“Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась”, – утверждал певец “комиссаров в пыльных шлемах” и октябрьских 1993 года “штурмовиков” замечательный поэт Булат Окуджава.
Кровь пролилась. Но слава…? Октябрь 1993 года обернулся позором и бесславьем. Прежде всего – для “демократической”, “номенклатурно – творческой” интеллигенции.
ВОТ БЕЗДНА ПАДЕНИЯ!
В России исторически принято было считать, что интеллигенция всегда на стороне “невинно убиенных”. Да и убиенных за какую-то вину – тоже. Об этой вине ведь не нам судить. Такой подход не может нравиться власти. Никакой власти. Отсюда в теории – извечный конфликт между властью и интеллигенцией. Конфликт, разумеется, не единственный. Если интеллигенция – все-таки некая доминанта движения нации, а не то, чем называл ее Ленин, то по самой своей природе она оппозиционна ЛЮБОЙ власти. Интеллигенция, воспевающая власть, интеллигенция, пресмыкающаяся перед властью – явление омерзительное.
Так в теории. В действительности дело обстоит сложнее. До Октября 17-го интеллигенция в России “гуляла сама по себе” без особого присмотра со стороны власть придержащих. Имея возможность заработать честным интеллектуальным трудом на достойный кусок хлеба, она могла стать чем угодно – “умом, честью и совестью” эпохи или же воинствующим замкнутым “монашеским орденом” (Н.Бердяев), ориентированным на построение “царства божьего на земле” насильственными методами. В своем большинстве она выбрала второе.
В отношениях с интеллигенцией Сталин учел печальный опыт царизма и использовал древний постулат: у Императора есть только два орудия – кнут и пряник. Отдельные недовольные из числа интеллигенции были обращены в лагерную пыль, но большинство “перековались” и незамедлительно получили такие блага жизни, о которых не смели и мечтать дореволюционные “властители дум”. Результаты не замедлили сказаться. Вот только отклики далеко не худших представителей советской интеллигенции на одно из наиболее омерзительных по цинизму сталинских преступлений – процесс так называемого “правотроцкистского блока”: статьи “Фашисты перед судом народа” Юрия Олеши, “Чудовищные ублюдки” Мариэтты Шагинян, “Преодоление злодейства” Андрея Платонова, “Приговор суда – приговор страны” Юрия Тынянова. В каком душевном состоянии сочинялось все это? Наверное, как заметил Михаил Пришвин, “в том же самом, в котором Петр от Христа отрекся”. А еще раньше был коллективный писательский панегирик строительству Беломорканала. А до этого – вирши Демьяна Бедного, Безыменского и им подобных с проклятиями в адрес прежде боготворимых “вождей Революции”, перешедших в оппозицию. “Вот бездна падения!” – эти слова прокурора Вышинского вполне можно было бы адресовать вышеупомянутым представителям интеллигенции.
Во времена “застоя” между властью и интеллигенцией вновь наметился разлад: кнут исчез, а пряник стал казаться недостаточным. С интеллигенцией стали бороться – запретами, цензурой и даже лагерями. И это явилось одной из немаловажных причин краха советского строя. Конфликт с властью – то скрытый, то переходящий в явную конфронтацию – придавал представителям советской интеллигенции ореол гонимых “борцов за правду”. Этот “имидж” очень пригодился “радикал-реформаторам”, которые смогли “перетянуть” большинство интеллигенции на сторону “реформ”. К тому же в конце 80-х годов с новой силой проявились некоторые “родовые” черты российской интеллигенции: антигосударственность, утопичность мышления, радикализм.
КРАХ МИФА ОБ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
В “судьбоносный” день 3 октября 1993 года интеллигенция – да, да, та самая, что боготворила академика Сахарова, оплакивала невинные жертвы Новочеркасска и утверждала, что страна, где возможно ТАКОЕ – это “империя зла”, недостойная быть нанесенной на карту мира, слилась с властью в трогательном единстве. В конфликте президента и оппозиции “демократическая” интеллигенция в своем большинстве выступила на стороне “всенародно избранного” не просто активно, но даже с каким-то остервенением. “Красно-коричневые” – не люди! Бейте их, господин президент, канделябрами, нет, лучше из танков, из танков! Вы слишком долго церемонились с ними! Раздавите гадину! Расстреливайте – без суда и следствия! Запретите их газеты, запретите их взгляды, запретите им думать!
Григорий Явлинский: “Президент должен проявить максимальную жесткость и твердость в подавлении бандитствующих элементов”.
