Болтуна видать по слову,
А рыболова – по улову.
Спасские вилы – это озеро. По очертаниям оно напоминает деревянные вилы-рогатину. Такими вилами в старину, да и на моей памяти, метали стога.
В июле ночевал я на этом озере, на правом берегу у ив развел костер и вскипятил чай. Напротив меня на левом берегу тоже загорелся костер. Огни костров отражались в озере, и отражения эти не доставали одно до другого.
На той стороне потрескивали дрова, и, судя по всему, человек там был один. Я позвал его:
– Товарищ! Приходите в гости. У меня чай цейлонский.
– Стесню я вас, – отозвался не старый, но и не молодой голос.
Я помолчал и спросил с огорчением:
– Не придете?
Та сторона не ответила.
Ночь исходила росой, но была душная, а с рассветом потянуло свежестью; меня зазнобило, но не от прохлады – от ожидания рыбалки.
Место для рыбной ловли у меня было проверенное – прогал в зарослях рдеста. Я бросил туда мокрую пригоршню отрубей, представил, как на хлебный дым набегает плотва, и осторожней осторожного опустил в прогал насадку – катыш хлеба. Поплавок – белое гусиное перо – замер на зеленом стекле.
Сейчас заклюет, сейчас!
По всему озеру бродил туман, и солнце светилось в нем – с самого восхода горячее, будто оно и не ложилось сегодня.
Поплавок притопило. Я подсек без опоздания и рукой услышал, что плотва попалась не крупная, но из-за глубины кажется большой и упористой. Вполводы плотва стала тяжелой. Не повернуть!
Я стал вытягивать ее на поверхность и обнаружил, что плотву мою поперек ухватила щука и не собирается отпускать. Плавнее плавного я подтянул рыбину к берегу и подвел было под нее сачок. Хищница нехотя разжала пасть и ушла. Я крякнул и осмотрел плотву. Она была помята щукой, но не искусана. Я посадил ее в садок и опять опустил в прогал катыш хлеба.
Поплавок опять притопило. Я подсек плотву покрупнее, и ее опять на полпути схватила щука. Теперь я не спешил. Пусть сперва увязнет зубами в добыче, а мы посмотрим… Щука стояла у поверхности, шевелила плавниками и вроде бы задремывала с серебряным полумесяцем во рту.
Я зачерпнул ее сачком, отнес тяжелую извивающуюся добычу подальше от воды, вытряхнул на траву и разглядел как следует. Щука была красива: зеленая, златоглазая, пятнистая. Она свивалась кольцом, развивалась и долго не давалась в руки. Я посадил пленницу в садок, и там время от времени она принималась раскачивать его и плескаться. Щука не могла простить себе слабую дремоту, за которую горько поплатилась, и я боялся, что она распугает всю рыбу.
Похожим способом я поймал еще одну щуку, потом еще, и клевать перестало.
“Поздно уже, – думал я, разомлев о жары. – Да и снасть у меня не для такой рыбалки. Поводок как паутинка. Это только со сна щуки его не оборвали. А то бы они маху не дали. А вот почему плотва не клюет, не пойму”.
– Не клюет? – окликнули меня с того берега.
– Как обрезало, – ответил я. – А у вас?
– У меня тоже.
– В чем дело? Ведь это очень рыбное озеро – Спасские вилы…
Среди тальника и камышей того берега я старался разглядеть моего собеседника, но видел только взмахи длиннющего удилища и по ним догадывался, где он. А его самого не видел.
– А вы знаете, почему озеро зовется Спасские вилы? – спросил он.
– Почему вилы, понятно. Озеро походит на старинные вилы – рогатину. Такими вилами я сам метал сено в этих лугах. А вот почему Спасские, не знаю… А вы знаете?
– Знаю.
Тот берег замолчал, и, если судить по взмахам удилища, там клевало или теребило насадку.
– … Было это давным-давно. Тут на гриве ставил стога холостой парень из деревни Ананьино. Было ему года двадцать три – самая пора жениться. Сметал он стог, присел на колоду передохнуть, прислонил к ней вилы…
Голос стлался по воде негромко, но очень отчетливо, я заслушался и позабыл про рыбалку.
– … А из-под колоды выползла Подколодная Змея и говорит:
– Здравствуй, Иванушка! Как ты?
А парень испугался. Во-первых, Змея. Во-вторых, говорит человеческим голосом. Но виду не подал и ответил:
-Как я? Да ничего. Руки-ноги целы… Голова тоже.
-Вот и хорошо! Я к тебе давно присматриваюсь. Возьми меня в жены!
– Да ты что!
– Ничего.
– Да нельзя этого делать! Ты – Змея Подколодная. А я – крестьянин.
– Ну и что?
– Да характерами на сойдемся, если хочешь знать!
– Ха-рак-те-ра-ми? Конечно, я всякая бываю. И ужалить сгоряча могу. Но женщины без капризов не бывают. Ты только согласись на мне жениться.
Парню смолчать бы, да он не стерпел, проговорился:
– Покрасивее есть невесты!
– Покрасивее? – удивилась Подколодная Змея. – Этого быть не может. Ты что-то перепутал, Иванушка. Я давно живу на свете и больно-то красивых не видывала…
И видят оба: идет по лугам Марьюшка, невеста Ивана, и несет крынку с квасом, белым полотенцем обвязанную, чтобы квас был прохладный.
И крикнул Иван в простоте:
– Да вот Марьюшка тебя красивее!
– Это она-то красивее? Меня? Змеи Подколодной? Да у нее глаза синие, а у меня золотые! Ты ослеп, что ли, Иванушка? Сейчас я ее насмерть ужалю!
И свернулась в клубок, чтобы прыгнуть на Марьюшку.
– Господи, благослови! – сказал Иван и вилами ударил Змею по голове.
А она обратилась в камень, и от этого камня одна вилина и сломалась. Вилы из рук Ивана выпали и обратились в озеро. Люди прозвали его Спасские вилы, потому что ими Иван спас Марьюшку, жену свою будущую, от смерти. Вы заметили, что одна вилина длинная, а другая короткая, словно сломанная?
– Заметил, – ответил я.
– Напротив короткой вилины долгое время камень лежал. Потом его увезли на мельницу, на жернов. Но мука из-под него пошла горькая, как полынь, и его сбросили в овраг…
Тот берег помолчал и спросил раздумчиво:
– Вы сколько щук поймали?
– Три, – с некоторой гордостью ответил я. – А вы?
– Восемь.
– Щук-то я специально не ловил, – стал оправдываться я. – Не за ними я сюда пришел, а за плотвой. На плотву щуки и садились. А жилка у меня тонкая, японская, но, хвастаться не буду, очень прочная…
Я долго рассказывал подробности моей рыбалки и вдруг почувствовал, что меня не слушают; нет никого на том берегу, ушел мой собеседник, когда – я не заметил.
Я смотал удочки и, прежде чем уходить, обошел все озеро, но никого не встретил. Вокруг изнемогали от жары некошеные цветы и травы, и мед и сукровица сочились по ним. Гудели шмели и пчелы, и гудеть им словно бы не хотелось, но надо, раз приспело рабочее время. Без всплесков, без морщин, без единого колыхания камышей лежало глубокое озеро и дышало влагой. Было слышно, как пахнут кувшинки, и болотный, сладостный, обволакивающий запах напоминал о том, что нынче – вершина лета и впереди много красных дней.
С. РОМАНОВСКИЙ