НЕУЮТНОГО МИРА НАШИХ РОССИЙСКИХ СТАРИКОВ И СТАРУХ…
Диву даешься – века истории потребовались для создания человеческой цивилизации, а для одичания хватает нескольких лет. А бывает, что и в одночасье слезает с иного индивида чешуя культуры и вылезает из кокона первобытное и дикое существо.
В своей первобытности существо еще не знает логики и не ведает понятий добра и зла. Оно не умеет щадить слабых или заботиться о больных. Оно лишено чувств и ведомо только инстинктами и темными, как пещерные своды, желаниями собственного эго. Если наше общество посмотрится в зеркало, оно узнает в этом неандертальце себя.
НЕ ЗВОНИТЕ ПРО РОДИТЕЛЕЙ
“Позвоните родителям!” – призывает сентиментальная птичья реклама. А вот древние племена с родителями не церемонились: в голодные и тяжелые годы, кочуя с места на место, они бросали своих стариков умирать в одиночестве. Таковы были законы жизни в те дикие эпохи. Много крови и пота пролилось с тех пор, сложены были тысячи стихов, сказаны сотни тысяч пылких проповедей, чтобы законы джунглей превратить в законы общества.И что же в итоге?
Ох и кинуло наших стариков родное государство! По крупному, с размахом. Обобрало до ниточки, до копеечки, да еще и в душу наплевало. Но и это не все. Власть в России – авторитет и своим авторитетом она подспудно создала новую модель поведения для послушных граждан. Все прошлое – это ошибка и позор, значит, должно быть забыто и проклято. Ревизию – былым кумирам! Перетряску – костям усопших! Новые Эдипы действуют прагматично и жестко, лишь для приличия прикрываясь умильным щебетом телепризывов – “позвоните родителям”. Когда пора уже не щебетать и шепелявить, а во весь голос кричать: “ПОМОГИТЕ родителям!” Да и то не всякий услышит, потому что если рушится связь поколений, то разрыв проходит по каждой семье.
ПЕРЕСЕЛЕНКИ
В самом центре России исчезало из жизни и с карты село Теньки. Оставалось там к прошлому году только два дома. В одном доживала свой век баба Маня, в другом – баба Вера. У обоих дочери в городе, но старухи до последнего держались за свои Теньки. Оттого ли, что не желали расставаться с родным, привычным, скудным кровом, а может, оттого, что дочери не сильно зазывали к себе. Но всему есть предел. Лето и осень старухи перебились – не разгибая спины работали по дому, в огороде, принимали внуков, ходили в соседнюю деревню за маслом и хлебом (шесть километров туда и обратно). А вот топливо на зиму запасти так и не сумели – дров не возят, а уголь не по карману. Продали старухи дома московским дачникам, любителям экзотического уединения, и переехали к дочерям. А к весне их обоих уже не стало – ни бабы Мани, ни бабы Веры.
БАБА МАНЯ
Дочь бабы Мани Надежда в который раз строила свое женское счастье с очередным сожителем. Здоровый краснорожий мужик, он уже совсем обжился в ее двухкомнатной квартире. Правда, действовали на нервы трое малолетних отпрысков, рожденных Надеждой от его предшественников. Но дети были тихие и из его власти не выходили. А тут вдруг Надежда привезла свою старуху с сахарным диабетом. Нет чтобы пристроить в дом престарелых. Хотя, конечно, денежки за дом ему пригодятся, да и пенсия тоже. С другой стороны, не обязан же он бесплатно эту бабку содержать. Так он и Надежде сказал, и она, конечно, с ним согласилась.
Деньги у бабы Мани отобрали, сундук с вещами задвинули на балкон, а самой определили раскладушку в прихожей.
Соседки по подъезду, с которыми по осени, сидя на скамечке, свела знакомство баба Маня, стали замечать – худеет старуха. “Заболела что ли?” – интересовались, да она долго отмалчивалась. А потом и проговорилась.
– Этот Надькин-то сожитель – пьянь страшная и куркуль, – боязливым торопливым говорком зашептала она однажды соседке. – Все деньги отбирает, только на питание дает. Надежда наготовит на всех, а он придет да и сожрет почти все сам. А дети-то голодные, как же я могу есть, когда дети голодные, вот я и не ем, говорю, что не хочется.
– Да как же ты живешь? – возмутилась пораженная соседка.
– А я картошечки привезла немного, а он и не знает про картошечку. Я, когда они на работе, сварю себе картошечки, да и поем. Только я ее не чищу, а то он очистки-то увидит, прознает про картошечку и отберет,
– Да что же Надежда, куда она-то смотрит!
– Так она еще молодая, ей муж нужен. А матерь-то ей зачем, только в обузу, – заключила с печалью баба Маня.
