Я всегда мечтал… о Сибири. Откуда взялась эта тяга? Читал книжки про тайгу, воображал нехоженые урманы, молчаливые лесные дали и где-нибудь избушку на берегу под соснами…
Между прочим, никакого “сибирского” изобилия поблизости от города, в который я приехал, не обнаружилось. Более того. Голавль в енисейских речках вообще не водится, нет леща, нет судака, густеры и сазана, даже уклейки. Зато хариус, ленок, знаменитый таймень! – возразит мне современный начитанный рыболов. Да, эти водятся. Но… далеко. А если по-настоящему – очень далеко. На выходной не сгоняешь. Так что на субботу-воскресенье я приспособился ездить на водохранилище нашей великой гидростанции, на море, как все его в обиходе называют.
С первых же лет в любом заливе нашего моря бойко клевали окуни – мы запросто таскали их на мелкие блесны. Снасть простая и занятие легкое, я бы даже сказал, легкомысленное. В наставлениях называется отвесным блеснением, а у сибиряков – просто подергушка или, еще пренебрежительнее, – ширкалка. Даже сынишка освоил забаву с первого урока. Раз пять, играя, взмахнул удочкой и… весь переменился в лице: испугался. На конце лески в глубине что-то живое стукнуло, вцепилось и сопротивлялось не отпуская. Оказался окунек средних размеров, красноперый, пучеглазый и в тельняшке.
Обычно мы выезжали на окуневый промысел в надувной лодке и осматривали в бинокль гладь вокруг. Вдруг где-нибудь начинают мельтешить над водой рыбьи всплески, играть и выпрыгивать мальки. “Почему они пляшут?” – поразился Вовка в первый раз.
“Будешь веселиться – стая окуней гоняет!” Надо поспешать к этому месту, чтобы успеть подбросить вышедшей на разбой орде хищников наши блесенки. И тогда!..
Порой случалось, клев становился вялым, и для чуткости удочек мы ставили на конец отрезок черной резиновой трубочки, велосипедного ниппеля – вроде как грубый сторожок. Ловля все равно примитивная – надергаешься и становится скучно. Однажды я ради разнообразия вместо блесенки привязал большую мормышку, насадил кусок червя…
Случилось это перед вечером, по небу бродили тучи, было тепло и пасмурно. Я, на дождь глядя, далеко не уплыл – приткнулся у берега к затопленным мелким кустикам. Вдруг как поперла на мою мормышку сорога… Право слово, будто с ума сошла, не успевал опускать насадку! Тут как раз начал тихо сеять дождик – теплое, шепотливое летнее ненастье. И пусть себе мочит, уезжать от такого клевища – это ж надо быть совершенным тюфяком!
И откуда она взялась, эта сорога, почему? – возликовал и в то же время недоуменно вопрошал я себя. – Все с блеснами забавляюсь, а оказывается!.. Между прочим, это ее на Енисее называют сорогой, а на Синели – плотва, одна из самых привередливых капризниц. Поплавок для ловли плотвы у нас делали тоже из куги, но так, чтобы он стоял в отвес и торчала из воды лишь макушка со спичкой-штырьком, выкрашенные красной краской. Плотвица еще только играет с катышком хлеба, а штырек уже ныряет, выдает малейшее прикосновение. Наверное, теплый дождик-моросей как-то повлиял, раздумывал я после памятного вечера сорожинского клева.
Надо признать, у ловли на сторожок оказались собственные, очень приятные достоинства. Поклевки – неодинаковые, полны разных оттенков и тонкостей. Они имеют совершенно разный ритм, как бы свой звук, передающий повадки и настроение рыб.
“Тук, тук!” – будто тупо стучит кивок, когда подходит голодная, уверенная в себе сорожина.
“Тик-так, тик-так”… – это она играет, гоняя носом, словно мячик, белое разбухшее зерно перловки. То ли оно кажется ей недостаточно распаренным, то ли погода действует на нервы.
“Трик… трик… трик”… – значит, верной хватки вовсе не дождаться: настроение у рыбы вялое, к насадке притрагивается, теребит по крошечке и отходит. Истязающий клев… Тонкое дело -кивок-сторожок, немалые таит собственные прелести! Я до того наловчился, что жена стала окорачивать меня с уловами:
– Что мы с ней будем делать?
– Сварим настоящую рыбацкую уху в два заклада.
– Вчера варили, опять… Так и быть, пожарю пару сковородочек…
Жареная сорога. Слов нет выразить чувства! Сама по себе она костлявая, спору нет, но одна соседка, старая бабка, которая когда-то работала в каком-то восточном ресторане, чуть ли не в Сингапуре, научила жену гениальному в своей простоте приему. А именно: очищенная рыба острым ножиком насекается поперек спинки и затем жарится в повышенном содержании подсолнечного масла. Я в этой операции работаю лишь “примусом”: обеспечиваю ровный огонь и абсолютно горизонтальное положение сковороды. Сорогу, разумеется, необходимо обвалять в сухариках (именно в сухариках, а не в бледной мучной немочи!). Укладываешь рядком эту насеченную рыбу в раскаленное масло, и она принимается шкворчать. Масляные пузыри журчат на спине в кружеве разрезов и в плавничках, золотят слой сухарей. Рыбины вздыхают и шевелятся, как во сне. Мы с Вовкой заползаем под ветерок и трепетными ноздрями втягиваем аромат, которым веет со сковородки. Голова плывет, сам паришь в фимиамах… Нет, этого ощущения нельзя описать, его можно лишь спеть. Главное, что кипящее в надрезах масло как бы совершенно освобождает сорогу от костей – абсолютно отсутствуют, словно она превратилась в нежную стерлядь! Вот какие дива познали мы с нашей великолепной сорогой!
Б.ПЕТРОВ