Василий Селюнин: “Беспринципное соглашательство исчерпало себя. Настал, надеюсь, черед людей дела, способных принимать трудные решения и отвечать за них”.
Андрей Нуйкин: “Парламентарии, взявшие в руки автоматы и гранатометы, поджигающие здания и стреляющие по мирным жителям, парламентариями перестают быть автоматически, превращаясь в рядовых бандитов”.
Юрий Афанасьев: “Президент и правительство обязаны быть последовательными, не ограничиваться декларациями, а запретить те организации, которые длительное время держали общество в напряжении и спровоцировали кровавое столкновение”.
Алесь Адамович: “Судить компанию, собранную в “Лефортово”, за самое опасное в наше время преступление – за попытку развязать гражданскую войну. Такой нет статьи в наших законах? И у нюрнбергских судей той статьи тоже не было”.
Читая все это, можно подумать, что речь идет, по крайней мере, о террористах, поставивших себя вне закона. Но нет, “компания, собранная в “Лефортово”, – это в том числе законный председатель демократически избранного Верховного Совета Руслан Хасбулатов и ставший президентом на основании вердикта Конституционного Суда Александр Руцкой (отвлечемся на время оттого, как они себя проявили в этом качестве). Да и защитники Белого дома – не профессиональные бандиты и террористы, а обычные россияне – студенты, врачи, инженеры.
КУПИЛ ПРОДАЖНУЮ
После ТАКИХ призывов представители “номенклатурно-творческой” интеллигенции” могли делать уже все что угодно – биться в конвульсиях агитпроповского шоу “Голосуй – или проиграешь” или, внезапно “прозрев”, поддерживать Александра Коржакова – значения это уже не имело. Интеллигенция в России “перестала существовать как класс”, самораспустилась и, если так можно выразиться, “самоопустилась”. Таков первый “урок” октябрьских событий – крах мифа о “правдолюбивой” интеллигенции. Точности ради можно сказать – не всей интеллигенции. Кто-то протестовал, а кто-то просто ушел в себя, в виртуальную реальность, в мир снов, образов и грез. Но эти люди уже “не делали погоды”.
Другой “урок” “черного октября” – крах системы разделения властей, этого хитроумного изобретения западного либерализма, так и не прижившегося на российской почве. Был заключен своего рода “исторический компромисс” – президент Ельцин передал элитным группам практически все национальное богатство страны в обмен на безответственную власть. После событий октября 1993 года российская элита стала напоминать некое акционерное общество, где у каждого своя доля акций. Представители “демократической” интеллигенции стали крупными держателями этих “акций”: все в бриллиантах, на иномарках, владельцы роскошных особняков – на такой уровень жизни на Западе могут рассчитывать, пожалуй, лишь наиболее популярные рок-звезды. Не будучи в состоянии чем-то запугать интеллигенцию, да, собственно, и не имея в этом никакой нужды, Ельцин попросту купил ее – банально и цинично. Те, кто не пожелал быть купленным (есть и такие), все равно не в состоянии каким-то образом влиять на развитие общества: их единственная забота в нынешних российских условиях – раздобыть кусок хлеба для своей семьи. Интеллигенция поляризовалась: придворная тусовка и люмпены.
ПОВЯЗАНЫ КРОВЬЮ
И третий “урок” октябрьской бойни – крах моральной легитимации власти. Известно, что и президента Ельцина, и тех “героев России”, что отдали приказ о штурме Белого Дома, не мучили сомнения и колебания. “Мы подавили гражданскую войну в зародыше”, – витийствовал один из организаторов штурма генерал Волкогонов. Генералу за свою жизнь не пришлось повоевать нигде, кроме как на полях “психологической войны” с извечным потенциальным противником – Соединенными Штатами. Кто знает, быть может, перед сознанием смертельно больного генерала (рак кишечника с метастазами в печень, четвертая стадия) маячил образ героя его последней книги – наркомвоенмора Льва Троцкого, отдающего приказ о разгроме Кронштадтского мятежа. Но у кронштадтцев, по крайней мере, были орудия и линкоры. У “защитников Дома Советов” были только автоматы, но и из этого оружия, как установило следствие, никто не был убит, поскольку команды на его применение так и не поступило.