А злоключения ее меж тем продолжались. Все чаще, приходя с работы, “Надькин сожитель” предлагал мамаше прогуляться, подышать воздухом. И ходила, спотыкаясь неприкаянная старуха допоздна по зимним улицам, дожидаясь, когда грозный хозяин, откушав, отправиться почивать.
Старуха худела и ветшала на глазах. Теряла память, начала заговариваться. Как-то мартовским днем, когда уже начало пригревать солнышко, вышла из квартиры к соседке, а ключи забыла. Вернувшись, потопталась у закрытой двери и спустилась вниз, к скамейке у подъезда. Там гомонила и играла местная детвора.
– Ну вот, мальчишки, весна уже. Скоро я домой к себе поеду, в деревню.
– Так ты, баба Маня, дом-то продала.
– Это кто ж такое сказать удумал! Я в своем дому завсегда хозяйка. Вот потеплеет и поеду.
Посидела баба Маня на скамейке, потом прилегла.
– Холодно что-то, мальчишки! Вы бы прикрыли меня чем-нибудь. Вот там половичек в подъезде лежит,
Когда кто-то из детей догадался сбегать за родителями, сухонькое тело бабы Мани под половичком было уже холодным.
На похоронах дочь Надежда с достоинством несла свое горе, не потрудившись даже для приличия выжать слезинку из сухих равнодушных глаз.
БАБА ВЕРА
А вот у баба Веры все вроде бы иначе складывалось. Дочь ласковая и заботливая, за матерью ухаживает и не перечит ни в чем. Внук уже взрослый, женатый, но уважительный. Правнук в коляске угукает, к бабуле ручонки тянет. А вот жена внука оказалась дамочка бедовая. Какая там черная кошка между ними пробежала – неизвестно, но ладу не было. И целый день они одни в квартире – старая женщина и молодая. Баба Вера показывает синяки – говорит, что сноха избила. Та раздраженно кричит, что слепая старуха сама на все натыкается, а потом ее обвиняет.
У дочери бабы Веры и внука проблем и без того выше головы – надо деньги на всю семью зарабатывать. Поувещевают конфликтующие стороны в надежде, что сами наконец замирятся, а разбираться в этом их конфликте ни сил, ни времени нет. И баба Вера не без причуд, и сноха с гонором, а жить им вместе все равно придется.
Не пришлось. Повесилась баба Вера в гараже на бельевой веревке. Ни записки, ни письма не оставила.
Вот так обошлась судьба и родные люди с последними могиканшами деревни Теньки?
А сколько таких деревенек, городов и весей, сколько неприкаянных, одиноких, забытых и униженных стариков? Грех наш общий, всенародный, неотмолимый – вот что такое эти старики. Не всех, конечно, бросили, забыли, заморили голодом, но слишком многих. Потому что и один несчастный старик – это СЛИШКОМ много. А у нас астрономические цифры получаются. Не страна – а галактический архипелаг стариковской скорби.
Встречаешь порой западных туристов-старичков: чистенькие, бодренькие, любознательные. Вовремя смогли о себе позаботиться, и сейчас им позволительна достойная комфортная старость. А наши не смогли: иная судьба, иной крест. Правда, некоторые, уж самые непокорные, пытаются не смиряться.
ДВА ОДИНОЧЕСТВА
Еду в электричке. Сзади беседуют старичек и старушка. Начинает разговор, как водится, мужчина.
– У Вас я вижу водичка в термосе, а мне так пить хочется, все горло пересушило.
– А вот я Вам налью в стаканчик.
– Вот спасибо, не знаю уж кого помянуть добрым словом.
– А Вы мужа моего помяните, царство ему небесное. Золотой был человек, мастер, слесарь-краснодеревщик. В прошлом году помер.
– Ай, как жалко-то! Вам сколько годков? 68? А я постарше – мне 71. Я тоже мастер неплохой, все умею: и по дому, и с техникой.
– Пенсию-то получаете?
– С пенсией меня обманули. Судиться надо, тогда пенсия будет хорошая. Только я не сужусь, пустое это дело. Вас как зовут?
– Александра Трофимовна.
– Саша, ты поверь, я как увидел тебя: сразу понял – мы друг для друга созданы. Хочешь, никуда не поеду, с тобой пойду! Ты мне сейчас судья!
Александра Трофимовна в замешательстве и шоке. Пассажиры хохочут, стараясь при этом деликатно отвернуться к окнам.
Выдержав паузу, Александра Трофимовна пытается охладить пыл собеседника, уверяя, что ей и одной неплохо.
– Да что ты, Шура, я ж тебя буду на руках носить. И готовить сам буду! А песен я сколько знаю – тыщи! Ты решай, Шура, это ж счастье наше. Мы ж с тобой вдвоем во как заживем!…
Я схожу с поезда. Их станция дальше. А может быть, и договорятся, успеют. Чего в жизни не бывает!
Татьяна ДОЛГАЯ
