Я возвращалась с работы. Было очень жарко и душно: июль и четыре часа пополудни. От работы до дома всего одна автобусная остановка. Мне навстречу мчались автомобили, резко пахло выхлопными газами, плавящимся асфальтом и резиной. Дышать было просто нечем.
Чуть легче стало, когда я вошла во двор. Тут было не так жарко – дом затенял часть двора. Последние два года в нашем дворе разбивали большую клумбу. Цветы были самые незамысловатые, но к ним всегда хотелось подойти. Около клумбы стояла старая садовая скамейка, на ней почти всегда сидели одни и те же пенсионерки. В такую жару оставаться в квартире было невозможно.
На этот раз на лавочке сидела только одна пенсионерка – моя соседка с пятого этажа Александра Даниловна. Увидев меня, она помахала рукой, чтобы я подошла. Мне и самой хотелось чуть-чуть посидеть у клумбы. Подошла, поздоровалась, спросила о ее муже. Дело в том, что он несколько месяцев не вставал с постели. Деду было за восемьдесят, и его в больнице держать не стали – отправили домой умирать.
Старики жили отдельно от детей, и все заботы о муже легли на плечи Александры Даниловны. Дети помогали, конечно, но каждодневный уход обеспечивала она, а ей тоже было прилично за семьдесят.
Отдых у клумбы – единственная ее отдушина. Александра Даниловна была вымотана, но держалась.
Поговорили о ее муже, о погоде, о том, как плохо в Москве в жару, и как-то незаметно разговор перешел на воспоминания: как встретились и поженились.
– Мы с Алексеем познакомились в цехе, у него была бронь – токарь шестого разряда – таких на фронт не брали, берегли. А на войну я провожала другого, Павла, он не вернулся – его убили, пришла похоронка.
Я с ним встречалась год до войны, но ничего такого у нас не было. Раньше, не как сейчас, парни были скромными. Придем на танцы – потанцуем, посмеемся, попоем, а потом парочками провожаемся.
Голос у Александры Даниловны дрогнул, я взглянула на нее и заметила перемену: глаза женщины заблестели по-молодому, спина выпрямилась, и я поняла, что она говорит о самом заветном.
– Я получила от него только два письма, а потом через пару месяцев его родные получили похоронку.
И вдруг я услышала стихи. Это было для меня полнейшей неожиданностью.
Здравствуй, Шуренок мой милый,
Шлю свой сердечный привет!
В жизни желаю силы,
Счастью, успехов, побед!
Стихи были наивными, неумелыми, но сколько нежности в этом “Шуренке”!
Дни наших встреч пролетели,
Счастье порхнуло из рук.
Вспомню тебя, как мы вместе сидели,
Сердца сильней слышу стук.
Мы вдалеке друг от друга,
Но все же я в мыслях с тобой.
К тебе в край далекий, к моей синеокой,
Стремлюсь я всем сердцем – душой!
Стихи, обращенные к двадцатилетней девушке, читала наизусть семидесятилетняя пожилая женщина.
Я сидела и слушала эти искренние безыскусные строки, произнесенные уже не звонким голосом, и завидовала этой старой женщине, потому что она сумела сохранить первое чувство. Чувство это было столь чисто и огромно, что и через множество лет помогает ей жить.
Но Родина-мать призывает
Жизнь защитить, нашу честь!
Лавой кровавой, огненной лавой
Клокочет в груди у нас месть!
Я не заметила, как Александра Даниловна кончила читать. Мне пришла на память фраза Галины Николаевой: “Душа живучее тела, у тела ноги отрежь – не вырастут, а у доброй души, наоборот, – ей ноги отрежут, а она крылья вырастит”. Вот и сейчас душа этого убитого на войне парня коснулась меня. Тело убито, а душа помогает жить другим.
Мы с Александрой Даниловной встали со скамейки и пошли в подъезд, а откуда-то сверху до нас доносилось невообразимо пошлое: “Поцелуй меня, я твоя раба”.
Татьяна ЯНЧУК