который со временем заполнил все закоулки души.

…Неумолимо бежит время. Но, как никогда не повторяется река, так и у каждого человека своя жизнь. Но в одном все же мы одинаковы: подходят выходные, и вечерами начинают трезвонить телефонные звонки. Разговор заканчивается вопросом: “Куда едем?” И вот ранним утром, когда только начинают выходить из парков трамваи, мы спешим к месту сбора. А потом нас подхватывает ветер странствий и заносит то на Финский залив, то на Ладогу или Чудское озеро, а то и к тихой, не отмеченной на картах ламбушке.

А.ШВЕЦОВ


 Издательский Дом «Новый Взгляд»


Оставьте комментарий

Также в этом номере:

Сладка ягода
СПАСЕТ ЛИ КРЕДИТ МВФ РОССИЙСКУЮ ЭКОНОМИКУ?
Минус электрификация страны
Чай не пил – какая сила?
ЗОЛОТО ТЫНДЫ
Россия – Индонезия: несостоявшийся гамбит
Судьба президента и президентства
“Крыши” на ремонте
ЖИЗНЬ – ЭТО ЧЕТЫРЕ БУХАНКИ ЧЕРСТВОГО ХЛЕБА
Изменения в уставе
ВЫХОД ИЗ КРИЗИСА НЕ НА РЕЛЬСАХ, А НА ПУТЯХ ПРАВА
Помогут ли вывести российскую экономику из кризиса договоренности с МВФ?
ОБРАЩЕНИЕ


««« »»»