“Демократы” могли рушить экономику, дробить на куски великую державу, пресмыкаться перед заокеанскими хозяевами – но на их руках не было крови. И в этом заключалось их моральное оправдание – главное и единственное. После октября 1993 года “демократическая невинность” была потеряна – шлюзы открылись и кровь хлынула в Чечне – потоками. Терять уже было нечего. Сегодня Ельцин может делать вообще все что ему угодно – выставить себя на третий срок, отделить Чечню от России, “навести конституционный порядок” еще в каком-нибудь российском регионе или начать войну с Белоруссией за освобождение Павла Шеремета – никто не шелохнется. Только бы в беспредельном упоении властью, “резвяся и играя”, не забыть ему об одном: бесконечно можно только созидать, а разрушать, разворовывать, распродавать – ну еще год – два, не больше. А потом неизбежна цепная реакция распада, и побегут в “земли обетованные” крысы с тонущего корабля, в числе первых – представители элитарной интеллигенции, многие из которых уже загодя оформили двойное гражданство.
НЕ ВЕЗЕТ РОССИИ НА ЦАРЕЙ
Нам долго внушали, что история не имеет альтернативы. Однако на Западе есть целая отрасль знания – альтернативная история. Зададим и мы извечный российский вопрос: а могло ли в октябре 93-го быть по-другому? Могло, нет сомнения. Но до чего же не везет России на царей и народных вождей! Михаил Сергеевич “породил и взрастил” Бориса Николаевича – два сапога пара. Борис Николаевич “породил и взрастил” “усатое чудо” Александра Владимировича Руцкого, ставшего 21 сентября 1993 года на формально законных основаниях (а любое право – оно вообще всегда формально) президентом России. Правда, сам сентябрьский переворот 1993 года стал возможен, не в последнюю очередь благодаря удивительной бездарности Руцкого. Воистину, такого “политика” назвать “президентом” как-то язык не поворачивается, даже по вердикту Конституционного Суда и Верховного Совета это сделать трудно.
А ведь шансы свернуть с гибельного пути “радикал-реформаторства” объективно были. В 1993 году значительное число людей были убеждены, что у России есть свой путь – безгайдаровской “шокотерапии”, чубайсовских ваучеров и козыревского коленопреклонения перед Соединенными Штатами. В Руцкого верили. Наверное, просиди он какое-то время в Белом Доме и не допусти провокационных действий, он мог бы рассчитывать и на поддержку региональных элит, и депутатов всех уровней, и даже военных. Руцкому и оппозиции удалось поднять на активную – с оружием в руках – борьбу с режимом около 1500 человек, однако потенциальных сторонников было в десятки раз больше. И эти люди в своем подавляющем большинстве не были ни экстремистами, ни “красно-коричневыми”. Но Руцкой оказался бездарным организатором. “Руцкой все время метался, – вспоминал активный участник тех событий, лидер Русского национального единства Александр Баркашов, – то раздать оружие, то собрать его обратно, то начать переговоры с командой Ельцина, то прервать их”. Странно, но сам Руцкой любил в те дни повторять: “Решительность несет в себе меньше потерь, чем нерешительность”. Бесстрастно и преступно распоряжаясь чужими жизнями, он и в мыслях не мог допустить возможность расстаться с собственной. Начав с обещания “положить” всех, кто посмеет сунуться в Белый дом, он закончил тем, что показывал журналистам свой автомат, уверяя, что он в смазке. Стреляли другие. И отвечать, по логике Руцкого, тоже должны они. Для меня самой большой психологической загадкой вечера 4 октября был вопрос: почему Руцкой не погиб с автоматом в руках или, на худой конец, не застрелился. Потом уже, наблюдая этого “профессионального перебежчика”, я понял: такой не только не застрелится, но и душу свою продаст, а если до сих пор этого не сделал – то лишь по причине отсутствия спроса на данный товар. В результате оппозиция утратила нравственный престиж, ореол “борцов за народное счастье”, героев и мучеников.
В то памятное утро 4 октября, когда еще ничего не было ясно, я проезжал мимо здания Белого дома. Мой попутчик – капитан ОМОНа Виктор Адамишин (Герой России, два года спустя погибнет в Чечне, под Самашками) держал на коленях автомат, а в руках – рацию, настроенную на волну переговоров между президентскими воинскими частями и защитниками Белого дома. Какой-то генерал МВД монотонно повторял: “Выходите по одному, сдавайте оружие, всем гарантируется жизнь”. В ответ раздался молодой голос: “Эй ты, пидор, если ты такой смелый, приходи сюда и сам возьми”. Потом, когда здание уже догорало, я почему-то подумал, что этот молодой парень, наверное, погиб с автоматом в руках. Он и сотни других людей искренне верили – да так оно и было, – что защищают Закон, Конституцию и будущее России. Искренние, честные, хорошие русские люди. До чего же все-таки не везет России на царей и интеллигенцию.
Мартин ШАККУМ,
председатель Социалистической народной партии России
